Морские львы - Джеймс Купер

— Нет, сударь! Эти кожи принадлежат нам. Кожи, принадлежащие виньярдцам, свалены в нашем доме, где мы их и оставили.

— Но, Гарнер, нам надо поговорить о самом важном! Не хотите ли, чтобы все вышли из комнаты на время нашего разговора?

Пратт пытался засмеяться. В комнате остались больной, Мария, Росвель и сиделка, которую нельзя было выгнать, и которая считала себя в праве знать все семейные тайны.

— Дверь затворена? — спросил Пратт. — Мария, притвори хорошенько дверь! Это наша тайна.

Мария уверила его, что они были одни.

— Теперь, Гарнер, — сказал Пратт, — говорите мне все.

Росвель медлил ответом.

— Вы забыли берег? — сказал Пратт с горестью.

— Нет, сударь, нет, я исполнил свою обязанность.

— Вы нашли его? Место хорошо было означено?

— Да, — отвечал Росвель.

— Итак, вы нашли то, о чем говорил Дагге?

— Да, сударь, точно так, как обозначал Дагге.

— Ну, ну! Вы вскопали маленький бугорок?

— Да, сударь, и мы нашли ящик, описанный пиратом.

— Бьюсь об заклад, что большой, укладистый ящик! Пираты редко делают что-нибудь вполовину. Хи, хи, хи!

— Я ничего не могу сказать о величине ящика, но в нем был другой, небольшой стеклянный ящик.

— Но что в нем-то было, об этом вы не говорите?

— Вот что, сударь, — сказал Росвель, вынимая из кармана небольшой мешок, который положил на постель возле Пратта. — Все монеты были золотые, их здесь сто сорок три; это очень тяжелые дублоны, и каждый из них стоит десять долларов.

Пратт жадно схватил кошелек. Он раскрыл рот, чтобы вздохнуть. Из горла его вылетел хрип. Пратта не стало.

Глава XXVII

Похороны назначены были в воскресенье. На другой день утром наследники собрались в гостиной и приступили к делу, говоря, что многие из них должны возвращаться довольно далеко, и потому спешат.

— Прежде чем мы расстанемся, нам надо рассмотреть дела Пратта, — сказал Иов Пратт. — Между родными и друзьями должна существовать только одна любовь, и я уверен, что не имею другого чувства. Я предполагаю, — господин Иов Пратт всегда говорил только предположительно, я предполагаю, что именно мне надо управлять делами, если только на это все согласятся. Если же хотя один будет против этого, тогда я ни за что не возьмусь.

Все согласились, потому что знали, что закон ему присуждает это право.

— Я никогда не думал, чтобы у Пратта было такое богатство, какое ему приписывали, хотя и предполагал, что оно доходит до десяти тысяч долларов.

— Боже мой! — вскричала двоюродная сестра, вдова, рассчитывавшая на завещание. — Я всегда думала, что у Пратта сорок или пятьдесят тысяч долларов! Десять тысяч долларов составляют не очень много для всех нас, если их разделить между всеми.

— Раздел не так велик, как вы думаете, госпожа Мартин, — сказал господин Иов, — потому что ограничится самыми близкими родными и их представителями. Так как нет завещания, то все имущество должно быть разделено на пять частей, и каждая часть, по моим вычислениям, будет равняться двум тысячам долларов. Без сомнения, это небольшое богатство, но все же лучше, чем ничего. Пратт был бережлив. Все Пратты таковы.

— Я хотела бы знать, есть ли завещание? — сказала вдова Мартин. — Я знаю, что Пратт должен подумать обо мне, и не думаю, чтобы он помер, не позаботившись о своей двоюродной сестре Джени и ее вдовстве.

— Опасаюсь этого, сударыня, опасаюсь! Я никогда не слыхал о завещании. Доктор сомневается, чтобы Пратт имел мужество написать акт, где бы шло дело о его смерти. Мария тоже никогда не слыхала о завещании, и я не знаю, к кому еще обратиться. Но должен сказать, что пастор Уитль думает, что есть завещание.

— Завещание должно быть непременно. — сказал пастор. — Я говорил ему о нуждах церкви, и он обещал не забыть о нас.

— Пратт вам обещал что-нибудь? — робко спросил Иов.

— Может быть, — отвечал уклончиво пастор Уитль. — Человек может обещать косвенно столь же хорошо, как и прямо.

— Может быть, — отвечал Иов Пратт.

— Я бы хотел, — сказал пастор, — чтобы поискали опять, нет ли завещания.

— Я согласен на все, — сказал Иов Пратт, которого уверенность и мужество с каждою минутою возрастали. — Я соглашаюсь на все и желал бы только знать, к кому мне должно обратиться?

— Кто-нибудь из присутствующих слышал ли о том, что умерший оставил завещание? — спросил, возвышая голос, пастор Уитль.

Глубокая тишина последовала за этим вопросом.

— Не будет ли лучше предложить вопрос каждому близкому родственнику, — прибавил пастор. — Господин Иов Пратт, вы никогда не слыхали о завещании?

— Никогда. Были минуты, в которые я думал, что Пратт хотел делать свое завещание, но полагаю, что он переменил свое намерение.

— А вы, госпожа Томас? — сказал он, обращаясь к сестре. — Я предлагаю вам тот же вопрос.

— Я несколько раз говорила об этом с братом, — отвечала эта родственница, — но он никогда не давал мне удовлетворительного ответа.

— Вы никогда не слыхали, Мария, о завещании, сделанном вашим дядею?

Мария покачала головой, но не улыбнулась, потому что эта сцена была для нее отвратительна.

— Итак, — прибавил пастор Уитль, — никто не слыхал о бумаге, оставленной Праттом, чтобы открыть ее после смерти?

— Бумагу! — вскричала Мария. — Да, я слышала: он говорил о бумаге! Я думала, что вы говорите о завещании.

— Завещание обыкновенно пишется на бумаге, госпожа Мария! Бумага у вас?

— Дядюшка отдал мне бумагу и приказал мне беречь ее до возвращения Росвеля Гарнера.

Девушка покраснела и, казалось, говорила нехотя.

— Так как я должна была отдать эту бумагу Росвелю, то думала, что она касается только его. Дядюшка говорил мне о ней даже в самый день своей смерти.

— Без всякого сомнения, это — завещание! — вскричал пастор Уитль с радостью. — Не думаете ли вы, Мария, что это должно быть завещанием Пратта?

Мария об этом ничего не думала. Она знала, что ее дядя желал, чтобы она вышла за Росвеля, и думала, что бумага, адресованная к капитану, содержала подтверждение этого желания.

Мария встала, пошла в свою комнату и тотчас же принесла пакет. Иов Пратт и пастор Уитль хотели его распечатать, и первый с удивительным проворством успел овладеть им. Эти бумаги были сложены, как деловые, плотно запечатаны и адресованы на имя Росвеля Гарнера, капитана шхуны «Морской Лев».

Иов громко прочел адрес. Однако, он хотел хладнокровно распечатать пакет, как будто бы тот был адресован ему самому.

Госпожа Мартин, госпожа Томас, Уитль хотели принять участие в этом, и потому все подошли к нему. Обе женщины бросились к пакету, как будто хотели разорвать его.