Черная книга секретов - Фиона Хиггинс

— Тогда, может, отложим Город на потом?

— Что ж, как скажешь. Хотя вечно избегать возвращения туда не получится.

И он направился в противоположную Городу сторону.

— Погодите! — крикнул я в удаляющуюся спину Джо. — Можно я еще спрошу?

— Конечно.

— Что такого важного в деревянной ноге?

— В один прекрасный день узнаешь, Ладлоу! — отозвался хозяин, не оборачиваясь.

— Она как-то связана с тем, что вы хромаете?

— Это уже два вопроса.

— Ну пожалуйста! — взмолился я, припуская по снегу вдогонку за хозяином.

Но упрашивал я тщетно — Джо лишь оглянулся через плечо, и мне показалось, будто он усмехнулся уголком рта, да и глаза у него весело блеснули.

А потом он спросил:

— Ладлоу, у человека ведь должен быть хоть один секрет, как ты полагаешь?

Глава сорок шестая

Недостающие кусочки картинки

Горацио Ливер так никогда никому и не сказал об отравленном пироге номер два. К вящему удивлению мясника, когда он поспешил забрать свое изделие из дома Гадсона, то обнаружил, что пирог нетронут, если не считать отломанной корочки, валявшейся тут же и, судя по всему, с отвращением сплюнутой на блюдо. Увидев такое, мясник с чистой совестью заключил, что диагноз, поставленный доктором Моргсом, был верен.

Что же касается покойного Иеремии Гадсона, он был погребен на кладбище Пагус-Парвуса честь по чести, в могиле по меньшей мере девять футов глубиной вместо обычных шести. Обадия Доск копал эту могилу с пылом и слегка увлекся. Вы, должно быть, подумали, что на похоронах Гадсона народу было мало. А вот и ошибаетесь: в Пагус по этому случаю люди стеклись даже издалека, не говоря о местных жителях. Разумеется, скорбящих не было и рыданий не раздавалось. Наоборот, похороны прошли в обстановке почти что праздничной, и над кладбищем витал дух всеобщего ликования, так что вместо поминок получилась всеобщая веселая попойка в «Маринованном пескаре», и от хохота в таверне дрожали стены.

Не прошло и недели, как могилу Гадсона разрыли и похитили труп. Похитители были слегка раздражены тем обстоятельством, что им пришлось копать лишние три фута, но тем не менее дело свое довели до конца и получили за него плату от заказчика — по двадцать шиллингов и шесть пенсов каждый. А Иеремия Гадсон, точнее, то, что от него осталось, попал на мраморный стол в анатомическом театре Города. Когда любознательный хирург вскрыл труп, то обнаружил интереснейшую особенность: сердце у Гадсона оказалось таким крошечным, что легко помещалось в простую чашку.

Прознав о таком курьезе, многие выдающиеся врачи и среди них хирурги задались вопросом, как же такой скромный орган умудрялся при жизни поддерживать такое крупное тело. Некоторые даже сделались сторонниками древней гипотезы, согласно которой главный орган, обеспечивающий жизнь, — это не сердце, а печень. Ныне принято считать, что вскрытие трупа Гадсона отбросило развитие медицины на добрый десяток лет назад.

Ни семьи, ни завещания Иеремия Гадсон не оставил, поэтому деревенские решили, что все арендаторы покойного вправе стать собственниками жилья, за которое раньше ему платили. Законно это или нет, никто особенно не раздумывал. Иногда в отдалении от большого мира обнаруживаются свои плюсы.

Ну а служанка Полли недолго задержалась в деревне: после смерти Гадсона и исчезновения Ладлоу ее тут больше ничто не удерживало, так что через несколько дней после похорон девочка напросилась в повозку к Периджи и отправилась в Город. Полли искренне верила, что в Городе навряд ли так скверно, как расписывал ей Ладлоу.

ПРИМЕЧАНИЯ Ф. Э. ХИГГИНС

Итак, вот она перед вами, история Джо Заббиду и Ладлоу Хоркинса. Да, и не забудем о Салюки, пестрой тропической лягушке, без которой Судьба не свершила бы свой приговор.

Разумеется, на этом история не кончается. Куда отправились Ладлоу и Джо? В каком городе, деревушке или городке нашли пристанище ростовщик — собиратель секретов и его ученик? Эти вопросы неотступно крутились у меня в голове, и я знала, что должна найти ответ. Задавшись этой целью, я отправилась далеко на север, в горы, пока не добралась до древней деревушки Пагспарвс. Хотела бы я знать, интригует ли вас ее название так, как заинтриговало меня? Если произнести его особым образом, то звучит оно очень похоже на некое место, которое теперь прекрасно нам знакомо.

В упомянутой деревушке я сняла крошечный чердак высоченного дома. Маленькие свинцовые окошки этого чердака выходили на главную улицу, поднимавшуюся чуть ли не отвесно в гору. Каждую ночь я стояла у окна и воображала, будто слышу шаги на улице и вижу огонек, что горит в доме на вершине холма. Так прошел месяц, а я все еще живу в Пагспарвсе, поскольку деревушка занесена снегом. Заснеженная горная местность ослепительно прекрасна, но в то же время наводит меня на угрюмые мысли, ибо заносы не позволяют мне продолжить путешествие. Но как только снег сойдет, я вновь отправлюсь в путь в поисках ответов на вопросы, а с собой не возьму никакой поклажи, кроме деревянной ноги. Этот предмет еще не выдал мне своей тайны, однако теперь я ближе к ее разгадке, чем раньше.

Так пожелайте же мне удачи в пути. Обещаю, что поделюсь с вами своими открытиями, как только смогу, — какими бы они ни оказались. Ну а пока что, как выразился бы Джо Заббиду, vincit qui partitur.[1]

Ф. Э. Хиггинс

Пагспарвс

ПРИЛОЖЕНИЕ

Обадия Доек был не единственным, кто промышлял добычей трупов и их продажей. В те времена подобные похищения случались столь часто, что в порядке вещей было ставить при свежих могилах особую платную охрану, следившую, чтобы покойники мирно истлевали и никто не тревожил прах. Дело в том, что в те времена человеческое тело и его строение оставались загадкой для всех, terra incognita для ученой братии и вызывали сильнейшее любопытство, особенно у врачей. Простому люду, слишком занятому тем, чтобы заработать на хлеб насущный, недосуг было задаваться вопросами об устройстве тела, а вот врачи и ученые интересовались анатомией, и единственным способом обогатить свои познания для них было в буквальном смысле копать как можно глубже.

Понятно, что живого человека особенно не раскопаешь, так что для исследований требовались трупы. Однако, согласно тогдашним законам, для анатомических исследований дозволялось использовать лишь трупы казненных преступников. Но спрос был так велик, что материала стало не хватать, и вот так зародился промысел похищения и продажи трупов. Промысел приносил неплохой доход — трупы требовались врачам и для собственных исследований, и для обучения студентов, под чьими любопытными взглядами происходили вскрытия.

Даже бесчувственный Иеремия Гадсон был ошарашен, когда перекупщики трупов предложили ему умертвить Ладлоу Хоркинса, дабы получить свежий труп, но не только у них голова работала подобным образом. Спустя несколько лет некие Уильям Бар и Уильям Хейр получили печальную известность, совершив убийство с такой же целью. Они решили подзаработать на перепродаже трупов, но тяжелой и грязной работой по раскопке могил эта парочка погнушалась, а потому придумала следующий ход: не доводить труп до похорон и могилы, а брать собственноручно убитых свеженькими. Поскольку Хейр держал гостиницу, то первой жертвой пал его постоялец, получивший за свои деньги вечный сон.

Когда братья Корк выдвинули предположение, будто мясник Горацио Ливер начиняет свои пироги человечиной, они шутили, но в каждой шутке есть доля правды, и мне вспомнилась совершенно правдивая история о подобных пирожках, а именно история Суинни Тодда, печально известного брадобрея с Флит-стрит, который прославился остротой своих бритв и до смерти серьезным отношением к ремеслу.

История Суинни разворачивалась в Лондоне несколько лет спустя после событий в Пагус-Парвусе. Еще во младенчестве брошенный родителями, малыш Суинни попал в ученики к некоему мистеру Джону Крюку, торговавшему ножевыми изделиями, из коих он особенно ценил бритвы. Весьма вероятно, что Крюк заставлял мальчика воровать, — хозяева нередко вынуждали своих учеников заниматься подобными делами, — и потому неудивительно, что в конечном итоге Суинни очутился за решеткой Ньюгейтской тюрьмы. К этому времени главной целью мальчика стало выжить любой ценой, и он попросился в подмастерья к тюремному брадобрею, в чьи обязанности входило брить осужденных перед казнью. Такая работа позволяла Суинни обшаривать карманы, и из тюрьмы он вышел поднаторевшим еще и в этом умении и к тому же полный злобной решимости оставить по себе громкую славу.

Суинни открыл цирюльню на Флит-стрит, в те времена бывшей настоящими трущобами, и дал волю своим дурным наклонностям по части воровства и убийств. Садясь в кресло в цирюльне у Суинни, клиент подписывал себе смертный приговор. Кресло было устроено таким образом, что цирюльник простым нажатием педали заставлял его вместе с клиентом провалиться в подвал, а наверх в тот же миг выскакивало другое кресло, пустое. Неизвестно, когда именно Суинни грабил и резал свои жертвы — то ли еще в кресле, то ли уже в подвале. А вот что доподлинно известно, так это что никто из клиентов, вошедших в цирюльню на Флит-стрит, обратно не выходил.