Золотой архипелаг - Фридрих Незнанский

— Ну что, бродяга, долетался? — почти добродушно усмехнулся Максименко, склоняясь над багажником валявшегося поодаль мотоцикла.

— К нему же врачей надо! — не сдержался, чтобы не возмутиться, Абдулов.

— А ты вызывай врачей, вызывай, — одобрил Максименко, сноровисто открывая багажник. — А мы пока посмотрим, из-за чего это он так гнал…

Абдулову всегда было трудно устоять перед искушением. Искушениям, перед которыми невозможно устоять, он предпочитал поддаваться, чтобы не жалеть впоследствии о несбывшихся возможностях. А потому, для очистки совести вызвав по рации «скорую помощь», живенько присоединился к Максименко, который уже извлек из багажника увесистый белый целлофановый пакет и шарил в нем фонариком, исследуя содержимое. Содержимое казалось легким и солидно шуршало.

— Пусти! — отстранил Абдулов Максименко, запуская нос в пакет.

Максименко осклабился:

— Ну, смотри, смотри. Любуйся. Миллион… Нет, ну если не миллион, — сбавил запросы Максименко, — то тысяч сто американских «гринов» как минимум. Так, по-скромненькому. Гульнем! Эх, что бы ты без меня делал?

Со стороны пострадавшего донесся неясный скрежет. Абдулов увидел, что мотоциклист смотрит на них глазами, полными боли и ненависти. И даже… неужели пытается встать? Абдулову сделалось не по себе.

— Ты чего? Ты в своем уме или что? Он на нас смотрит! Он все видит! Вот выздоровеет и придет с нас свои деньги требовать, что тогда?

— Заглохни! Ничего он не вспомнит: у него сейчас вместо мозгов манная каша. Вряд ли он вообще выживет. Ты посмотри на него: готовый жмур!

Чтобы проверить предыдущие впечатления, Абдулов, следуя совету, бросил на пострадавшего еще один взгляд. И убедился, что неудачливый мотоциклист быстро продвигается к состоянию покойника. Глаза его погасли и закрылись, тело больше не совершало никаких попыток движения. Вследствие этого лейтенант Абдулов, переглотнув страх, продолжил изучение содержимого багажника.

К его разочарованию, ничего, равного по силе воздействия целлофановому мешку с долларами, в багажнике больше не нашлось. Нашелся мобильник — вопиюще необычный: глянцевито-алый, блестящий, с корпусом, в форме которого угадывались губы, сложенные для поцелуя. Мобильник Абдулов изымать не стал: где с таким покажешься? Он ведь не баба… Мысль о том, что нарочито-женственные очертания мобильника как-то не слишком сочетаются и с внешним видом могучего, облаченного в камуфляж мотоциклиста, пронеслась по периферии сознания, чтобы тут же угаснуть. Лейтенант Абдулов не обладал способностями к сыскной работе. Ни к чему ему была эта морока.

Прибывшая в рекордно короткие сроки — через пятнадцать минут — медбригада установила, что пострадавший получил тяжкие повреждения головного мозга. И когда он, вопреки интенсивным реанимационным мероприятиям, скончался по пути в ближайшую больницу в машине «скорой помощи», это никого удивить не могло. Осмотр трупа проводился уже в морге больницы. При этом в камуфляжной одежде нашли документы на имя Владимира Ларионова, сотрудника ЧОПа «Викинг».

А целлофановый пакет, набитый долларами, продолжал свои приключения.

На самом деле денег там было меньше, чем первоначально увиделось разгоревшимся на чужое добро глазам дежурных ГИБДД: и не миллион, и даже не сто тысяч, а всего лишь пятьдесят тысяч долларов. Однако и такое «всего» для лейтенантов дорожной службы означало небо в алмазах. Ко времени прибытия «скорой» решение Максименко и Абдулова прикарманить и разделить обнаруженную сумму окончательно вызрело и сомнениям не подлежало. А то, что из-за отсутствия этой важной находки информация о мотоциклисте, который, возможно, совершил преступление, будет неполной, их ничуть не тревожило. Тревожило другое: как бы кто из сослуживцев не подметил, что вернулись они не порожняком.

— Если кто-то заметит — поделимся, — предложил Абдулов.

— Вот еще делать нечего — со всякими делиться! — В характере Максименко жадность преобладала над осторожностью. — Кто плывет, того и лодка, кто нашел, того находка. Тут на двоих в обрез. Допер?

Абдулов лишь вздохнул, надеясь, что пронесет. Что до него, то в абдуловском характере осторожность преобладала над жадностью, особенно в критические моменты.

Прямо у входа в отделение случился критический момент: они столкнулись с дежурным Самохваловым. Обладатель классического профиля и кристально-ясных голубых глаз, Самохвалов имел среди своих славу корыстной сволочи, — еще хуже Максименко. Взгляд его нордических очей недвусмысленно заерзал по оттопыренной в области живота и груди куртке Абдулова. У Абдулова подкосились ноги, и ему настоятельно потребовалось в туалет.

— А это мы пожрать купили, — беззастенчиво и спокойно соврал Максименко. — Колбасы там, колы, пиццу…

— Я сейчас, я быстро, — бормотнул Абдулов, скрываясь за белой дверцей, откуда тянуло хлоркой и отработанными продуктами человеческой жизнедеятельности.

Самохваловский взгляд стал тяжелым, как у гранитной статуи.

— Что это с ним? — обратился Самохвалов к Максименко.

— Пицца несвежая, — стоял на своем Максименко. Вот, в общем, и вся предыстория того, почему история о погибшем мотоциклисте, имевшем при себе крупную сумму и подозрительный мобильный телефон, дошла до сведения милицейского начальства на несколько дней позже. Могла бы не дойти совсем… К счастью, некий доброжелатель не смог перенести незаконного обогащения двух сотрудников ГИБДД. И доброжелатель (нетрудно догадаться, что это был не принятый в долю Самохвалов) донес по начальству о злоупотреблениях лейтенантов Максименко и Абдулова.

Происшествием заинтересовался следователь Мособлпрокуратуры Власов, расследующий дело Каревой. Он, в свою очередь, донес информацию до ушей Александра Турецкого, а тот ввел в курс событий милицейского генерала Грязнова.

Грязнов и Турецкий подъехали в Мособлпрокуратуру и вместе с Власовым расчистили криминальный эпизод. Именно они установили, что погибший мотоциклист Владимир Ларионов был не только сотрудником ЧОПа «Викинг», но и по договору обслуживал фирму «Подмосковье-агро» и, в частности, был одним из телохранителей госпожи Ганичевой, президента фирмы «Подмосковье-агро».

Это событие уже пахло керосином для госпожи Ганичевой.

МАРИНА ВОРОНИНА. НЕТИПИЧНАЯ ФОРМА ТРАУРА

Тем временем вдова Лейкина Марина Воронина, несколько придя в себя после гибели мужа, позвонила в приемную Меркулова и договорилась о встрече. Доктор юридических наук, заведующая сектором в Институте прокуратуры, Воронина была знакома и с Меркуловым, и с Турецким. Много воды утекло с тех пор, однако служебные воспоминания не ржавеют — точно также, как старая дружба. Меркулов попросил Турецкого присутствовать при этой встрече, предполагая, что они вдвоем услышат от такого матерого юриста, как Марина Воронина, немало интересных сведений.

Турецкий пристально вглядывался в немолодое, но все еще привлекательное лицо вдовы, которое не портил даже крупноватый орлиный нос, и то, как свободно она расположилась в кресле и попросила закурить. Обычно общение с женщинами, которые потеряли мужей, — тяжкое испытание, но не в этом случае. В Марине Ворониной не чувствовалось ни надрыва, который вот-вот прорвется слезами, ни трагического мужества, когда человек держится, стиснув нервы в кулак. В целом вдова выглядела слегка усталой — и неудивительно, учитывая, сколько сил и средств тратится на похороны, — но не более того.

— Задавайте любые, самые неделикатные вопросы, — глубоко затягиваясь, предложила Воронина, — вы ничем меня не обидите и не смутите. Сразу должна предупредить, что мы с Игорем не любили друг друга… Нет, не подумайте, что мы друг друга ненавидели, — рассмеялась она при виде того, как вытянулись лица Меркулова и Турецкого, — просто такой уж между нами с самого начала был уговор. Еще когда мы с ним вместе учились, он мне, бывало, предлагал: «Маринка, а выходи за меня замуж». А мы с ним в нашей студенческой группе были самые умные, вечно спорили, обсуждали профессиональные темы, но, понимаете, никакого намека на личное чувство. Я ему говорю: «Как же я за тебя выйду, мы ведь не любим друг друга?» А он отвечает: «А чего в ней хорошего, в этой любви? Одни неприятности». Ну и вот, значит, получили мы дипломы и разбежались в разные стороны, но все-таки время от времени виделись. У него любовь, у меня любовь. Неудачно. Снова любовь — у меня, у него. Снова неудача: он развелся с женой, я сделала аборт. В общем, довольно долго мы так канителились: ни я, ни он не могли создать семью. Наконец, встретились, посидели в ресторане, пожаловались по старой дружбе, какие мы несчастные, и пришли к выводу: ну ее, в самом деле, к лешему, эту любовь. Не надо смотреть друг на друга, надо смотреть в одном направлении. По крайней мере, направление у нас точно одно: юридическое. Ну и расписались в ЗАГСе. Без машины с пупсом, без платья с кринолином, без пьяных гостей. Фамилии оставили каждый свою. Обменялись только кольцами. А между собой договорились: никаких сантиментов, никакой любви, у нас соглашение вроде трудового договора на взаимовыгодных условиях. Каждый исполняет свою часть обязанностей. Каждый имеет право заводить интрижки на стороне, только чтобы это не разрушало нашу общую юридическую контору под условным названием «Семья Лейкина — Ворониной». Игорь имел уже опыт и сказал, что вторично разводиться не собирается: это удовольствие — все равно что рвать коренной зуб без заморозки…