Черный Ферзь - Михаил Савеличев

— Мальчик мой, — неожиданно мягко сказал Планета, — ведь ты сам должен понимать, что иного выхода у нас не было. Представь себя на моем месте, — крупная дрожь пробежала по телу Наваха — то ли от отвращения, то ли от страха даже представить подобную возможность — оказаться на месте мерзкого старика. — Что бы ты сделал? Убил ни в чем неповинных детей? Взорвал артефакт?

— Надо было все мне рассказать. Нам рассказать… И не делать из нас тех, кем вы нас сделали. Почему мне запрещено появляться на Земле?! Только андроидам запрещено появляться на Земле. Разве я — андроид? Я могу доказать — я обычный, живой, — Навах медленно поднял левую руку, вонзил в запястье свой неразлучный костяной нож и начал медленно, чудовищно медленно вспарывать ее.

Поначалу крови не было — кожа расходилась в стороны, выворачивалась, обнажая бледно-розовую подложку. Навах продолжал взрезать плоть до сгиба локтя, где нож слегка замер, точно задумавшись, затем резко повернулся вокруг оси, буравя в мышцах рваную дыру. И тут кровь прорвало — она ударила фонтаном, забрызгав бледное как полотно лицо Наваха, затем, точно полноводная река, вышла из берегов разреза и хлынула на пол.

— Видишь?! Видишь?! — хрипел Навах. — Отец, видишь?!

Сворден Ферц попытался пошевелиться. Тело казалось туго надутым шариком, но кончики пальцев уже начинали двигаться. Почти смертельный удар… Попади Навах на миллиметр левее… Или он и хотел попасть на миллиметр левее, но я успел увернуться? Плохо успел… Оказался не готов. Или же Навах попал туда, куда и метил? Ему нужен свидетель — бесстрастный, ибо неподвижный, не могущий ничего сделать, а тем более — изменить, только наблюдать за схваткой двух людей…

Полноте, людей ли? Или под покровом оболочки из плоти и ненависти разыгрывалась иная драма, нежели эдиповская, — вечный миф предательства творением своего творца? А может — трагическое непонимание порождений двух цивилизаций, разделенных не только необозримыми пространством и временем, но и разумом, который не есть для них двоих со-знанием — условием всякого понимания, а есть тем самым пресловутым скальпелем, что безжалостно отсекает любые альтернативы, излишние с его, отточенного железа анализа, точки зрения.

Тончайшие нити ощущения протягивались по рукам и ногам. Быстро множащимися корешками жизни они опутывали каждую мышцу, каждое сочленение, каждое сухожилие, вдыхая в них тепло. Еще неокрепшие проводники воли трепетали, тщась пропустить по хрупким канальцам чудовищный по силе заряд желания вырваться из-под брони холодной отстраненности, втиснуться в написанную и раз за разом повторяемую пьесу, что бы все-таки вырвать из нее сердце смысла и избавиться от нескончаемого кошмара вечного возвращения.

— Ты не андроид, — сказал Планета и поднял пистолет. — Ты машина, созданная десятки тысяч лет назад неведомыми чудовищами с неведомыми нам целями. Автомат Вандереров. Бомба.

Навах покачиваясь стоял в лужи крови, которая продолжала растекаться под его ногами. Вспоротая рука опустилась, с пальцев струились алые ручейки.

— Не… бомба… — костяной нож выскользнул из ладони. — Я… докажу… тебе…

Навах сделал шаг вперед.

Выстрел.

С каким-то жутким хрустом пуля впилась в плечо Наваха, слегка развернула его, качнула назад, но он удержался — уперся ногами, согнулся, будто противостоял встречному ветру, даже не ветру — буре.

Он выпрямился. Лицо приобрело невозможное спокойствие, то самое, которое не подделаешь никакой силой воли, ибо никакая сила воли не сможет ни на миллиметр сдвинуть уголки рта — неизменной печати достигшего просветления божества.

— Глупый, злобный старик, — сказал Навах. — Отдай пистолет…

Еще шаг вперед.

Еще выстрел — как будто кто-то наступил на сухую веточку и переломил ее в тишине предрассветного леса.

Навах прижал ладонь к правому боку, с недоверием посмотрел на еще одну рану и сделал новый шаг, уже заметно приволакивая ногу.

— Глупый, злобный старик…

Сворден уперся в пол и с трудом сел. Кружилась голова. До тошноты. Хотелось закрыть глаза, только бы не видеть мелькающую карусель из злобных и спокойных лиц, кровоточащие раны и обрюзгшую плоть, слипшиеся от крови сосульки длинных волос и лысину, испятнанную старческими веснушками, вздрагивающий от плевков пуль пистолет и перепачканный нож.

— Нужно встать, — сказала Шакти.

Она? Почему она здесь? Ах, да… Она ведь должна быть здесь. Как тогда. Все как тогда. Все ли?

— Нужно обязательно встать, — повторила Шакти и погладила его по щекам.

Нужно? Кому нужно? Больше всего ему хочется уткнуться лицом в ее белые колени и вдыхать ее запах, ощущая, как она гладит его по голове, точно испуганного ребенка. И большего ему не нужно. Только так, только так.

— Они убьют друг друга.

Убьют? Чересчур хорошо, чтобы стать правдой. Как было бы замечательно, если б они убили друг друга! Застрелили, зарезали, задушили.

Все. Решено. Его место там — лицом на теплых женских коленях, прочь от всего остального мира, и пусть все катится тартарары. Ты ведь умеешь такое делать? Творить миры и наводить иллюзии? Что тебе стоит обустроить рай в шалаше с любимым? Майя…

Величайшие дюны в Ойкумене. Нескончаемая полоса пляжа, огибающего почти весь континент, омываемый теплым, безопасным морем. Бронзовые от загара тела богов, вкушающих амброзию, подставляющих каждому из солнц совершенную наготу. Лень и усталость мира, истощенного борьбой за вечное счастье для всех и даром.

— Тебе не кажется, что они стали больше? — спросила она, устроившись у него на животе. Было не тяжело и даже возбуждающе.

Он приоткрыл один глаз. Она словно бы взвешивала на ладонях свои груди.

— Ага. Особенно левая. В два раза.

— Хм, — она прищурилась. Потеребила пальчиками. — Это я возбудилась.

В чреслах разливалась истома. Она поерзала, оглянулась:

— И не надейся. В этот период врачи рекомендуют ограничить близость, — погладила себя по животику.

— Тогда слезай, — сурово приказал он. — Нечего в такой позе да без купальника рассиживаться.

Она послушно поднялась и, стоя над ним, внимательно огляделась по сторонам, выискивая кого-то.

— Никого нет. Во всем обозримом пространстве только мы — ты да я.

Он сел, тоже огляделся, словно сомневался в ее востроглазости, взял за талию и усадил рядом. Она прижалась к нему, схватившись за руку и положив голову на плечо.

— Тебе не скучно?

Помотала головой:

— Вечности мало, чтобы соскучиться. Но ты — вредный.

— Почему?

— После вчерашней истории я думала — не засну.