Тайна леди Одли - Мэри Брэддон

Среди писем, обнаруженных Робертом Одли в сундуке Толбойза, нашлось одно, на котором остался адрес отца Джорджа. Мистер Харкурт Толбойз — так звали этого человека. Джордж никогда не рассказывал о нем подробно, но и того немногого, что он поведал, было достаточно, чтобы понять: мистер Харкурт Толбойз — джентльмен с весьма трудным характером.

Тщательно выбирая слова, Роберт Одли написал мистеру Харкурту Толбойзу об исчезновении его сына, особо указав на то, что произошло это при весьма таинственных обстоятельствах. Не скрыл он и своих опасений относительно того, что за всем этим, по его мнению, стоит чья-то злая воля и чья-то грязная игра.

Все это Роберт написал сразу же после исчезновения Джорджа, и прошло несколько недель, прежде чем он получил бесстрастное послание, в котором Харкурт Толбойз извещал, что, после того, как Джордж, пойдя против родительской воли, женился на бесприданнице, он, Харкурт Толбойз, умыл руки, сняв с себя всякую ответственность за дальнейшую судьбу сына. В постскриптуме мистер Харкурт Толбойз написал, что если Джордж устроил свое мнимое исчезновение, дабы, играя на чувствах друзей, поправить денежные дела, то в отношении тех, кто знает его с детства, он обманулся самым жестоким образом.

Поняв, что помощи от Харкурта Толбойза ждать не приходится, Роберт Одли ответил ему несколькими негодующими строчками, где указал родителю на то, что, во-первых, его сын не был столь низким негодяем, чтобы вынашивать подобные планы, а во-вторых, странно подозревать в корыстолюбии человека, у которого на банковском счету двадцать тысяч фунтов стерлингов.

— Сначала съезжу в Саутгемптон, — решил Роберт Одли, — а потом, несмотря ни на что, в Дорсетшир, к отцу Джорджа. Если уж ему безразлична судьба сына, то почему я один должен нести ношу, которую, по логике вещей, он обязан разделить со мной? Приеду к нему и поговорю начистоту, а уж он пусть сам решает, вести мне дальнейшее расследование или нет.

Рано утром Роберт Одли сел в экспресс, следовавший до Саутгемптона. Снег, белый и пушистый, толстым слоем лежал по обеим сторонам дороги. Погода была великолепная, но Роберт, кутаясь в шерстяной дорожный плед, угрюмо взирал на прелестные сельские пейзажи, не в силах победить сомнения, одолевавшие его благородную душу.

— Кто бы мог подумать, что я так привяжусь к этому парню и мне будет так одиноко без него? У меня есть небольшое состояние и три процента годовых, я могу унаследовать титул своего дядюшки, у меня есть девушка, которая — я знаю это — с радостью отдаст все, чтобы сделать меня счастливым, но, честное слово, я готов отказаться от всего, готов хоть завтра остаться без пенни в кармане только ради одного — чтобы раскрылась ужасная тайна и чтобы передо мной предстал Джордж Толбойз, целый и невредимый!

Экспресс прибыл в Саутгемптон в половине двенадцатого утра, и, когда Роберт добрался до знакомой гостиницы, часы церкви Святого Михаила пробили полдень.

Дверь открыла неряшливо одетая девочка-служанка. Роберт объяснил ей, кто он, откуда и к кому приехал, а затем, не церемонясь, прошел в гостиную. Девочка, с подозрением взглянув на гостя, помчалась в ближайшую пивную: она приняла Роберта за нового сборщика налогов и поспешила к мистеру Молдону, чтобы предупредить того о приближении врага.

Когда Роберт появился на пороге гостиной, он увидел, что рядом с маленьким Джорджи сидит незнакомая белокурая женщина лет пятидесяти, одетая в поношенное вдовье платье. В молодости, судя по всему, она была замечательной красавицей, но бедность и годы отняли у нее то, чем когда-то щедро одарила природа.

— Мистера Молдона нет дома, сэр, — смиренно поклонившись Роберту, сказала она. — Если вы насчет платы за воду, то мистер Молдон велел мне сказать, что…

— А я тебя знаю! — воскликнул Джорджи и, спустившись с высокого кресла, подбежал к Роберту. — Ты приходил к нам в Вентноре с большим джентльменом, и еще один раз ты приходил к нам здесь, и ты мне дал тогда денег, а деньги я передал дедушке, а дедушка, как всегда, их припрятал.

Роберт взял малыша на руки и усадил его на столик у окна.

— Посиди, угомонись на минутку, — сказал он, — хочу посмотреть, каким ты стал.

Он повернул детское личико к окну и раздвинул каштановые кудри на лбу мальчика.

— Как быстро ты растешь! Скоро станешь совсем взрослым. Хочешь в школу, Джорджи?

— Да, конечно, — с жаром отозвался мальчик. — Я как-то сходил в школу мисс Певинс — это недалеко, за углом, — но заболел корью, и дедушка не позволил мне больше ходить туда, потому что побоялся, что я заболею снова. Он не позволяет мне играть с уличными мальчишками, он говорит про них, что они негодяи и мерзавцы, а мне такие слова говорить не велит, потому что это неприлично. А еще он говорит «черт побери», и мне говорит, что ему это можно, потому что он старенький, и что когда я тоже стану стареньким, мне тоже можно будет говорить «черт побери». А вообще-то я бы хотел ходить в школу, я бы пошел туда прямо сейчас, если вам угодно; пусть только миссис Плаусон почистит мой сюртук. Ладно, миссис Плаусон?

— Конечно, конечно, мастер Джорджи. Если ваш дедушка велит, непременно почищу, — ответила женщина, беспокойно взглянув на Роберта Одли.

«Кто она такая и чем тут занимается? — подумал Роберт, взглянув на женщину, когда она медленно направилась к столу, на котором сидел Джорджи. — В самом ли деле она принимает меня за сборщика налогов, который посягает на это нищенское добро, или нервничает потому, что на то есть иные, более глубокие причины? Впрочем, последнее навряд ли: сколько бы секретов ни было у лейтенанта Молдона, маловероятно, чтобы он поделился ими с этой женщиной».

Между тем миссис Плаусон подошла к столу и, подхватив мальчика, осторожно опустила его на пол.

— Зачем вы это сделали? — спросил Роберт Одли.

— Затем, чтобы отмыть ему мордашку и причесать волосики, — ответила миссис Плаусон тем же боязливым тоном, каким упомянула о налоге на воду. — Он такой грязнущий, что трудно разглядеть, какой он на самом деле хорошенький. Да мы ненадолго: через пять минут я приведу вам его назад.

Она обняла мальчика длинной худой рукой, собираясь увести его, но Роберт ее остановил.

— Полноте, дайте мне полюбоваться на него таким, каков он есть. Времени у меня совсем мало, и я хочу услышать все, что скажет мне этот маленький человечек.

А маленький человечек взобрался Роберту на колени и, доверчиво заглянув в глаза, сказал:

— Ты мне очень нравишься. В прошлый раз я тебя боялся, а теперь не боюсь — ведь мне уже почти шесть лет.

Роберт поцеловал детскую головку и увидел, как белокурая вдова, подойди к окну, бросила взгляд на пустынный двор.