Отражение - Дик Фрэнсис

Не хотите ли купить пресс-папье?　Хочу, — ответил я, и все повторилось сызнова.　Как вас зовут? — спросил я.　Сьюзэн, — ответила она. — А вас?　

Теперь уж настала моя очередь улыбаться вместо ответа.　

Покачав головой, я двинулся дальше, и через полчаса оказался счастливым обладателем четырех пресс-папье.　

Аманда сегодня здесь? — спросил я четвертую девушку.　

Аманда? У нас нет Аманды… — Но тут она запнулась и посмотрела в сторону, взглядом выдав себя.　Ну, нет так нет, — сказал я, улыбнувшись, и притворился, что ничего не заметил.　

«Продавщица» ответила мне дежурной улыбкой и пошла дальше, а мне пришлось выждать, прежде чем я смог, не вызывая подозрений, подойти к той, на которую она смотрела.　

Это была совсем молоденькая, небольшого роста девушка с нежным лицом и удивительно ясными глазами. На ней была широкая юбка и теплая куртка с капюшоном. Темно-русые, как у меня, волосы не вились, и сколько я ни вглядывался в лицо, мне не удалось обнаружить между нами ни малейшего сходства. Может быть, она дочь моей матери, а может быть, и нет. Девочка протянула мне размером со сливу темно-синий камень с черными прожилками.　

Очень красивый, — похвалил я. — Почем? — И услышал традиционный ответ. Потом, протягивая фунт, позвал:　Аманда…　

Она вздрогнула и вопросительно посмотрела на меня.　

Меня зовут не Аманда.　А как?　Мэнди.　Мэнди?..　Мэнди Норт.　

Стараясь даже дышать осторожно, чтобы не спугнуть ее, я улыбнулся и спросил, давно ли она живет на Конюшне Фермы Зефир.　

Всю жизнь, — просто ответила она.　С друзьями?　Да, — кивнула она. — Они мои наставники.　Ты счастлива?　Конечно. Мы трудимся во славу господню.　Сколько тебе лет?　

К ней вернулись сомнения.　

Вчера… мне исполнилось восемнадцать… Но я не должна говорить с посторонними о себе — только о камнях.　

Совсем ребенок, подумал я. Наивна не по годам. Нет, не умственно отсталая, конечно, нет, простушка, как сказали бы в прежние времена.　

Застенчивая, как все девушки ее возраста, Мэнди казалась выросшим в подземелье цветком: ни　

живости, ни кокетства, ни намека на пробуждающуюся женственность.　

Ну, о камнях так о камнях. У тебя есть еще? — спросил я.　

Она кивнула и достала из кармана другой камень. Я похвалил товар и, протягивая девочке очередной фунт, спросил:　

Как звали твою мать, Мэнди?　Не знаю. — Она испуганно посмотрела на меня. — Вы не должны спрашивать о таких вещах.　Мэнди, ты в детстве каталась на пони?　

Ее безмятежный взгляд на мгновение вспыхнул воспоминанием, но тут она заметила кого-то за моей спиной — радость в глазах погасла, и Мэнди густо покраснела от стыда.　

Я оглянулся и увидел крепкого мужчину с неулыбчивым лицом. Не первой молодости — лет на пять постарше меня — тщательно, опрятно одетый и очень недовольный субъект.　

Это что еще за разговоры, Мэнди? — строго спросил он ее. — Ты же знаешь наши правила. Первый день собираешь деньги и уже вступаешь в разговор с первым встречным. Будешь опять работать на кухне. Иди к девочкам, они ждут тебя, иди, они отведут тебя домой. — И резким поворотом головы показал на группу девушек, стоявших поодаль. Мэнди пошла к ним. У нее подгибались ноги. Мужчина смотрел ей в след.　

Бедняжка. Бедняжка Аманда. Бедная униженная сестренка.　

Вам чего надо? — спросил меня мужчина. — Девочки говорят, что вы у всех купили камни. Чего вы хотите?　Да ничего, — ответил я. — Мне камни понравились.　

Мужчина посмотрел на меня недоверчиво; в это　

время к нему присоединился второй, точно такой же; он подошел к нам после того, как побеседовал с девушками.　

Этот тип расспрашивал девочек, как их зовут, — сказал он. — Искал Аманду.　Но у нас нет Аманды.　Это Мэнди. Он разговаривал с ней.　

Оба разом взглянули на меня, сощурив глаза, и я понял, что пора «делать ноги». Повернувшись к ним　

спиной, я пошел на автостоянку — меня не пытались остановить, но следовали за мной. Не придав этому должного значения, я выбрал кратчайший путь к стоянке, но на всякий случай обернулся проверить, идут они за мной или отстали, и убедился, что не только не прекратили преследования, но их стало четверо — двое других были молодые ребята, ровесники девушек. «Слишком здесь людно, — подумал я, — вряд ли они решатся на что-то серьезное». Я оказался прав. Ничего серьезного действительно не произошло. Крови, например, не было вовсе.　

У автостоянки я заметил еще троих, и не успел сделать шаг к входу, как все семеро окружили меня плотным кольцом. Чтобы расчистить себе путь, я оттолкнул одного из них, но лес рук сразу же обрушился на меня, и я был вынужден отступить на обочину. Преследователи оттеснили меня к толстой кирпичной стене. Может, кто-нибудь из почтеннейшей британской публики и видел, что происходит, но предпочел благоразумно пройти мимо. С минуту я стоял, привалившись к стене, и разглядывал семерых Братьев.　

Что вам от меня нужно? — спросил я.　Зачем ты искал Мэнди? — спросил один из тех, кто постарше.　Она моя сестра.　

Двое взрослых недоуменно переглянулись. Потом первый решительно покачал головой:　

У Мэнди нет семьи. Ее мать давно умерла. Ты лжешь. С чего это ты взял, что она твоя сестра?　Чтоб больше ты сюда не совался, понял? Ходит тут, вопросы задает, — сказал второй. — Сестра, говоришь? А по-моему, ты журналист.　

Слово «журналист» привело Братьев в совершенно нехристианскую ярость — меня несколько раз ударили головой об стену, возможно, сильнее, чем следовало; и лупили они меня и пинали ногами чуть крепче, чем положено, — но что я мог сделать. Расшвырять их, как нападающий регбист, и попытаться вырваться — пожалуй. А более ничего. Бывают такие вот идиотские ситуации, когда в драке ни одна из сторон не желает заходить слишком далеко. Они могли бы запросто избить меня до полусмерти, если бы захотели, да и я мог их изрядно покалечить — но к чему заводиться, ведь меня просто предупреждали, это было очевид　

но, так что я ограничился несколькими затрещинами да парой подножек, только и всего.　

Если бы я сказал им, что Мэнди унаследует огромное состояние — пусть только докажут, что она моя сестра, — это спасло бы меня от избиения. Но я предпочел промолчать.　

У весовой с кислой миной стоял Гарольд и ждал, пока я подойду поближе.　

Опоздал… — сказал он. — И хромаешь… В чем дело?　Растянул сухожилие.　Скакать-то сможешь?　Да.　Ну, слава богу.　Виктор Бриггс здесь? — спросил я.　Нет, он не приехал. Можешь не волноваться — у Панциря нет никаких шансов выиграть, так что скачи, как обычно. И чтобы без глупостей. Всяких там геройских штучек-дрючек чтобы не было, понял? Думай о лошади. Если с Панцирем что случится, я тебе голову оторву.　

Я кивнул, пряча улыбку, и Гарольд пошел своей дорогой, на прощание подарив мне еще один свирепый взгляд.　

Если честно, Филип, — сказал Стив Миллейс, проходя мимо, — он тебя в грош не ставит.　Да нет, ты ошибаешься. Просто у него такая манера общаться.　Не знаю, я бы такое терпеть не стал.　

Глядя на слишком юное, воинственное лицо Стива, я подумал, что он еще не знает, какое грубое обличье порой принимает приязнь.　

Удачи тебе, — спокойно пожелал я.　Спасибо, — ответил Стив и прошел в весовую.　

Никогда ему не стать таким, как отец, — ярким,　

оригинальным, способным все понять, безжалостным и коварным, — никогда.　

Я прошел за Стивом в весовую и переоделся в цвета Виктора Бриггса. Недавнее внимание, которым почтило меня Братство Высшей Благодати, отзывалось болью в каждом мускуле. Пустяки, ничего серьезного, подумал я, надеясь, что пинки и зуботычины　

никак не отразятся на результатах предстоящего заезда.　

Я вышел на воздух. У дверей в весовую стояли Эл- джин Яксли и Барт Андерфилд. Они что-то шумно обсуждали, то и дело похлопывая друг друга по плечу. Они были пьяны. Увидев меня, Элджин Яксли поспешно ретировался на нетвердых ногах, а Барт, с трудом удерживая равновесие, пьяно шагнул мне навстречу.　

Здорово, приятель, — сказал он, обдавая меня запахом перегара. — Тебе первому скажу: Элджин новых лошадей покупает. Тренировать буду я, а кто же еще?. В Ламбурне о нас еще услышат! О нас скоро на всех соревнованиях услышат. — Он обласкал меня отеческим' взглядом. — Элджин — голова! У него такие планы!　Рад за него, — сухо ответил я.　

Трезвея, Барт вспомнил, что я никогда ему особенно не нравился, и отправился поделиться доброй вестью с другим, более благодарным слушателем. Я смотрел ему вслед и думал, что Элджин Яксли уже никогда не убьет лошадь ради страховки. Ни одна страховая компания не поверит клиенту дважды. Но Элджин Яксли уверен, что никто не знает о его преступлении… а человеческая натура не меняется. Однажды он смошенничал, и это сошло ему с рук — кто поручится, что ему не захочется попробовать снова? Планы… Слушать противно.