Нереальная реальность - Илья Стальнов

– Неплохо, – Степан огляделся на нежащихся в лучах солнца людей, на белокаменный прекрасный город на другой стороне залива, поднял с песка ракушку и швырнул ее в море.

Ласкающий взор пейзаж исчез, будто и не было вовсе. Путешественники оказались в темном, пыльном углу. Сердце у Лаврушина куда-то ухнуло в предчувствии больших неприятностей.

– Пропала Рассея, – услышал он заунывный вой.

Угол был завален старыми сапогами, корзинами, одеждой. Тут же стоял высокий – рукой до верхушки не дотянешься, шкаф.

Просторная комната имела сводчатые окна. Через мутные оконные стекла иронично кривился узкий лунный серп. Здесь было пыльно. В центре помещения стоял большой стол с горящими свечами, на котором возвышалась здоровенная бутылка с мутной жидкостью, стояли тарелки с солеными огурцами, картошкой и куриными окорочками. За столом сидело четверо.

Человек в строгом сюртуке уронил лицо в свою тарелку с объедками и посапывал громко и омерзительно. Здоровенный мужчина в военной форме с аксельбантами, погонами штабс-капитана, зажав в руке стакан, зло глядел перед собой, его лицо держиморды, напрочь лишенное интеллекта, было угрюмым. Третий за столом был подпоручик с красивым, но порочным лицом. Он обнимал распутную толстую тетку, и истошным противным голосом завывал:

– Пропала Рассея! Продали ее жиды и большевики! Истоптали лаптями!

От избытка чувств он схватил со стола револьвер и выстрелил два раза в стену. Грохот был оглушительный. Пули рикошетировали с искрами.

– Успокойтесь, подпоручик, – обхватив голову рукой прошептал штабс-капитан. – не только вам тошно, что Родина в руках хама.

– Хама, – плаксиво и пьяно поддакнул подпоручик.

«Противные люди, – подумал Лаврушин. – Видимо, попали мы в революционный фильм шестидесятых».

– Ох, Николай Николаевич, – хихикнула дама, теснее прижимаясь к порочному молодому офицеру. – Можно хоть сейчас о приятственном.

– Пшла вон, дура! – взвизгнул подпоручик, оттолкнул женщину от себя. Потом всхлипнул: – Землю отобрали. Капитал… Пропала Рассея!

– Не будьте барышней, подпоручик…

Докончить этот нудный пьяный разговор им не пришлось. Под ноги Лаврушину со шкафа тяжело шлепнулся откормленный черный кот.

– Кыш, – рефлекторно крикнул изобретатель.

Держиморда вздрогнул. Пьяный поручик крикнул противно и тонко:

– Кто там?

Штабс-капитан взял револьвер, свечу, направился в сторону шкафа. Путешественники вжались в угол – ни живы-ни мертвы.

– О, лазутчики, – капитан-держиморда улыбнулся и стал похож на крокодила перед заслуженным завтраком. – Покажитесь на свет, господа большевички.

– Влипли, – вздохнул Степан. Где-то в словах штабс-капитана была истина. Полгода назад Степана приняли кандидатом в члены КПСС.

Первопроходцы пси-измерений вышли на свет божий. Они прошли в центр комнаты, подталкиваемые в спину. Держиморда-офицер критически оглядел их и впился глазами в потертые фирменные новые джинсы Степана – их специально протирают на заводе, чтобы они выглядели более обтрепанными.

– Оборванцы, – констатировал штабс-капитан. – В обносках ходят, а все туда же – великой Державой управлять.

– Быдло. К стенке их! – подпоручик взял револьвер и направился к нежданным гостям.

Держиморда улыбнулся и учтиво, как полагается выпускнику пажеского корпуса, юнкерского училища – или откуда он там, произнес:

– Закончилась ваша жизнь, господа. Закончилась бесславно и глупо. Впрочем, как все на этом никчемном свете.

– Зак-кончилась, – икнул подпоручик и поднял револьвер.

– Не здесь, Николай Николаевич, – с укоризной сказал штабс-капитан. – Выведем во двор, и…

Он подтолкнул Степана стволом к дверям.

У выхода из комнаты Лаврушин наконец осознал, что пускать в расход их собираются на полном серьезе. Мир этот, может, и был воображаемым, только вот пули в револьверах были настоящими. Поэтому он обернулся и воскликнул:

– Товарищи, – запнулся. – То есть, господа. Что же вы делаете? Мы тут случаем.

– Николай Николаевич, нас уже зачислили в товарищи. Как…

Договорить штабс-капитан не успел. Степан отбил револьвер и врезал противнику в челюсть, вложив в удар все свои девяносто килограмм. Штабс-капитан пролетел два шага, наткнулся за подпоручика, еле стоявшего на ногах от спиртного, они оба упали.

– Бежим! – Степан дернул друга за руку.

Они сломя голову ринулись вниз по лестнице. Выскочили из парадной на темную, без единого фонаря, освещенную лишь жалким серпом луны улицу.

Вдоль нее шли одно-двухэтажные деревянные дома с темными окнами. Только в немногих были стекла. И в двух-трех окнах тлели слабые огоньки. Черное небо на горизонте озарялось всполохами огней. Приглушенно звучали далекие орудия. Было прохладно – на дворе ранняя весна или поздняя осень.

Бежать по брусчатке было неудобно. Но страх гнал вперед куда лучше перспективы олимпийской медали. Друзья нырнули в узкий, безжизненный, немощенный переулок.

– Стой! – послышался сзади крик.

В паре десятков метров возникли фигуры в нелепых шинелях. В руках они держали что-то длинное, в чем можно было в темноте с определенными усилиями распознать трехлинейки с примкнутыми штыками.

– Стой, тудыть твою так!

Грянул выстрел. Вжик – Лаврушин понял, что это у его уха просвистела пуля. Вторая порвала рукав зеленой тужурки и поцарапала кожу.

Фигуры в шинелях перекрыли переулок впереди.

– Назад, – прикрикнул Степан.

И тут они с ужасом увидели, как еще одна фигура с винтовкой появилась с другого конца переулка. Беглецов взяли в клещи. Они попались какому-то ночному патрулю.

– Сюда! – послышался тонкий детский голос.

Лаврушин рванул на него, и увидел, что в заборе не хватает несколько штакетин.

Друзья ринулись через пролом, пробежали через дворик, заставленный поленницами дров, перемахнули еще через один забор. Потом оставили позади себя колодец – Лаврушин по привычке заправского растяпы наткнулся на ведро, шум был страшный.

Вскоре они выбежали на другую улочку. Лаврушин рассмотрел фигуру их спасителя – это был мальчонка лет десяти.

Через развалины кирпичного дома, развороченного при артобстреле, все трое пробрались во двор двухэтажного дома. Лаврушин перевел дух. Кажется, от погони они ушли.

– Я спрячу вас, – сказал мальчишка. – За мной.

Друзья сидели в тесной, освещенной керосиновой лампой комнатенке. Обстановка была бедная – грубый стол, скамьи, застеленная одеялами и подушками кровать, занавешенный тонкой ситцевой занавеской угол.

Встретила их хозяйка – дородная, приятная женщина. Она приняла их без звука, когда мальчишка сообщил, что эти люди от беляков бежали.

При тусклом свете керосиновой лампы можно было получше рассмотреть спасителя. На мальчонке был пиджак с чужого плеча, больше годящийся ему как пальто. Глаза у пацаненка живые, смышленные, в лице что-то неестественное – слишком открытое, симпатичное. Фотогеничное. С другой стороны – так и положено в кино.

– Откуда, люди добрые, путь держите? – спросила хозяйка, присаживаясь за стол рядом с гостями.

– Из Москвы, – ответил Степан.

– Ой, из самой Москвы, – всплеснула умиленно женщина руками. И строго осведомилась: – Как там живет трудовой люд?

– Более-менее, – пожал плечами Степан, но вспомнил, где находится, и поспешно добавил: – Война. Разруха. Эсеры разные. Империалисты душат.

– Война, – горестно покачала головой женщина. – Она, проклятая…Не взыщите, мне к соседке надо, – заговорщически прошептала она.

«Какая-нибудь связная по сценарию», – решил Лаврушин.

Дверь за ней захлопнулось. Тут настало золотое время для мальчишки. Он начал морочить гостей расспросами:

– Дядь, а дядь, а вы большевики или коммунисты?

– Большевики.

– А в Москве где работали?

– Мы с этой, как ее, черти дери… – Лаврушин пытался что-то соврать. – С трехгорки.

– Точно, – кивнул Степан. – Трехгорная мануфактура.

– И Ленина видели?

– Видели, – кивнул Степан. – По телевизору.

– Степ, ты сдурел?

– А, то есть, – растерявшийся окончательно Степан едва не брякнул «в мавзолее», но вовремя прикусил язык. – На митинге.

В дверь постучали замысловатым узорным стуком – наверняка условным. Мальчишка побежал открывать. В коридоре послышались шорохи, приглушенная беседа. Лаврушин различал голоса – мужской и детский: «Кто такие?», «трехгорка… от солдат бежали», «Ленина видели», «большевики».

В комнате возник невысокий, в кожаной куртке и рабочей кепке мужчина с проницательным взором и картинно открытым лицом.

– Здравствуйте, товарищи, – приветствовал он.

– Вечер добрый, – сказал Степан.

Лаврушин приветственно кивнул.

– Зовите меня товарищ Алексей, – полушепотом представился пришедший.