Тайна леди Одли - Мэри Брэддон

Маленькую стопку потрепанных книг он решил не прятать.

«Отложу-ка я их в сторону, — подумал он. — Может быть, они чем-нибудь мне помогут».

Библиотека у Джорджа была весьма скромной: Евангелие, латинская грамматика, французский учебник фехтования для кавалеристов, «Том Джонс» Филдинга, байроновский «Дон Жуан», напечатанный таким убористым шрифтом, что впору было читать его с микроскопом, а также объемистый том в темно-красном переплете, украшенный поблекшим золотым тиснением.

Роберт Одли закрыл сундук и, взяв книги под мышку, вышел из гардеробной. Когда он вошел в гостиную, миссис Мэлони убирала со стола остатки трапезы. Он положил книги на столик у камина и стал терпеливо ждать, когда женщина, закончив работу, оставит его одного.

Время шло, но миссис Мэлони все не уходила.

Он открыл «Шагреневую кожу» Бальзака, и вдруг золотые локоны дядюшкиной супруги заплясали у него перед глазами, и он, не в силах сосредоточиться, выронил книгу из рук, сел в кресло и устремил усталый взор на миссис Мэлони.

Женщина пошевелила угли в камине, задернула тяжелые оконные занавеси, подсыпала канарейкам зерна, надела шляпку и, пожелав Роберту доброй ночи, вышла и закрыла за собой дверь.

«Зачем продолжать начатое, — подумал Роберт, оставшись наедине с самим собой, — когда я знаю, что то, что я делаю, подводит меня — шаг за шагом, день за днем, час за часом — все ближе подводит к тому выводу, против которого восстает все мое существо?

Неужели я привязан к этому колесу, неужели должен, подчиняясь каждому его обороту, следовать за ним повсюду, куда бы оно ни покатилось?

Не проще ли сказать себе: да, мой друг исчез, пропал, а я, исполняя свой долг, искал его упорно и терпеливо, и моя ли в том вина, что труды мои оказались напрасными?

Правильно ли будет выпустить из рук цепь, которую так медленно, звено за звеном, я собирал все это время, выпустить именно теперь и именно в этом звене? А может, я обязан удлинить ее, присоединяя к ней все новые и новые звенья, пока последнее, встав на свое место, не замкнет ее роковое кольцо?

Однако я уже поверил в то, что друга моего нет в живых и что никакие мои усилия не вернут мне его. Так есть ли смысл задаваться вопросом, где и как он отошел в мир иной?

Ступая по стезе, ведущей к открытию, не оскорблю ли я память Джорджа Толбойза, сев на обочине и не помышляя о дальнейшем движении вперед?

Что делать? Что мне делать?

Роберт уперся локтями в колени, опустил голову и обхватил ее руками. Замысел, единственный и путеводный, зрел в его беззаботной душе, зрел до поры, пока он не стал тем, кем не был никогда, — христианином, то есть человеком, сознающим собственную слабость, но пекущимся о том, чтобы не сойти с пути, ведущего к истине.

Никогда еще, обращенный помыслами к Джорджу Толбойзу, не молился он так искренне и так глубоко, и, когда, подняв голову, устремил взор в открывшуюся ему даль, у него было лицо преображенного человека.

— Да воздастся по справедливости мертвым, — промолвил он, — и да обретут милосердие живые!

Он подвинул к столу свое легкое кресло, подрезал фитиль лампы и начал просматривать книги.

Он брал их одну за другой и, медленно перелистывая, прежде всего, обращал внимание на ту страницу, где владелец книги обычно пишет свою фамилию, а также заглядывал между страницами, надеясь обнаружить там какую-нибудь записку или обрывок бумаги. На титуле латинской грамматики имя Джорджа Толбойза было написано четким школьным почерком. На французском учебнике фехтования Джордж подмахнул свои инициалы крупными неряшливыми буквами. «Том Джонс» был явно куплен в книжной лавке, пройдя перед этим через десятки рук, ибо надпись, датированная 14 марта 1788 года, гласила, что Джеймс Андерли, покорный слуга Томаса Скроутона, дарит последнему сию книгу в знак великого уважения. Титульные листы «Дон Жуана» и Евангелия были чистыми.

Роберт Одли с облегчением вздохнул: на столе остался один-единственный том в темно-красной обложке с тусклыми позолоченными виньетками, который следовало просмотреть, чтобы с чистой совестью завершить столь скучную, но важную работу.

Это был ежегодник за 1845 год. Образы милых дам, украшавших мир в ту пору, когда книга вышла из-под печатного станка, пожелтели и покрылись плесенью вместе с гравюрами. Увяли жеманные женские улыбки, а платья — последний крик отшумевшей моды — казались нелепыми и странными. Стихи, время от времени сдабривавшие вялую прозу, безнадежно устарели и звучали так, словно струны, их породившие, отсырели в тумане столетий.

Впрочем, Роберта Одли не заинтересовали ни стихи, ни гравюры. Он торопливо переворошил книгу, не обнаружив в ней ничего, кроме пряди золотистых волос. Они вились — естественно, словно усик виноградной лозы, и если не цветом, то строением своим значительно отличались от того гладкого локона, что передала Джорджу Толбойзу хозяйка вентнорской гостиницы после смерти его жены.

Роберт Одли закрыл книгу, вложил находку в конверт, капнул на него сургучом, прижал к сургучу кольцо с печаткой и положил конверт в ящик с надписью «Важное».

Он хотел было отправить ежегодник туда, где уже лежали остальные книги, как вдруг ему бросилось в глаза, что два листа в самом начале книги, оба совершенно чистые, склеены между собой. Роберт не счел за труд разъединить их ножом, и его усердие было вознаграждено: на одной из страниц он увидел три надписи, сделанные тремя разными почерками.

Первая была датирована годом, когда книга вышла в свет. Она извещала о том, что книга является собственностью некоей мисс Элизабет Энн Бинс, получившей ее в награду за послушание и прилежание, обнаруженные ею в семинарии Кэмфорд-Хаус.

Вторая надпись, оставленная пятью годами позже самой мисс Бинс, гласила о том, что сия книга преподносится в знак искреннего восхищения и неувядаемой дружбы — мисс Бинс, судя по всему, была романтической особой — дорогой подруге Элен Молдон.

Третья запись, сделанная рукой Элен Молдон и датированная сентябрем 1854 года, сообщала, что ежегодник передается в дар Джорджу Толбойзу.

Едва взглянув на эти последние строки, Роберт Одли вздрогнул и побледнел.

— Так я и знал, — пробормотал молодой адвокат. — Господь свидетель, я был готов к самому худшему, и то, к чему я готовился, не заставило себя долго ждать. Теперь мне понятно все. Следующий мой визит — в Саутгемптон. Я должен передать мальчика в более достойные руки.

21

В САУТГЕМПТОНЕ

Среди писем, обнаруженных Робертом Одли в сундуке Толбойза, нашлось одно, на котором остался адрес отца Джорджа. Мистер Харкурт Толбойз — так звали этого человека. Джордж никогда не рассказывал о нем подробно, но и того немногого, что он поведал, было достаточно, чтобы понять: мистер Харкурт Толбойз — джентльмен с весьма трудным характером.