Дневник дьявола - Ирек Грин

Я прочел в мыслях кузины невысказанную обиду от столь унизительной перверсии. В то же время от меня не ускользнуло промелькнувшее в ее взгляде согласие и легкое возбуждение. Звуки Мусоргского призывали к решительным действиям. Не вставая с колен, она приблизилась ко мне. Подкралась сзади и, обняв меня, начала расстегивать рубашку. Медленно, как опытная шлюха. Она придвинулась еще ближе, села сзади меня и оплела мои бедра ногами. Когда рубашка соскользнула с моих плеч, обнажив раны, которые непонятно почему я называл «ожогами», она сильно провела по коже ногтями. Боль была адская. Но… как прекрасна была эта боль! Я вздрогнул от удовольствия. Она почувствовала это. Ее ладони переместились на обнаженный, сморщенный от ожогов желто-красный торс, а ногти впились в кожу на груди. Я испустил громкий выдох, не в силах описать восторг, который ощутил. Она вонзила ногти еще глубже, а я прижался своим слишком быстро лысеющим черепом к ее щеке и оцепенел от нахлынувшего на меня счастья. Она раздирала мою кожу, как будто хотела соскоблить с меня болезнь. Я слышал собственное учащенное дыхание, чувствовал приближающийся финал и волшебное онемение затылка. Вальпургия сдерживала напор моего тела, она сняла лифчик, и я почувствовал, как острые шпильки ее сосков вонзились в израненную кожу на моей спине. С благодарностью ощущая оглушительный, мощный оргазм, я заметил прямо перед собой темно-синие глаза Фишмана. Насколько я успел понять, он перестал ласкать невинное и уже готовое подчиниться его страсти тело и смотрел на меня.

Он привиделся мне во второй раз, как тогда, в Гейдельберге. Это на самом деле был Он. Я видел боль и слышал шипение охваченной огнем кожи ребенка. В глазах — ненависть и бессилие. Я побежал. Кто-то пытался преградить мне путь. Прочь, с дороги!

Если эта запись касается именно того события, то он действительно выбежал не попрощавшись, что было вполне в его стиле. Девица вышла сразу после него, немного напоминая человека, который хочет проснуться и пытается выбраться из кошмара через черный ход.

Вальпургия еще с минуту вылизывала мой затылок, прежде чем решила вернуться домой. Я поцеловал ее на прощание в щеку и прошептал «благодарю», она лишь загадочно улыбнулась в ответ.

Мне мерещатся картины произошедших событий. Все время. Может, пришла пора умереть? Ведь я замолил свои грехи. Я сам превратил свою жизнь в ад. Но я еще не готов к смерти. У меня слишком много работы. Я прошу дать мне немного времени. Совсем чуть-чуть. Прошу Тебя. Позволь, по крайней мере, мне самому решить, когда настанет время покинуть этот мир.

Он совсем расклеился. Ему не хватило веры. А ведь он сам когда-то сказал: «Умирать всегда тяжело».

На следующий день он вызвал меня к себе и, как ни в чем не бывало, произнес:

— Хочу организовать выставку моих неопубликованных снимков. Название: «Чада Божьи». Просмотри материалы. Жду от тебя предложений.

Я уже несколько раз пытался уговорить его организовать ретроспективу его работ. Он был неумолим и редко соглашался даже на то, чтобы разместить свои фотографии в юбилейных выпусках журналов или в каких-нибудь тематических изданиях. А теперь — вот так, раз, и готово! — выставка и чада Божьи. Я забрал жесткий диск и в тот же вечер начал просматривать его содержимое. Первое впечатление: я не помнил ни один из тех снимков. Многие из тех, что были сделаны Фишманом до нашей встречи, так или иначе попадались мне на глаза, пока я работал с ним. Но те, что теперь лежали передо мной, я видел впервые. Второе, уже с перспективы сегодняшнего дня: ни один из них не был нарисован в дневнике. Третье: превосходные! Великолепные!

Аддис-Абеба, конец семидесятых (1977 год?), одна из городских улиц. Сумерки. По обе стороны мостовой сложенные в штабеля детские тела. Сотни вывернутых ног, головки на сломанных шеях, широко распахнутые глаза. Словно груды камней, приготовленных для ремонта разрушенной дороги, ведущей в никуда.

Где-то в Северной Корее. Цветная. Лес. Проселочная дорога. В черный грузовик (его называли «воронком», и никто не знал, куда девались люди из его кузова ) несколько вооруженных мужчин заталкивают босых подростков в разорванных рубашках. На земле еще с десяток мальчишек. Они с нетерпением ожидают своей очереди. Окруженные солдатами, они уже хотят быстрее оказаться внутри. Так, словно там выдают рис. Ну, вы понимаете.

Перу. На первом плане парень с занесенным топором. Еще миг — и он прекратит страдания измученного противника, лежащего перед ним. (Боевик «Светлого пути» [48] карает крестьянина, который не разделил идеи свободы. ) На втором плане шестилетний мальчик, его глаза прикованы к топору, а лицо (оно получилось нечетко) светится гордостью.

Камбоджа. Черно-белая. Красные кхмеры штурмуют поселок. Они поджигают хижины. (Я старался не думать о близости огня, сосредоточившись на сцене, которая разыгрывалась у моих ног. ) Три мальчика лет десяти, каждый из них тянет на себя бездыханное тело мужчины. Фишман использовал вспышку. Контрастное изображение неловких детей, которым мешают играть большие, как они сами, автоматы за спиной. (Словно щенки, которые стараются вытащить друг у друга из пасти какую-то тряпицу. ) Нет, скорее как котята, которых мать учит охотиться и убивать, используя для этого полуживую жертву.

Уганда. Военный лагерь. Несколько колонн марширующих мальчиков и девочек с палками на плечах. (Никому из этих уроженцев Конго еще не исполнилось и двенадцати лет. ) Я слышал об этих тренировочных центрах, справедливости ради следует добавить, что никому из них не было меньше девяти. Потрясающее впечатление производил снимок, где все пространство кадра было заполнено стройными колоннами марширующих негритят. У нескольких на головах были настоящие береты, огромные, словно противотанковые мины. Поразительная демонстрация силы. Мастер отдал должное искусству Лени Рифеншталь [49].

И еще множество прекрасных снимков. Я даже не смогу перечислить их все. Впрочем, вы помните эту выставку. Каждый, кто видел, не может ее забыть.

Я работал всю ночь как одержимый и уже на следующее утро мог представить Адриану концепцию выставки. А также схему, формат и так далее.

Когда я с готовым проектом появился у него, то не мог сдержать волнения. Я положил руку ему на плечо. Адриан не протестовал. Он даже нуждался в этом. «Хорошо, что ты наконец решился». В его глазах я увидел благодарность. Мы сели, и я вкратце изложил ему свои идеи.

— Почему на такой маленькой площади? — спросил он, когда я предложил ему модный берлинский бар. — И почему в толпе людей?