Следы на снегу - Георгий Брянцев

- И все время держать на северо-восток?

- Да.

Шараборин снял котел с жерди, поставил его на снег. Снег зашипел, превращаясь в пар.

- Мясо готово, однако, - сказал он и подбросил в костер несколько сухих поленьев. Их сразу охватил огонь.

- Ну что ж, давай ужинать, - отозвался Оросутцев, примащиваясь поудобнее у самого котла, из которого клубами валил густой, горячий пар. Ты хвалился, что спирт есть, - угощай!

Шараборин молча полез рукой под кухлянку и снял закрепленную на поясе флягу.

"Все равно, я узнаю правду, - решил он. - Попугаю его, скажу, что не пойду дальше, и он расскажет. А спирт развяжет ему язык. Голова слабая у Василия, и когда он шибко пьет, то язык ее не слушает".

- Давай сюда, - потянулся Оросутцев. - Сам налью сколько надо.

Шараборин отстранился.

- Зачем так? Мой спирт, я хозяин.

С языка Оросутцева уже готово было сорваться ругательство, но он сдержал себя. Он вовремя сообразил, что из-за мелочи можно поссориться, а ссора к добру не приведет.

"Стерплю, стерплю", - твердил он себе, сдерживая ярость, и совсем мирно, беззлобно сказал:

- Ох, и жадный ты. А ведь мой спирт ты разлил сдуру...

- Разлил, твоя правда, - согласился Шараборин. Он сейчас тоже не заинтересован был в ссоре. У него зрели другие планы. Поэтому он добавил: - Я хозяин. Я буду угощать. Хорошо буду угощать.

- Посмотрим, - с недоверием сказал Оросутцев и поставил перед Шарабориным свою эмалированную кружку вместимостью не меньше двух стаканов.

Шараборин неторопливо отвинтил от горлышка фляги колпачок и, наливая спирт в кружку Оросутцева, повторил:

- Хорошо буду угощать.

Оросутцев был очень удивлен, когда увидел, что Шараборин явно обделил себя. Оросутцеву досталось больше спирта. Его кружка была почти наполнена. А себе Шараборин налил вдвое меньше.

Оросутцев хотел уже спросить, чем объясняется такая щедрость хозяина спирта, но Шараборин предвосхитил его любопытство:

- Я сгубил твой спирт. В долгу у тебя был. Теперь мы квиты.

- Согласен. Квиты, - и Оросутцев взял свою кружку. - Пей, а то выдохнется и уже той крепости не будет.

Оросутцев выждал, пока Шараборин высосал из кружки свой спирт, а потом уже приложился сам. Он был очень осторожен и, прежде чем выпить, подумал:

"Мало ли чего не случается в жизни! Бывало так, что и умирали от одного глотка спирта".

Оросутцев, если говорить правду, не увлекался алкоголем и пил редко. Но уж если пил, то пил до той поры, пока, как он сам выражался, душа принимала.

Он опорожнил кружку с девяностоградусной, огненной жидкостью чуть не залпом и даже не поморщился. Только две слезинки выдавил спирт из его глаз. Вдохнув в себя, вопреки правилам, выработанным опытными пьяницами, морозный воздух, Оросутцев смачно крякнул и очень ловко голой рукой выхватил из дымящегося котла горячий кусок мяса.

Шараборин последовал его примеру.

Оба ели быстро, жадно, с азартом, будто опасаясь, что кто-нибудь вдруг нарушит их еду и выхватит изо рта куски. Они громко чавкали и проглатывали мясо, почти не пережевывая его.

Хмель брал свое, кружил голову, туманил приятно мозг.

Шараборин отбросил далеко в сторону последнюю обглоданную кость и вдруг сказал:

- Последний раз пили вместе... Я, однако, дальше не пойду. Укажу тебе дорогу, а дальше ты, как знаешь, пойдешь сам.

Он сказал это и оскалил зубы в улыбке.

Оросутцев откинулся назад и от неожиданности весь как-то сжался, будто на него навели ружейный ствол.

- Ты что? - едва смог выговорить он, сдерживая накипавшую злобу.

- Не пойду, - подтвердил Шараборин и продолжал: - Ты таишься от меня, думаешь: "Глупый Шараборин, ведет и пусть ведет, а зачем ведет, не его дело". Ты уедешь на самолете, а я что? Куда я пойду? Сзади майор... Ты будешь там, а я опять в лагерь. Плохо так, совсем не годится. Ты будешь жить, а я подохну, как собака. Изловят меня. Они идут по следу, а от следа никуда не уйдешь. Тайга, тундра, горы, - везде след...

Слушая Шараборина, Оросутцев почти машинально достал папиросу и сжег не менее дюжины спичек, прежде чем закурил, хотя рядом было так много огня.

Он сделал несколько жадных глубоких затяжек, от которых еще больше закружилось в голове. Но он еще не был пьян до такой степени, чтобы не понять, что в эту минуту решалась его судьба. Он еще ясно отдавал себе отчет в своих действиях, мыслях. Он хорошо знал, что завтра, в это время, должен быть у Кривого озера, иначе все пропало. Самолет может прилететь только раз, и только завтра, как сообщил Гарри. Что делать? Но тут изворотливый и еще не отказавшийся служить ум Оросутцева внезапно подсказал ему решение, провокационный ход. Сейчас, больше, чем когда-либо, он представлял себе, что нельзя ни ругаться, ни оскорблять Шараборина.

- Чего же ты хочешь? - спросил Оросутцев.

Шараборин посмотрел на него, будто прицелился, и Оросутцев отчетливо увидел его расширенный зрачок, отливающий желтизной, точно у кошки.

- Я? Я?.. - заговорил Шараборин. - Я хочу знать, что будет со мной, когда ты улетишь?

Таким вопросом Шараборин сбивал своего сообщника с занятых им позиций. Оросутцев ожидал ответа, а не вопроса. Он замешкался, а Шараборин, воспользовавшись паузой, уже сам отвечал на свой вопрос:

- Я сам знаю. Пропаду я... Изловят меня. Так или нет?

"Он прав, - мелькнула мысль у Оросутцева. - Что же сказать ему? На какую карту сделать ставку, чтобы не сорваться?"

- Молчишь? - продолжал Шараборин и, подняв щепку, стал нервно ковырять ею в зубах.

- Нет, тебя не изловят, - сказал, наконец, и сказал очень твердо и уверенно Оросутцев. - Не изловят. Ты улетишь вместе со мной. Довольно тебе тут болтаться, жить затравленным волком, бродить по непролазным чащобам. Довольно! Хватит! Поживем еще на той стороне.

Шараборин на какое-то мгновение поверил словам Оросутцева, но потом подумал:

"Врет, однако. Доведу я его до озера, и там он меня прикончит. И никуда я не полечу". И тут же сказал:

- Хитрый ты... Знаю я тебя. Зачем я нужен на той стороне?

Сознание у Оросутцева начинало раздваиваться, мысли обрывались, путались, и ему нужны уже были некоторые усилия, чтобы выражать свои мысли правильно, логично, сводить концы с концами.

- Ты так же нужен, как и я, - сказал Оросутцев. - Нам обоим большое дело доверили. Понимаешь? Обоим. Гарри обещал тебе что-то? Обещал.

- Какое дело? - задал вопрос Шараборин.

Тяжелая мутная волна прошла по телу Оросутцева и разбилась о голову. Он скрипнул зубами, зажмурил глаза и сильно закусил нижнюю губу. Потом потер лоб рукой и бросил в огонь папиросу с изжеванным мундштуком.

В душе опять вспыхнули огоньки злобы.

Разные мысли копошились в его хмельной голове:

"Что такое тайна? - спрашивал он себя. - Тайна - это, конечно, большое дело. По крайней мере, до последних дней она была большим делом, и я ее свято хранил. Да! От нее зависела и моя жизнь, и мое благополучие. Только один Гарри знал, что я делаю и что буду делать. А что такое тайна сейчас, здесь, в такой обстановке? Ничто. Что изменится от того, что Шараборин узнает сейчас то, что знаю я? Ничего. Абсолютно ничего. Я завтра уже буду в воздухе. Шараборин только на сутки узнает то, что ему не надо знать, но зато он поверит мне и доведет меня до Кривого озера. А там... там я знаю, как мне поступить. Нет, он не попадет в руки майора. Это не нужно. Майор заставит его говорить, и Шараборин выболтает все. Он ведь трус, последний трус. Он выболтает про Гарри, а с Гарри мне, возможно, еще придется встречаться. Нет, Шараборин не попадет к майору, а если и попадет, то уже ничего не скажет. Хм... конечно, можно наврать ему сейчас что угодно. Но поверит ли в это вранье Шараборин? Он не так глуп. Он не поверит. Он плюнет и уйдет, и останусь я здесь наедине со своей тайной. И два пути останутся передо мной: или быть настигнутым майором, или издохнуть здесь в этой проклятой тайге. Я не выберусь из этой чащобы сам, даже если Шараборин расскажет, как идти. А если я выберусь и найду Кривое озеро, то приду поздно. И что толку тогда? Кому нужна будет моя тайна?"

Шараборин долго молчал, глядя на Оросутцева суженными глазами и потом опять сказал:

- Бери меня с собой. Согласен, но скажи, какое большое дело дал тебе Гарри? Если ты друг - скажи правду.

Со стороны Шараборина это был продуманный заранее, взвешенный ход.

И Оросутцев решился.

- Видишь вот это? - он выпростал из-под кухлянки футляр с фотоаппаратом. - Видишь?

Шараборин кивнул головой.

- Вот в нем все и дело. Я заснял план инженера Кочнева, и за этим планом прилетит самолет. Из-за этого плана я убил Кочнева...

- Самолет прилетит, план возьмет, нас оставит, - возразил Шараборин.

- Балда ты, - в сердцах выпалил Оросутцев, возмущаясь тем, что Шараборин и этому не верит. - Пленка не проявлена, и аппарат мы отдадим тогда, когда будем на той стороне.

Если бы Оросутцев не вспылил и не обозвал Шараборина балдой, тот бы еще сомневался, а теперь, зная характер своего старшего сообщника, он изменил первоначальное мнение.