Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин

Ветки берез и осин отяжелели, обросли мелкой нежной зеленью, но лес стоял еще просторен, светел, насквозь пронизывался солнцем. Место, где располагались вагончики участка, приграничное. Сошлось здесь разнолесье, и в березовой новой листве темнела хвоя елей, попадались островки сосен, лиственниц, невдалеке за болотом густо зеленели кедры. Где-то внизу, за вязью кустов смородины, черемухи, талины текла Чачьма — приток Соджи. Леса в этом углу смешались не старые, разномастные, блестели ярким веселым светом, звали под свою прохладную сень, в укромные и заманчивые глубины.

«Как вольно и легко кругом — взмахни руками и полетишь…» — оглядывая лес, подумал Степан.

Где-то совсем близко кукушка старалась почти без перерыва, куковала звонко, отчетливо, обещала всем долгие лета, и голос ее звучал беспечально, легко.

Степан послушал кукушку, посчитал, сколько годов ему осталось жить, и пошел в вагончик мастерской к Черемшину — посмотреть, что он там делает.

Небольшой, худощавый и, как все истинно мастеровые люди, сутулый, Черемшин возился у верстака с бензопилой. Не менее десятка этих рогатых и зубастых механизмов стояло в ряд на лавке.

Степан присел на краешек, спросил:

— Что с пилой? Ты же вчера ее собрал, а теперь опять разбираешь?

— Да я тут карбюратор немного переделал — может, сильнее потянет, — не прерывая работы, отозвался Черемшин.

— Ну да, конструкторы дураки… Да они, прежде чем эти бензопилы дать, сто раз все рассчитали да перепробовали, — неодобрительно сказал Степан. — Делать тебе нечего, вот и выдумываешь.

— Оно не повредит… Я эту пилу, можно сказать, из утиля собрал.

— А знаешь, дядя Саша, думаю такое предложение подать: чтобы я, значит, и шофером, и за слесаря вместо тебя работал… — чуть улыбнувшись, сказал Степан.

— Да ты что, Степка, сдурел? — уставился на шофера Черемшин. — Без работы меня хочешь оставить? Мне до пенсии полгода осталось, а ты такую козу удумал?..

— Мне тоже не легче будет. Одному за двоих придется — не шутка.

— Так-то оно так… — задумался Черемшин и вздохнул. — Конечно, можно и в трактористы мне пойти — полгода как-нибудь выдюжу, а нет, так в сторожа подамся в орсовский магазин или на базу… Давай уж предлагай, Степка, пробуй…

— Ладно, дядя Саша, трудись пока, — прервал его Степан, вышел из мастерской и направился в передвижную столовую к Маше Пчелинцевой — работа у нее всегда находилась. Вчера он на кухонные двери столовой натянул мелкую сетку — уже появились комары, а с закрытыми дверями кухарничать Маше жарко.

— Ты бы, Степа, напилил мне дров — от этих одна трескотня, — попросила его пухлощекая, румяная от плиты Маша. — Вот ту сушину раскромсал бы?

Степан вернулся в мастерскую, взял у Черемшина бензопилу, привычно закинул ее на плечо и направился к месту, где лежало несколько поваленных сухих деревьев. Настроение у него что-то опять пропало: все оказывались заняты, только он ходит, дело выпрашивает. Нет, не чувствует он сам к себе прежнего уважения. Когда работал вальщиком, совсем по-другому было. Тогда получалось, что главным в делах был он и другие вальщики, а остальное все уж вокруг них образовывалось и соединялось.

Не успел Степан снять бензопилу с плеча, как вынырнула откуда-то из кустов Ирина Лозинская. В серых глазах разгоряченность и какая-то бегучая мысль, а увидела Степана — улыбнулась. Так постояли молча, и он вдруг подумал, поверил, что ей, Ирине Лозинской, сейчас приятно видеть его, Степана, вот такого: молодого, в самой своей силе, ладного к тяжелой работе. И вот точно такого он увидел себя в этот миг, словно со стороны Ирины посмотрел.

— Ну что, Степан Иванович? — не отводя взгляда и насильно гася улыбку, спросила она. — На валку-то пойдете?

Степан вздохнул, снял бензопилу с плеча и рассмеялся коротким облегчающим смехом.

— Я, Ирина Владимировна, человек не гордый…

В лесу все еще куковала кукушка.