Отражение - Дик Фрэнсис

Да, я слышал… Но никогда не мог понять, зачем это делается.　Ради денег, — ответила Клэр, ни минуты не сомневаясь. — Юные братья с благостными личиками и кружкой для пожертвования просят деньги на богоугодные дела и, между прочим, недурно зарабатывают.　На жизнь?　Не только. Уверена, хватает и на то, чтобы набить карманы благодетелей.　

Я заварил чай, и мы уселись за стол.　

Аманда во дворе конюшни в Хорли. Кэролайн в Сосновой Сторожке в двадцати милях от Хорли. Вряд ли это случайность — слишком много совпадений.　

Может, ее там уже и нет, — предположил я.　Но ты поедешь проверить?　Обязательно, — кивнул я. — Завтра после скачек.　

Чай был выпит, и Клэр сказала, что хотела бы еще　

раз проглядеть папку «Жизнь жокея». Мы взяли папку с собой, и я, чтобы доставить Клэр удовольствие, показал ей слайды. Потом мы просто болтали обо всем и ни о чем, а когда наступил вечер, поехали ужинать в бар в Эшбери.　

Потрясающий день, — сказала Клэр. Она пила кофе и казалась очень довольной. — Отсюда далеко до станции?　Станция в Суиндоне, я тебя отвезу… А может, останешься?　

Клэр посмотрела на меня в упор.　

Думаю, я правильно поняла смысл твоего предложения?　Скорее всего…　

Опустив глаза, она сосредоточилась на кофейной ложечке, которую вертела в руках. Я смотрел на склонившуюся в задумчивости над столом темную　

головку и понимал, что она не поедет ко мне, иначе ответила бы сразу.　

В десять тридцать отходит скорый из Лондона, — сказал я. — Ты на него успеешь, у нас больше часа и запасе.　Филип…　Да ну что ты, господи, — с улыбкой сказал я. — Спросить-то я мог? Иначе как бы я узнал, что ты не согласишься? — Я заплатил по счету. — Пошли.　

Шесть миль до станции ехали молча; Клэр сидела притихшая и явно не желала делиться своими мыслями. О чем она думает, я узнал только на станции, когда, несмотря на протесты, купил ей билет, и мы остановились на платформе, ожидая поезда.　

Завтра утром у нас директорат, — сказала она. — Я приглашена — впервые. Месяц назад на предыдущем заседании меня приняли в члены редколлегии.　

Я выразил ей свое искреннее восхищение: двадцатидвухлетних девчонок не часто принимают в члены редколлегии, это уж точно. Так вот почему она не поехала ко мне. Возможно, она вообще у меня никогда не останется. Как жаль! Я приглашал ее к себе, чтобы приятно провести время — не более того. Обоюдное удовольствие, проходящее, как все в этой жизни, никаких обязательств, так почему бы и нет…　

Но когда подошел поезд и Клэр взошла на ступеньки, меня пронзило острое чувство утраты. Она задержалась в дверях, и мы наспех обменялись братскими поцелуями. С того вечера в понедельник, когда мы целовались у дверей ее дома, я не продвинулся ни на шаг. «До скорой встречи», — сказала она, и я подтвердил — до скорой. «Кстати, о контрактах, — сказала она, — нужно многое обсудить».　

Приезжай в воскресенье, — сказал я.　Я позвоню. Счастливо.　

Нетерпеливый поезд тронулся, быстро набирая скорость, а я поехал в свой пустой дом, впервые в жизни чувствуя, как мне одиноко.　

Скачки в Ньюбери, пятница, конец ноября. На крытой веранде у весовой стоял лорд Уайт и　

серьезно беседовал с двумя распорядителями. Он был привычно подтянут, мягкая фетровая шляпа почти скрывала белоснежные волосы. Темно-серый костюм, глухое темно-коричневое пальто — воплощение хорошего тона, добропорядочности и благоразумия. Трудно представить себе, что такой человек совсем недавно сходил с ума от любви. Невозможно, если не видел собственными глазами.　

Чтобы подойти к двери в весовую, я должен был пройти мимо него. Лорд Уайт спокойно продолжал беседовать с распорядителями и лишь мельком взглянул в мою сторону, тем самым показав, что заметил меня.　

Что ж, если он не желает со мной разговаривать, я не в обиде. В конце концов, мне же лучше.　

В весовой я нашел Гарольда, который с воодушевлением рассказывал приятелю, где можно разжиться дешевыми автопокрышками. Увидев меня, он без передышки затараторил, чтобы я пошевеливался, — он ждет, когда я взвешусь и верну ему седло. Когда я вернулся в жокейском костюме, Гарольд все еще втолковывал приятелю что-то о бамперах и опорных подшипниках. Воспользовавшись моим появлением, тот поспешил улизнуть, а Гарольд взял у меня седло и костюм для взвешивания и с непередаваемым злорадством спросил:　

Слыхал? Чингисхан получил под зад коленом.　

Я опешил.　

Ты уверен?　Абсолютно. Старина Ланки, — он кивнул на удаляющегося приятеля, — рассказал мне об этом как раз перед твоим приходом. Сегодня утром в Лондоне состоялось экстренное совещание «Жокей-клуба» — Ланки на нем присутствовал. Лорд Уайт попросил повременить с комиссией под руководством ден Релгана, а поскольку он сам в свое время и предложил ее созвать, все согласились.　Это уже кое-что.　Кое-что? — Гарольд начал заводиться. — И это все, что ты можешь сказать? Да Англия не знала подобной победы с тех пор, как адмирал Нельсон выиграл битву при Трафальгаре!　

Он повернулся ко мне спиной и зашагал прочь с седлом под мышкой, что-то бормоча себе под нос и укоризненно качая головой. Знал бы он, какую тяжесть снял с моей души. Главная цель моего визита к лорду Уайту была достигнута, и я с облегчением подумал, что он пережил этот удар быстрее, чем я ожидал. Слава богу, я не сломал жизнь человека, который мне, сам не знаю почему, очень нравился.　

Потом я скакал на новичке и пришел вторым, страшно обрадовав владельца, а Гарольда — не слишком. Следующий заезд мы проделали вместе с нервной, впечатлительной кобылой, которой были совсем не по душе скачки с препятствиями. С ней еще работать и работать. Хорошо, что мне вообще удалось привести ее к финишу, — о лучшем не приходилось и мечтать. Гарольд приветствовал нас, неопределенно похмыкивая. Мы финишировали четвертыми, так что я имел все основания принять его хмыканье за знак одобрения — впрочем, не уверен.　

Я уже переодевался в цивильное, когда в просторную жокейскую вошел один из судей и, стараясь перекричать шумную разноголосицу, позвал меня к выходу.　

Застегнув последнюю пуговицу, я вышел в весовую и увидел, что меня ждет лорд Уайт.　

Я хочу поговорить с вами, Нор, — сказал он. — Пройдемте, пожалуйста, сюда, в комнату распорядителей… и закройте за собой дверь.　

Я последовал за ним в комнату при весовой, которую распорядители использовали для экстренных проверок, и, как он просил, прикрыл 'за собой дверь.　

Вокруг большого круглого стола были расставлены стулья. За одним из них, крепко вцепившись в спинку, стоял лорд Уайт.　

Я сожалею, что несправедливо обвинил вас тогда, в среду, — сухо сказал он.　Ничего страшного, сэр.　

Я был не в себе… но все равно, это недозволенный прием.　

Я понимаю, сэр.　Что вы понимаете?　

Если кто-то делает тебе больно, в ответ хочется сделать еще больней.　Недурно, — лицо лорда Уайта скривилось в улыбке.　Это все, что вы хотели мне сказать, сэр?　Не совсем… Вы, наверное, уже слышали, что созыв комиссии откладывается?　

Я кивнул. Он вздохнул с облегчением.　

Я хочу попросить ден Релгана добровольно выйти из клуба. А чтобы он не сомневался, хочу показать ему фотографии, которые он, без сомнения, уже видел. Считаю, что не могу этого сделать без вашего разрешения. Вы не возражаете?　

«Разговоры в пользу бедных», — подумал я, но вслух сказал:　

Не возражаю. Вы вольны делать с фотографиями все, что пожелаете.　У вас нет… других отпечатков?　Нет, — ответил я и не солгал.　

Правда, у меня сохранились негативы, но я не счел нужным признаваться. Он бы попросил меня их уничтожить, а мне шестое чувство подсказывало сохранить их для себя.　

Лорд Уайт выпустил спинку стула, которым во время нашего разговора прикрывался, как щитом, и проводил меня к выходу. Когда его рука легла на ручку двери, я заглянул ему в лицо, вновь отмеченное печатью безупречности, — таким он был до истории с Даной. Процесс мучительного выздоровления завершился.　

Я ничем не могу отблагодарить вас, — сказал он вежливо, — но помните: я ваш должник.　

Он простился со мной легким кивком головы и вышел из комнаты: заключил сделку и принес　

извинения, не уронив своего достоинства. Пройдет немного времени, и он станет убеждать себя, что вовсе не был влюблен и никогда не чувствовал того, что чувствовал. Я медленно вышел вслед за ним, довольный по многим причинам, о которых вряд ли догадывался лорд Уайт. Ну что ж, может, оно и к лучшему.　

Остальное рассказала мне Мари Миллейс. Она приехала в Ньюбери поболеть за Стива — его ключица　

срослась, и он опять был допущен к соревнованиям. Я пригласил ее выпить чашечку кофе, и дорогой она призналась мне, что смотреть, как сын прыгает через изгороди, — одно мучение.　

Все жены жокеев говорят, что переживают за мужей, но когда это делают сын или дочь, это просто ужас. Невыносимо, сказал я.