Дервас Читти Град Пустыня - Дервас Читти

Одно из речений Зосимы, в котором он дает взвешенную оценку человеческого тела, имеет смысл привести полностью:[962] «…Не иметь вредно, но иметь с пристрастием. Кто не знает, что из всего, что имеем, ничего нет дороже для нас тела? Итак, если когда время потребует, мы имеем повеление пренебречь даже телом, не тем ли паче тем, что есть у нас кроме него?»

Сам авва Дорофей, верный традиции своих наставников Варсануфия и Иоанна, также оставил нам труды по аскетике, которые пользуются на Западе большей известностью и входят в Патрологию Миня (P. G. LXXXV1II, 1611—1844). Как недавно было показано в посвященной [авве] Дорофею статье из Dictionnaire de Spiritualite и, более подробно, в статье отца Люсьена Рено (Dom Luden Regnault) из аббатства Солесме ( Solesmes), помещенной в Revue d'Ascetique et de Mystique (No. 130, AprilJune, 1957; pp. 141—9), причиною тому стало их открытие и использование первым поколением иезуитов, на которых труды эти оказали заметное влияние, свидетельством чего стало их включение в достаточно краткий список книг, одобренных к чтению вступающими в Общество новоначальными.

VIII. КОНЕЦ PAX ROMANA

Век ретроспекции. Иоанн Мосх и его «Луг». Даниил Скитский. Мосх и Софроний в ДейрДоси. Хозива. Жизнь преп. Георгия Хозевита. Иерусалим и св. Григорий Римский. История св. Марии Египетской. Узурпация власти и убийство императора Маврикия Фокой. Мосх и Софроний в Египте. Преп. Иоанн Милостивый. Захват персами Иерусалима. Разграбление MapСабы. Модест как Locum Tenens (местоблюститель) Иерусалима. Пандект Антиоха Савваита. Мосх и Софроний на Западе. Анастасий Персиянин. Ираклий возвращает Святой Крест в Иерусалим. Модест становится патриархом и умирает. Софроний как учитель Максима в Африке. Софроний возвращается в Иерусалим и становится патриархом (634). Его послание, как основное опровержение монофелизма. Софроний сдает Иерусалим арабам (февраль 638г.)

Когда Кирилл Скифопольский в 557 г. написал свое Житие преподобного Иоанна Исихаста (Иоанн, нахолившийся в Великой Лавре, все еще был жив), он вдохновил инока, связанного с древней обителью Старой Лаврой преподобного Харитона написать Жшгше ее основателя, пришедшего в Палестину за столетие до Евфимия. Мы вступаем в век ретроспекции, когда предания начинают играть куда более заметную роль. Автором Жития преподобного Харитона, возможно, был святой Иоанн из Старой лавры (нам известно только его имя). Единственный известный манускрипт, называющий автора Жития, отождествляет его с «Иоанном, сыном Ксенофонта и братом Аркадия».[963] Эти святые являются героями монашеской новеллы о двух братьях, отправившихся морем из Константинополя в Бейрут для изучения права, потерпевших кораблекрушение, потерявших друг друга и независимо друг от друга принявших монашество (при этом сообщается, что Иоанн отправился в лавру Сукка). В конце концов, отец и его сыновья чудесным образом встретились на Голгофе, узнали друг друга, стали после этого отшельниками и «с той поры жили счастливо». В лучших манускриптах (но не в тех, которые легли в основу печатного издания) история эта начинается словами: «Один великий старец рассказывал мне…»[964]

Начало это тут же вводит нас в мир Иоанна Мосха, великого составителя антологии Пустыни, в Лимонаре (Leimonarion) или «Луге духовном» которого истории нередко предваряются подобной начальной формулой. Иоанн Мосх оставил монастыри Иудеи и начал странствие по Палестине, Египту, Синаю, Сирии и, в конце концов, отправился на запад на Самос и в Рим. Его труд, несомненно, является именно антологией, о чем он и сам говорит в предисловии:[965] розы, лилии и фиалки собраны случайным образом и сплетены в прихотливую гирлянду; в значительной степени это «родословия», охватывающие в некоторых случаях период в сто пятьдесят лет, которые обычно вообще не имеют отношения к опыту самого автора. Так, здесь мы находим самую раннюю версию истории о льве преподобного Герасима,[966] очевидно представляющую собою еще одну монашескую новеллу, большинство деталей которой восходит к другим, более достоверным историям о львах, рассказанным Кириллом Скифопольским. По меньшей мере, еще в двух главах представлены независимые, но менее надежные версии историй, приводимых и Кириллом.[967] Шесть глав печатного издания имеют непосредственное отношение к собранию историй аввы Зосимы.[968] Есть и такие главы, которые заставляют вспомнить Анастасия Синаита.[969] С другой стороны, в критическое издание можно было бы включить целый ряд историй, которые, с полным на то основанием, мы могли бы приписать и самому Мосху.[970] Правда, восстановить по такому собранию жизнь самого Мосха весьма непросто.

Самые ранние сообщаемые им автобиографические сведения состоят в том, что к 570 году он провел в лавре Фаран около десяти лет.[971] Таким образом, после событий, описываемых Кириллом Скифопольским, прошло не так много времени. Конон все еще являлся игуменом MapСабы.[972] Евстафий, которого Мосх встретил в бытность его настоятелем киновии Пещеры преподобного Саввы, [973] вступил в эту должность за несколько дней до того, как Кирилл закончил Житие преподобного Иоанна Исихаста (Молчальника).[974] Леонтий, игумен монастыря преподобного Феодосия, говорил Мосху, что пришел в Новую лавру после изгнания оттуда оригенистов,[975] то есть, тем самым, вместе с Кириллом. В 5634 гг. Евстохий лишился патриаршества, а его соперник Макарий вернул себе престол после отречения от оригенизма.[976] Создается такое впечатление, будто далеко не все монахи Иудеи были готовы признать Макария,[977] хотя зачастую они руководствовались вовсе не доктринальными соображениями. Так, например, Юлиан (Иулиан), слепой инок обители преподобного Феодосия, перестал соблазняться о Макарий только после беседы со святым Симеоном Новым Столпником с Дивной горы, что близ Антиохии. Тем не менее, Макарий оставался патриархом в течение почти двадцати лет.

Некий Григорий, игумен лавры Фаран, в 564 году после долгих уговоров смог посетить отшельника Сергия, незадолго до этого перешедшего из Синая в пустыню Рува неподалеку от Мертвого моря.[978] Его ученика армянина Сергия смутили совершенно необычные знаки внимания, оказанного его наставником Георгию. Старец же уверил его в том, что увидел гостя в облачении патриарха, с омофором и с Евангелием в руках. Так и случилось. Примерно через шесть лет после недолгого игуменства на Синае[979]Григорий стал патриархом Антиохийским и оставался в этом сане до самой своей смерти в 593 году.[980]

В 578 году в начале правления Тиверия Мосх находился в Египте и посетил Оазис (Харга).[981] Там он встретил каппадокийского инока по имени Лев, сказавшего ему: «Я буду царем». Вскоре после этого на Оазис напали мазики, уведшие в плен трех немощных монахов. Когда власти не смогли заплатить за них выкуп, Лев предложил в качестве выкупа себя, сказав, что находится в добром здравии. Разбойники приняли его предложение и отпустили трех старых иноков. Вскоре Лев совершенно изнемог. Разбойники отрубили ему голову, он же сподобился царственного венца.

Примерно в то же время мазики вновь напали на Скит, после чего четыре его монашеских центра (теперь они подобно палестинским обителям именовались «лаврами») оставались в запустении в течение времени жизни целого поколения.[982] Когда Мосх прибыл в Теренуф, александрийский авва Феодор сказал ему: «Воистину, чадо, монахи потеряли Скит, как и предсказывали Старцы».[983] Он поведал ему о любви, воздержании и даре разумения скитиотов и о старцах, принимавших пищу только в тех случаях, когда этого требовали законы гостеприимства. Близ него жил старец Аммоний; зная о его обыкновении, Феодор стал посещать его каждую субботу, чтобы тот ради его прихода вкусил пищи. Как мы видим, Скиту еще был памятен прежний дух. Утрата же его, вероятно, произошла совсем недавно, и потому Мосх снова и снова слышал истории о прежних старцах. Иоанн из Петры рассказывал ему, что в бытность его совсем молодым человеком у одного из отцов заболела селезенка, однако ни в одной из четырех лавр так и не удалось найти уксуса, хотя в те дни отцов в них было около трех с половиною тысяч.[984] Как и прежде, они торговали своим рукоделием в Александрии или в Теренуфе.[985] Как и прежде, во время жатвы они отправлялись на поля Дельты и нанимались там на поденную работу.[986] Нанялся на работу и авва Давид. Както раз, когда подул сирокко, он укрылся от зноя в шалаше, где его и нашел землевладелец, гневно сказавший ему: «Что же ты не работаешь, старик? Или ты забыл, что я плачу тебе?» Старец стал объяснять ему, что в сильный зной зерна пшеницы падают из колосьев на землю, и потому следует немного подождать, чтобы не потерпеть урону. Землевладелец не внял его словам. «Ступай на работу, хотя бы и все сгорело!» приказал он. «Ты хочешь, чтобы все сгорело?» удивился старец. «Да! вскричал в гневе землевладелец. Делай, как тебе велено!» Старец поднялся с земли, и в тот же миг все поле запылало. Землевладелец в ужасе бросился к другим старцам и стал молить их, чтобы они упросили Давида сохранить его поле. «Да ведь он сам этого захотел», — удивился Давид, однако вышел на поле и, подойдя к краю горящей нивы, помолился, после чего огонь угас.