Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс

обошел светильники на втором этаже. Его заботливость была беспримерна. На столе был оставлен холодный ужин.

Я снял с себя куртку, грязные сапоги, вымыл лицо и руки. Мне было покойно в домашних туфлях, я вернулся в библиотеку и прилег на большой угловой диван. Дождь прекратился. Странное умиротворение снизошло на меня. В себе и вокруг себя я чувствовал словно какое-то обновление, связанное с ночной прохладой, безмолвием, первыми звездочками, засверкавшими в чистом небе. На втором этаже хлопнул ставень, и этот звук прокатился по всему дому. Я выбрал книгу на полках библиотеки, но даже ее не раскрыл. Занавеси колыхались, взмывая кверху, подобно крыльям фрегата в планирующем полете. Казалось, я вижу большую птицу и синее небо. Во второй раз с шумом закрылся на втором этаже деревянный ставень, и я подумал, что надо будет его закрепить, перед тем как отправиться спать. Но мне хотелось продлить состояние своей околдованности. Я поудобнее расположился в подушках. И даже не знаю, сколько прошло времени — десять минут или час. Молочный свет внезапно облил всю террасу, и я подумал, что тучи рассеялись и выпустили на волю луну. Какие-то птички от удивления начали было чирикать в листве, потом одна за другой умолкли.

На втором этаже в третий раз хлопнул ставень, да с такой силой, что опаловые и хрустальные вазы в столовой долго еще дребезжали. Я встал и, взяв канделябр, направился в комнатку за библиотекой, откуда шла лестница вверх. Я поднимался, пламя свечей слегка колебалось, и моя тень, казалось, приплясывала на стене. Я проверил ставни на окнах площадки. Крючки на них были накинуты, и я пошел в комнаты. Какое-то время я постоял у окна Франсуа, поражаясь царившему на полях покою. Не трепетал ни единый листок. Гордо выпрямившись, стояли деревья. Мерцали звезды, словно их омыл дождь.

Ничего необычного не обнаружил я также и в спальне Франсуа второго. Я вновь пересек площадку и приоткрыл дверь в комнату, обитую розовым шелком. И оцепенел на пороге. На кресле возле окна лежало серое платье с розовыми цветочками. Я широко распахнул дверь и осветил комнату. Множество женских вещей было разбросано по всем креслам. Я вошел и остановился перед кроватью под балдахином. Натянув одеяло из розового сатина до самой шеи, распустив и рассыпав по подушке свои длинные черные волосы, лежала и смотрела на меня Изабелла.

Она легонько приподнялась, опираясь на локоть.

— Меня захватила гроза…

Голос своенравного ребенка, пойманного на месте преступления. Я ничего не ответил. Какое мне дело? Я только думал, не перестанет ли одеяло соскальзывать, я только видел круглое, медленно обнажавшееся плечо. Я смотрел на него и, казалось, чувствовал вкус сладкого, сочного яблока. Ничего уже больше не существовало, кроме этого круглого, глянцевого плеча, этих темных волос, этого лица и еще того жара и той неистовой силы, которые разгорались во мне. Все прочее потеряло смысл, и я допустил, чтобы эта женщина с беспокойным взглядом взяла власть над моими мыслями, моим счастьем и горем, над моим смехом, дыханием и стонами.

Я подошел и поставил канделябр на ночной столик.

XXVII

Задолго до рассвета я спустился в свою комнату и выбрал в шкафу суконные темно-синие брюки и белую шелковую рубашку. Все еще спало. Луна уже закатилась, снаружи была кромешная темнота. Но полчаса-час, и окрестные поместья выйдут из своего безмолвия.

На втором этаже одежда пока не высохла.

— Мне бы надо переодеться… — сказала мне Изабелла.

Я поднялся и положил рубашку и брюки в ванную комнату. Когда Изабелла появилась оттуда в мальчишеском одеянии, ее волосы были еще распущены. Я подошел, запрокинул ей голову и начал приглаживать всю эту темную массу назад. Я смотрел ей в глаза. Лицо ее было счастливым и размягченным.

Я смотрел на нее, как вдруг мне на память пришла одна фраза: «Да простит меня бог, я не люблю эту женщину, я никогда эту женщину не любила». Пальцы мои заскользили медленнее.

Расстались мы на террасе. Она не позволила мне ее проводить. «Если случайно мне кто-нибудь встретится, пусть я уж лучше буду одна».

Я дождался, пока растает во тьме белое пятно рубашки, и снова поднялся наверх. Изабелла натянула простыни, положила на место стеганое одеяло. Легкие вещи она унесла с собой, но тяжелое суконное платье осталось на кресле, и надо было снести его на чердак. Ванную комнату я постарался прибрать. Мокрые башмачки Изабеллы оставили следы на паркете. Когда помещение приняло свой обычный вид, я перекинул через руку ее серое платье и запер дверь.

На чердаке, куда я попал впервые, я повесил платье на вешалку, чтобы оно просохло. Я знал, что слуги никогда под крышу не лазили, разве в тех случаях, когда требовалось убрать ненужную мебель или предметы, которыми повседневно не пользовались. При свете свечи я узнал свои дорожные чемоданы, которые были приставлены к сундуку с золотыми заклепками. Я спешил. Когда я спускался по узкой чердачной лестнице, пропели первые петухи. Из своей комнаты я услышал, как стукнула дверь хлева, и до меня долетело позвякиванье ведер. Вспомнив о ставне, который я так и не закрепил, я только пожал плечами. Растянулся под простыней и уснул.

Когда я открыл глаза, на стенных часах было девять. На столике у изголовья кровати стоял простывший кофе. Рантанплан не осмелился меня разбудить, и я не услышал колокола, созывавшего на перекличку.

Я быстро оделся. На втором этаже горничные натирали паркет. Жизнь вокруг меня продолжалась, и я себя спрашивал, возможно ли, чтобы все так и шло заведенным порядком: мужчины — в поле, пекарь — в полуподвале у своей печи, волы впряжены в тележки, погонщики прилаживают свою поступь к их медлительному движению.

Я постоял у окна. Розовые лилии исчезли, залитые ночным дождем и грязью, зато гвоздичные деревья тянули к утреннему солнцу пучки своих острых, как гвозди, цветов.

Я попросил оседлать Тальони. Мне было необходимо проехаться одному по какой-нибудь тихой укромной дороге. Рабы очищали от листьев тростник на склоне Креольской горы, и я поехал в том направлении. Дождь придал листве новый блеск, от земли поднимался пар. На обратном пути я остановился проверить, идет ли засыпка болот. Вчерашний ливень заставил прервать работу. Еще денек или