Британия. Краткая история английского народа. Том II - Джон Ричард Грин

главным образом основывалась подобная теория, — сила исторического предания, опасность диссидентства для государства, сильная любовь англичан к порядку и столь же сильное отвращение к «новшествам», а также отвращение к безразличию относительно вопросов религии только усилились под влиянием событий, ознаменовавших начало борьбы с королем. Поэтому среди бурь войны парламент настойчиво проводил новую систему церковного управления. В 1643 году в Вестминстере был созван Духовный собор, заседавший в течение пяти лет в Иерусалимской Палате; ему было поручено пересмотреть «статьи», составить исповедание веры и руководство общественным богослужением. Все эти работы вместе с планом церковного управления были одобрены палатами и изложены в ряде указов. От шотландского это церковное устройство отличалось тем, что надо всеми церковными судами и собраниями стоял высший апелляционный суд из мирян, назначаемый парламентом.

Если бы эта реформа была проведена, когда общины «с поднятыми руками» присягали в церкви святой Маргариты «ковенанту», она, вероятно, была бы принята всей страной; но появившись в конце войны, она встретила совсем иной прием. Хотя парламент несколько раз постановлял ввести ее, но чистое пресвитерианство пустило корни только в Лондоне и Ланкашире. В то время как богословы составляли в Иерусалимской Палате новый свод церковного учения и богослужения, диссидентство превратилось в религиозную силу. В страшных тревогах борьбы против Карла I личное убеждение взяло верх над религиозными преданиями. Под влиянием духа времени богословское умозрение приобрело необыкновенную смелость. В 1646 году пораженный ужасом памфлетист насчитал шестнадцать религиозных сект, существовавших вопреки закону; как сильно ни отличались они между собой, все они одинаково отвергали всякое право церкви или ее духовенства контролировать веру или богослужение. Сам Мильтон отверг пресвитерианскую точку зрения и заметил, что «новый пресвитер — просто другое название старого попа».

Вопрос о сектантстве скоро получил практическую важность по отношению его к войне, так как для успеха в борьбе парламент должен был обратиться к усердию и энергии именно того класса, который был особенно заражен новым духом религиозной свободы. Мы видели преобладание этого духа среди фермеров, из которых О. Кромвель набрал свою конницу, и этот набор сектантов явился первым прямым нарушением старой системы религиозного единообразия. Но сам О. Кромвель не разделял чувств этих фермеров. Он подписал «ковенант», и нет оснований приписывать ему нерасположение к пресвитерианству как системе церковного учения или устройства. Первый шаг был чисто практическим, он диктовался военными соображениями и оправдывался в его глазах симпатиями к «честным» людям, а также усиливавшейся, но все еще неясной мыслью о братстве христиан, возвышающемся над внешним единообразием учения и богослужения. Но скоро тревога и возражения пресвитериан увлекли его ум дальше по пути веротерпимости. «Выбирая людей для службы себе, — писал О. Кромвель перед битвой у Марстон-Мура, — государство не обращает внимания на эти мнения. Для него достаточно, если люди соглашаются верно служить ему». Марстон-Мур побудил его указать парламенту на необходимость хотя бы терпимости к диссидентам, и ему удалось добиться назначения общинами комиссии для изыскания средств к осуществлению этого. Но его усилия в конце концов возмутили консервативно настроенную массу пуритан. «Мы ненавидим и проклинаем, — писало в 1645 году лондонское духовенство, — столь восхваляемую терпимость». Власти Лондона ходатайствовали перед парламентом о беспощадном подавлении всех сект. Сам парламент всегда стоял на стороне охранителей. Но ход войны благоприятствовал делу религиозной свободы. Граф Эссекс и его пресвитериане терпели поражение за поражением. При преобразовании армии Палата общин отвергла предъявленное лордами требование того, чтобы кроме «ковенанта» офицеры и солдаты подчинялись также «форме церковного управления, принятой обеими палатами». Победа при Нэсби выдвинула вопрос уже не об одной только терпимости. «В этом деле честные люди сослужили вам верную службу», — писал О. Кромвель с поля боя спикеру Палаты общин. «Они исполнены надежды, сэр; я умоляю вас, во имя Бога, не отталкивать их. Человек, рискующий своей жизнью ради свободы страны, надеюсь, может ожидать от Бога свободы для своей совести».

Взятие Бристоля побудило его провозгласить новые начала еще яснее. «Пресвитериане и индепенденты, — все они проникнуты здесь одним духом веры и молитвы, смотрят и говорят одинаково. Здесь они единодушны и не носят различных имен; жаль, если где-либо будет иначе. Все верующие имеют настоящее единство, самое славное, так как это единство внутреннее и духовное, охватывающее человека с головы до ног. Что до единства внешнего, называемого обычно единообразием, то всякий христианин будет стараться подойти к нему, насколько позволит ему его совесть».

Возраставшая твердость речи О. Кромвеля объяснялась усиливавшимся раздражением его противников. С каждым днем обе партии проявлялись все яснее. Пресвитерианские духовные особы жаловались на распространение сектантства и указывали на фактическую, вопреки закону, веротерпимость. Шотландия, войско которой все еще стояло перед Ньюарком, настаивала на выполнении «ковенанта» и общем проведении церковного единообразия. С другой стороны, сэр Гарри Вэн старался склонить парламент к менее строгим мерам, введя в него 230 новых членов, занявших места ушедших роялистов, из которых более выдающиеся, вроде Айретона и Элджернона Сидни, склонялись к поддержке индепендентов. Но только давление «нового войска» и представление его глашатая — О. Кромвеля — помешали попыткам преследования. Среди своих неудач Карл I деятельно вел интриги с обеими партиями: Вэну и индепендентам он обещал свободу богослужения, и одновременно договаривался с парламентом и шотландцами. Эти переговоры были ускорены движением Ферфакса на Оксфорд.

Изгнанный из своего последнего убежища король после ряда бесцельных блужданий в мае 1646 года появился в лагере шотландцев. Лорд Левен со своей царственной добычей тотчас отступил к Ньюкаслу. Новое положение дел грозило гибелью партии религиозной свободы. Их уже ненавидели шотландцы, лорды, город Лондон; теперь кажущееся соглашение Карла I с их противниками расстраивало их расчеты на Палату общин, где ожидание скорого мира на пресвитерианских условиях усиливало противящееся большинство. Обе палаты предложили королю условия мира, совсем не ожидая сопротивления от человека, казалось, поставленного в полную от них зависимость. Они требовали для парламента распоряжения войском и флотом на двадцать лет, лишения всех «недоброжелателей», то есть роялистов, принимавших участие в войне, гражданских и военных должностей, упразднения епископата, установления пресвитерианской церкви. О веротерпимости или свободе совести они не говорили ни слова. Шотландцы «со слезами» просили короля принять эти условия, на том же настаивали его друзья и даже королева.

Но целью Карла I была просто отсрочка. Он думал, что за него действуют время и несогласие его врагов. «Я не теряю надежды, — холодно писал он, — что мне удастся привлечь на свою сторону пресвитериан или индепендентов, чтобы при помощи одних уничтожить других и снова стать настоящим королем». Отклонение условий, предложенных палатами, было жестоким поражением