Ищите связь... - Владимир Архипенко

Идти домой к знакомому рабочему Пароходного завода, с которым был связан Василий, он побоялся и долго пребывал бы в полнейшем неведении о том, что произошло, если бы не шустрый мальчонка Андрейка — сосед Василия по квартире. Вылетев из бокового переулка, он по нечаянности ткнулся головой Недведкину в живот, ойкнул, боязливо отскочил в сторону, но узнал знакомого и остановился.

От мальчонки услышал матрос худую весть: позапрошлой ночью городовые арестовали и увезли куда-то Василия. А в рабочей слободке арестовано еще несколько человек. Как бы невзначай Недведкин спросил, не знает ли Андрейка такого высокого дядю с Пароходного завода? Оказалось, что очень даже знает, но его тоже увезли городовые…

Было от чего впасть в уныние — разом обрывались все связи в Кронштадте. И еще заставляло задуматься то, что аресты в Кронштадте произведены через несколько дней после гельсингфорсских событий. Он уже знал от Сергея Краухова о планах намечавшегося восстания, но об их крахе они уже узнали вместе, когда в газетах промелькнуло несколько заметок о случившемся. Подробнее всего писала о событиях е Гельсингфорсе рабочая газета «Правда», несколько номеров которой передал ему Василий. Но и по ее статьям невозможно было понять, серьезный ли урон нанесен революционной организации. Сергей рассказывал, что в нелегальных матросских сходках за городом участвовало до сотни человек, арестовали же гораздо меньше.

Все это вселяло надежду на то, что с начала летних плаваний, когда корабли Балтийского флота начнут совместные учения, удастся связаться с уцелевшими товарищами, которые служат на «Цесаревиче», «России», «Громобое». Корабли обязательно должны были пойти в Ревель, а там у Недведкина были две верные явки — одна к грузчику портовой мастерской, вторая — к рабочему завода Крейтона.

На корабле «Император Павел I» в команде было неспокойно, многих матросов система бесчеловечной муштры доводила до исступления, и Недведкин не сомневался: только кинь клич — поднимутся почти все. Можно было начать подготовку, сначала используя небольшую группу партийцев, оказавшихся на корабле. Собственно, группа была всего-то из трех человек: он сам да еще двое матросов. Сергей Краухов официально в партии не состоял, но по всему нутру своему самый настоящий социал-демократ. Немало было и других сочувствующих.

Недведкин знал, что были на корабле и эсеры. Правда, сколько их и создана ли у них своя партийная организация, ему не удалось узнать, да он и не очень старался.

В этот тревожный для него вечер, вернувшись на корабль, Недведкин прежде всего решил разыскать кого-то из своих. Но едва он успел снять бушлат в кубрике, как влетевший унтер-офицер приказал ему немедленно явиться в каюту ротного командира. За таким вызовом могло последовать что угодно…

Ротный сидел на койке в углу своей маленькой каютки, сосредоточенно разглядывая карманные часы.

— Слушай, братец, — сказал он почти просительно, — мне говорили, что не хуже лесковского Левши можешь блоху подковать. А уж часы тем более починишь. Сделай милость — почини и мои. Сегодня утром уронил их на палубу, и вот уже двенадцать часов мой «лонжин» полный мертвец. Погляди, может быть, удастся? Желательно только к утру. А чтобы тебе сподручнее было, оставлю тебя в своей каюте, ибо сам через десяток минут заступаю на вахту. Четырех часов, надеюсь, хватит?

Недведкин попросил перочинный ножик и отвертку, взял часы, присел за столик, колупнул крышку, обнажил механизм, взялся за дело.

Часы ротного командира еще являли собой россыпь колесиков, пружин, стрелок на столике, когда настенные часы сиротского приюта надтреснуто пробили восемь раз.

Мичман Тирбах с надеждой взглянул на подслеповатый циферблат и нервно покривил губу, отчего его остроконечные усы резко дернулись.

К счастью, сентиментальная церемония выпускного вечера воспитанниц сиротского приюта подходила к концу. А уже в самом конце торжества купец первой гильдии Сысоев пригласил всех гостей отужинать у него дома — благо надо только улицу пересечь.

На причал он пришел уже в таком состоянии, что позабыл об осторожности, оступился на трапе и едва не сорвался вниз, лишь чудом удержался на краю.

Стоявший на корме боцман Нефедьев охнул, подался вперед, словно желая броситься на помощь, но, увидев, что все обошлось, остался на месте. А к трапу уже спешил офицер. К счастью для Тирбаха, это был его приятель Эльснер.

— О! Ты, видимо, хорошо погулял сегодня, — негромко сказал он, подходя вплотную к поднявшемуся на палубу Тирбаху. — Ну и вид у тебя, однако…

Чтобы не мешать господам офицерам разговаривать, боцман деликатно отошел в сторонку. Рядом с офицерами теперь оставался лишь часовой, стоявший неподвижно у кормового флага. Но, конечно же, каждое их слово было отчетливо слышно ему. Поэтому Эльснер спешил спровадить Тирбаха с палубы.

— Я прошу тебя: ступай быстрее в каюту. Ты меня слышишь, Пауль?

— К черту все! — вдруг проревел Тирбах. — К черту все это мужичье! И тебя к черту! Всех перевешать!..

Вся злоба, сдерживаемая до поры, прорвалась, перехлестнула через край.

Эльснер схватил разбушевавшегося коллегу за рукав, тихо, но внятно сказал по-немецки:

— Paul, wach auf! Wir sind nicht allein, man hart uns zu[2].

— Ich spucke drauf! Zum Teufel![3]

Это уже грозило скандалом. Эльснер торопливо оглянулся по сторонам — не дай бог услышит эти слова кто-либо из офицеров, знающих немецкий язык. Надо было немедля спровадить Тирбаха с палубы. Поддерживая упирающегося приятеля за руку, он потащил его за собой к спасительной каюте.

На несколько минут палуба совсем опустела. Только часовой продолжал неподвижно стоять у флага. Луч фонаря с причала отражался в тонком штыке его винтовки.

НА ПАЛУБЕ И НА БЕРЕГУ

«Вчера ночью в Кронштадте, в связи с недавними таинственными арестами матросов военных кораблей, были произведены обыски на окраине Кронштадта, главным образом в так называемой Матросской слободе.

Обыски эти находятся в непосредственной связи с происшедшими недавно арестами. При производство обысков задержан никто не был.

На основании слухов, циркулирующих в Кронштадте, поводом для задержания матросов и вообще возникновения всего этого дела является причастность некоторых из матросов ранних сроков к ликвидированной несколько времени тому назад так называемой военной организации».

Торжественно отмечали день коронования Николая II и в Кронштадте — на улицах трехцветные российские флаги, балконы украшены еловыми гирляндами, в магазинных витринах портреты царя и царицы, царские вензеля, цветы. Разукрасились флагами расцвечивания стоявшие на рейде военные корабли и торговые суда.

Небольсин приказал привести корабль в идеальное состояние. Команда постаралась как следует — на палубах все сверкало чистотой, зеркально сияла надраенная медь, матово отсвечивали подкрашенные накануне переборки, блики играли на полированных поручнях. А настил на верхней палубе — тщательно подогнанные тиковые доски — был вымыт и выскоблен до такой степени, что боязно было ступать по нему в грубых матросских ботинках. Но, впрочем, и сама обувь вымыта, начищена до блеска.

Краухов и Малыхин тоже приложили руки к праздничному убранству корабля — вместе с несколькими электриками они весь вечер накануне возились с гирляндами разноцветных лампочек, прикрепляли их между мачтами. А потом им двоим приказано было заменить износившиеся щетки динамо-машины. Спать легли среди ночи, но зато ротный обещал отпустить обоих по увольнительной на целый день. Вот почему оба спешили позавтракать поскорее.

На праздничный завтрак дали, помимо пшенной каши с салом, по большому печатному прянику. Стоящий на столе бачок, который дружно опустошался шестью деревянными ложками, быстро опустел. Так же быстро были опорожнены и бачки соседей. Сидевший рядом с Сергеем электрик — здоровенный черноглазый украинец Нагнибеда скребнул ложкой по дну, облизнул ее и проворчал:

— Хоть бы к царскому празднику сытно накормили.

За столом точно ждали его слов. Посыпались со всех сторон реплики:

— Тебя, Микола, накормить — это чистое бедствие!

— Да он, если не углядишь, один весь бачок мигом вычистит.

— Здоров лопать, да хлипок топать!

— Микола, сбегай на камбуз, там какаву дают!

Подначка была беззлобной, и Нагнибеда добродушно махнул рукой.

— Та отчепитесь вы, скаженные! От какавы и сами бы не отказались!

— Это точно! — словно поставил точку кто-то.

Краухов и Малыхин первыми выскочили из-за стола, побежали в кубрик. В последний раз придирчиво оглядели друг друга: чехлы бескозырок и форменные рубахи сверкают белизной, на брюках складки, как острие ножа, на ботинках — ни пылиночки. Придраться вроде бы не к чему.