Перевал - Николас Эванс

В субботу Бенджамин посадил свою мать в машину и отправился провожать ее в аэропорт. Сара стояла с детьми у порога, и все приветственно махали на прощание. Солнечный свет был яркий, но без тепла. Когда машина тронулась, они почувствовали, будто десятитонный груз свалился с их плеч.

— Я вам так скажу, — заявил Джош, поднимаясь по лестнице к себе в комнату, — это последний раз. Если она появится здесь хотя бы еще на один День Благодарения, меня здесь не будет.

Сара даже не стала его разубеждать. Она обняла Эбби за плечи.

— Пойдем. Давай выпьем горячего кофе. Мне кажется, что я с тобой ни разу толком не поговорила, с тех пор как ты приехала.

Они сделали себе кофе и пошли по открытой деревянной лестнице в маленький мезонин, который выходил на веранду и сад, где летом они обычно устраивали барбекю. Осень была мягкой, поэтому на серебристых березках все еще виднелись листья. Сара высаживала эти деревца так давно. Они отливали на солнце переменчивым золотым светом.

Там стояли две кушетки кремового цвета и низкий столик красного дерева. Мать и дочь уселись так, что оказались в лучах солнечного света. Эбби заставила Сару снять туфли и положить ей ногу на колени. Она массажировала ей стопу и развлекала рассказами об университете, о других вещах, которыми, наверное, уже поделилась с Бенджамином, но он не удосужился их передать Саре. Сара слушала ее неторопливый рассказ, однако какая-то ее часть отстранилась от происходящего. Сара была поражена тем, что золотоволосая принцесса, эта чудесная девушка, такая энергичная и красивая, ее родная дочь. Она прекрасно делала массаж.

— Где ты этому научилась? — спросила она Эбби.

— Нравится?

— Удивительно.

— Вот и хорошо. Я думаю, что он тебе не помешает. Меня научила Мэл, моя соседка по комнате, — ответила Эбби и тут же спросила: — А бабушка всегда была такая?

— Нет, в этом году все гораздо хуже.

— Она же никого не слушает. Мне кажется, что она все время выжидала, как бы найти момент и рассказать еще одну историю про папу, которую мы уже миллион раз до этого слышали.

— Может, такова природа старения. Люди, которые нам дороги, со временем становятся трудными в общении. Их уход не отзовется страшной болью.

— Ты так думаешь?

— Я считаю, что это разумное объяснение.

Некоторое время они молча смотрели в окно. Две птицы гонялись одна за другой в ветвях березы.

— Что это такое творится с папой? — Эбби старалась заглянуть матери в глаза.

— Что ты хочешь сказать?

— Не знаю, но я сначала подумала, что это у него из-за приезда бабушки. Он какой-то странный. Как будто витает в облаках.

— Дела на работе идут не так блестяще, как ему бы того хотелось. Он и Мартин потеряли два перспективных проекта. Им придется сократить штат. Наверное, он волнуется из-за всего этого.

Сара почти убедила себя в правдивости собственных слов.

— А ты? Как ты?

— Я? — Сара рассмеялась. — Старушка держится на плаву.

— Мама, я уже взрослая.

— Я знаю, моя милая. Но я тебя уверяю, что со мной все в порядке.

— Ты не умеешь обманывать.

— Я и не пытаюсь тебя обмануть. С папой не так просто в последнее время, но его можно понять. Мы по тебе очень скучаем, вот и все.

— О, мама.

— Послушай. Не обращай внимания. Мы постараемся преодолеть все эти проблемы. Они временные. Многое даже к лучшему. Меньше готовить, меньше убирать. Ты знаешь, я сейчас тут подумала: а что хорошего в твоем приезде?

Эбби скептически улыбнулась.

— Давай я помассирую тебе и другую ногу.

— Да, мэм, пожалуйста.

В тот вечер после ужина Эбби спросила, может ли она поехать на встречу с друзьями из школы. Сара, пытаясь не выказывать своего разочарования, ответила согласием. Да, юность нужна для того, чтобы получать удовольствие, разве нет? Джош воспользовался моментом и выпросил разрешение пойти на вечеринку к Фрэдди. Раз Эбби уходит гулять, то и ему можно, да? Бенджамин отвел сына в сторону и начал серьезно, по-мужски говорить Джошу о вреде алкоголя и курения наркотиков. Уже дважды за последний месяц мальчик появлялся дома явно под действием травки. Он начисто отрицал свою вину, и это тревожило их еще больше. Эбби сказала, что завезет брата к приятелю, а потом, когда будет возвращаться, заберет его. Она пообещала, что они будут дома еще до полуночи.

Сцена для действий была подготовлена. Позже Сара поняла, что Бенджамин ждал такого случая несколько недель, а сам разговор планировал, наверное, в течение многих месяцев. Вскоре, когда дети благополучно уехали, в доме воцарилась гнетущая тишина. Сара не сомневалась, что Бенджамин сейчас скажет что-то невнятное о неотложной работе и отправится к себе в кабинет. Но проходило время, а он оставался на месте. Из кухни Саре было видно, как он бесцельно перебирает вещи, разбросанные детьми в гостиной. Она сделала вид, что ничего не замечает, и бодро спросила его, не хочет ли он еще индейки и салата с томатами.

— Конечно.

Может, им стоит открыть бутылку вина?

— Конечно.

Бенджамин прошел на кухню и достал вино. Он стоял по другую сторону разделяющего их высокого стола, даже не стола, а стойки, длинной и узкой, отделанной серым гранитом. Такая есть почти во всех домах. Она выполняет роль склада ненужных вещей: в ней скапливаются старые журналы, письма, неоплаченные счета. У них там еще стояло глубокое блюдо, в которое они бросали мелкие монеты. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был стук ножа. Комната погрузилась в безмолвие, как в невидимое облако. Наверное, стоит включить музыку. Он вытащил из шкафа два бокала, которые жалобно и коротко зазвенели, а потом поставил их на стойку рядом с открытой бутылкой.

— Эбби, по-моему, в отличной форме, — бодро произнесла Сара.

— Да.

— Бог ты мой, я бы все отдала, чтобы оказаться снова юной.

Вдруг Сара заметила, что Бенджамин нервно переминается с ноги на ногу. Она прекратила разделывать птицу и посмотрела на него. Он был бледен как полотно.

— С тобой все в порядке?

— Нет.

— Что случилось? Ты заболел?

Он глубоко вдохнул, но не произнес ни слова. Наступил момент оглушающей тишины. И тогда она поняла. Она точно знала, что он собирается ей сказать.

— Сара, я…

Она бросила нож на стол, и он с громким стуком ударился о гранитную столешницу.

— Не надо.

— Сара, дорогая, я не могу…

— Не смей этого говорить!

— Но я вынужден принять решение. Я так дальше не могу.

— Заткнись! Немедленно закрой свой рот! О чем ты думаешь? — кричала она.

На мгновение он потерял дар речи. В его глазах застыло умоляющее выражение. Сара смотрела на него, не отрывая взгляда, но он не в силах был его выдержать. Он опустил глаза и покачал головой.

— У тебя роман?

Она слышала себя, но голос был чужой, не ее. Сара почти выплюнула эти слова, как будто они создавали у нее во рту неприятный привкус. Бенджамин продолжал качать головой, все еще не поднимая глаз. Как трус, пытающийся сбежать в кусты. Она обежала стойку, чтобы подобраться к нему ближе.

— Подлец! Какой же ты подлец!

Сара бросилась на него, словно разъяренное животное, стараясь побольнее ударить по голове, груди, плечам. Он закрыл лицо руками, даже не пытаясь уклониться от ее ударов. Он позволял избивать себя, но это взбесило ее еще больше. Бенджамин стоял униженный и несчастный, словно мученик, страдающий во имя какого-то ненавистного Саре божества.

Она внезапно остановилась и закрыла глаза, прижав руки к вискам. Ей хотелось отстраниться от того, что она только что узнала. Сара зашлась в беззвучном плаче, и ее рот скривился в судороге.

— Сара…

Он попытался прикоснуться к ней, но как только она ощутила его руку, то немедленно вырвалась и закричала:

— Нет!

Она посмотрела на мужа и увидела, как слезы струятся по его щекам. Он стоял перед ней такой беспомощный и выдохшийся, что она придвинулась к нему и обняла его. Они оба рыдали. Ее голос был жалким, как у напуганного ребенка.

— Нет, Бенджамин. Прошу тебя. Не говори мне этого.

Он обнял ее, и она прижала голову к его плечу, пытаясь спрятаться от правды, которая, словно цунами, хотела смести ее. Сара искренне верила, что через минуту все будет по-старому. Он снова будет любить ее, ее одну. Она повторяла бесконечно и трогательно:

— Пожалуйста, прошу тебя, это не может происходить с нами. Это дурной сон.

— Сара, любовь моя…

Сара закрыла ему рот ладонью.

— Я не хочу это слышать. Прошу тебя.

Но внезапно мысль о ком-то другом в его объятьях, о другой женщине, вдыхающей этот теплый знакомый запах, который всегда принадлежал ей одной, только ей одной, болью отозвалась в ней. Она отклонилась, как будто почувствовав, что ей нанесли удар в грудь. Выскользнув из его рук, она оттолкнула Бенджамина и спросила: