Русские подвижники 19-ого века - Евгений Поселянин

43 лет от роду принял о. Моисей в свое заведывание Оптину пустынь и 37 лет пекся о ней. За это время, трудами настоятеля, Оптина совершенно преобразилась. Число братства увеличилось во много раз, были сделаны, несмотря на то, большие хозяйственные запасы, почти удвоена монастырская земля, разведены фруктовые сады, заведен рогатый скот, устроена обширная монастырская библиотека, расширен собор, воздвигнуты две церкви, выстроены трапеза, гостиницы, конный и скотный дворы, семь корпусов келлий, два завода, мельница и знаменитая белая Оптинская ограда; служба стала совершаться благолепно, но, что всего важнее, возвысился нравственный строй обители.

Все эти громадные постройки были производимы без денег, на веру — и столько же для обители, сколько на помощь бедным, для заработков.

"Есть ли у вас, батюшка, деньги? — спрашивали приближенные при начале стройки. — Есть, есть, — и покажет 15, 20 рублей. — Да ведь это не деньги — дело тысячное". А о. Моисей улыбнется и скажет: "А про Бога забыл: у меня нет, так у Него есть". И вера эта не была посрамлена. Очень часто бывало, что рабочие просили уплаты, когда у настоятеля было всего несколько медных монет; он просил обождать, и чрез день-два по почте приходили деньги. Когда же и этого не было, он занимал и при первом случае возвращал все сполна.

Каменные гостиницы, для которых иногда срывали гору и возили землю в озера, и обширная ограда строились в голодный год, когда пуд муки продавали по 5 руб. асс. Хлеба и у братии было мало; монастырь был набит голодным людом из окрестностей, и в это самое время о. Моисей вел постройки и кормил народ. Народная беда прошла глубоко к его сердцу. Однажды, когда его стали уговаривать оставить стройку в таких тяжких обстоятельствах, от глубокого волнения отверзлись его всегда молчаливые уста, и, обливаясь слезами он ответил: "Эх брат, на что же мы образ-то ангельский носим? Для чего же Христос Спаситель наш душу Свою за нас положил? Зачем же Он слова любви проповедал нам? Для того ли, чтоб мы великое Его слово о любви к ближним повторяли только устами? Что же народу-то с голоду что ли умирать? Ведь он во имя Христово просит… Будем же делать, дондеже Господь не закрыл еще для нас щедрую руку Свою. Он не для того посылает нам Свои дары, чтоб мы их прятали под спуд, а чтоб возвращали в такую тяжелую годину тому же народу, от которого мы их получаем".

Вообще нищелюбие о. Моисея не знало предлов. Он покупал иногда за высшую, чем просили, цену вовсе ненужные вещи только для того, чтоб помочь нуждающемуся продавцу, покупал гнилые припасы, сам и употребляя их в пищу, держал на жалованьи сирот, одних для отпугивания ворон, других для ловли кротов.

При отце Моисее образовался значительный приезд богомольцев в Оптину. Все они встречали самый заботливый прием. Архимандрит сам обходил гостиницы, был радушен и у себя в келлии. Он имел способность говорить со всяким согласно его пониманно и развитию.

Когда кто просил чего-нибудь из обители "на благословение", о. Моисей отдавал лучшее и иногда последнее.

В гостинице не было установлено (как ведется и поныне) платы, но всякому предлагалось класть в кружку по усердию. Один богатый купец спросил настоятеля, не боится ли он, что все не будут платить, а жить даром?

— Не заплатят 99? Бог пошлет сотого, который за всех заплатит, — сказал о. Моисей.

Купец после того стал благодетелем Оптиной.

Значительным пожертвованиям о. Моисей не дивился. Одно семейство, много дававшее Оптиной, пришло жаловаться за что-то на гостиника и упомянуло о своих благодеяниях.

— Мы думали, — отвечал о. Моисей, — что вы благотворили ради Бога и от Него ждете награды, а мы, убогие и неисправные, чем воздадим?

Но не сухостью сердечною отвечал о. Моисей на благотворение искреннее, а горячими молитвами.

При приеме в пустынь о. Моисей не требовал денежного вклада; он любил принимать и хилых, больных, слепых, которые ничем не могли воздать обители.

В отношении братии о. Моисей держал себя необыкновенно мудро. По природе горячий, он совершенно переделал себя и приобрел замечательную кротость. Если же находил на него гнев, он торопился уйти, смирял себя молитвою и возвращался успокоенный. Не любя выказывать власть, он однако не упускал ее из своих рук и держал крепко монастырь.

При чрезвычайной деятельности о. Моисея, в нем не было никакой суетливости; все, казалось, шло само по себе, невидимо руководимое одною волею. Мелочными подробностями при назначены послушаний о. Моисей не стеснял; к неудачам других относился с совершенным спокойствием и покрывал их любовью.

Все замечая, о. Моисей часто отлагал вразумление на долгое время и потом напоминал о проступке; такое вразумление действовало сильно. Прежде чем наставлять монаха, о. Моисей молился за него и всегда вглядывался, спокоен ли тот, с кем он должен говорить.

Помня твердо слово Златоуста: "О исправлении того только должно сомневаться, кто в аде находится с бесами", о. Моисей имел необоримое доверие к совести человеческой. Одного печника, много раз обманывавшего о. Моисея и много раз им прощенного, эконом хотел прогнать. Печник обещал исправиться; у него не было и рубашки на теле, а только кафтан, и о. Моисей жалел его.

— Когда же он исправится, батюшка, — уговаривал эконом, — он известный негодяй!

— Как, — ответил о. Моисей, — человек хочет исправиться, а ты говоришь, что он негодяй! Сам ты негодяй, ступай!

Крутых, строгих мер о. Моисей не употреблял и говорил, что нужно подождать, пока Господь коснется сердца человека. Вообще же о. Моисей приноравливался к характеру и духовной степени каждого.

Получив в жизни великую пользу от чтения духовных книг, о. Моисей любил приобретать их. Из Калуги он много привозил их, выписывал духовные журналы. Прочтя книги, он отдавал их в монастырскую библиотеку.

При о. Моисее Оптина пустынь, под непосредственным руководством старца о. Макария, издала 16 духовноаскетических книг древних подвижников. Эти книги о. Моисей целыми тюками рассылал бесплатно в разные стороны.

Всюду ища пользы духовной, он говорил: "Наше дело сеять; Бог даст, когда-нибудь будут и плоды".

Посылая за сбором на обитель, о. Моисей заповедывал монахам, входя в дом, читать "Отче наш" для смягчения сердец; при переправах через реки советывал призывать на помощь св. Николая Чудотворца.

Так, вникая во все многоразличные отрасли монастырской жизни, совершал о. Моисей свое служение; но главная его заслуга состоит в поддержании в Оптиной старчества.

С любовью приняв в Оптину старцев Леонида и Макария, он и сам преклонил пред ними свою волю, никого без их совета не определял и не постригал, советовался с ними во многом. Обладая сам в высокой степени даром рассуждения, о. Моисей, зная, что руководитель в духовной жизни должен быть один, на всю жизнь воздержался от руководства братии словом, касаясь ее лишь по внешним делам послушания. Мало того, он ото всех и посторонних скрывал свои старческие дарования. И многие, слыша его общеназидательный разговор, не знали, какой высокой духовности перед ними муж. Только однажды, в присутствии о. Макария, пришлось о. Моисею сделать наставление. Исполненная силы речь так и лилась из его уст, и все изумлялись не столько речам его, сколько постоянному его молчанию при таких дарованиях. Таким образом, столь много потрудившись для духовного преуспеяния Оптиной, о. Моисей сумел казаться большинству простым и добрым иноком, способным заботиться лишь о внешних нуждах обители, и утаил то высокое духовное разумение, какое стяжал подвижническою своею жизнью.

В довершение перечня подвигов, понесенных о. Моисеем за время настоятельства, следует сказать, что он вынес одно ничем не заслуженное, тяжкое, соединенное с великими скорбями и многолетнее гонение, и терпел его с неистощимым смирением. Столь же тягостно для отца Моисея было гонение на столь дорогое ему старчество, гонение, прекратившееся, по-видимому, заступничеством митрополита Киевского Филарета.

Келейная жизнь о. Моисея была постоянным понуждением себя.

Спал он мало, не раздеваясь и вставая едва ли не в полночь. К утрени ходил неопустительно, говоря, что за литургиею приносится за нас бескровная жертва, а в утреню мы сами приносим в жертву свой покой, — также к обедне и вечерне.

У службы стоял прямо, не облокачиваясь, и погружался иногда в такую молитву, что не замечал ничего вокруг. Также иногда, ходя, был так углублен в себя, что не видел и не слышал подходивших к нему, и слезы, орошавшие его лицо, выказывали его настроение. Молитва, которую постоянно творил он, поддерживала его — ею он, горячий нравом, стяжал кротость.

Всякую свободную минуту о. Моисей посвящал чтению, и, когда его отрывали от книги, замечал, где остановился, чтоб, исполнив дело, вернуться вновь к чтению. В трапезу о. Моисей ходил постоянно, и брал пищи понемногу. Дома же ел самое простое, и часто, для смирения себя, испорченное.