Письма с фронта. 1914–1917 - Андрей Снесарев

Наш жеребенок растет и выкидывает невероятные артикулы; мать часто выводят на площадку, часто снимают с нее даже недоуздок, и она спокойно стоит на месте, а тот бесится: «Займет манеж», – по выражению Кара-Георгия, – и начнет кружиться, то задом бьет, то головой мотает… если далеко отбежит, то мать приближается к нему легкой рысцой… картина удивительная. Набегавшись вволю и намаявшись, озорник или подходит к походному буфету (у Гали богатый запас молока), чтобы подкрепить ослабшие силы, или ложится возле матери и отдыхает, дыша всем запасом легких. Среди наших суровых боевых дней он является со своими выкрутасами приятным развлечением и разнообразием… говорим мы об нем при первой возможности.

Осипа я пока удерживаю у себя, под предлогом болезни, хотя он и в действительности раза два прихворнул. Все ходит со мною на позиции и по окопам; тащит в мешочке яблоки, шоколад, хлеб и кормит меня на остановках. Сегодня одеваю его в защитную рубашку, так как он, одетый в черное, слишком заметен.

Сейчас передали по телефону, что в соседнюю деревню прибыл Цапко (старший почтарь), и я отдал приказ бежать сюда рысью. Жду от моей детки писем, не меньше трех, а то и больше.

Санитарные собачки начали работу: позавчера нашли трех раненых, вчера двух. Нашли они их в такой густой чаще леса, что иначе без собак найти их было бы нельзя, и они погибли бы или от голоду, или от истощения сил… Я страшно рад этому успеху, так как собаки даны на испытание мне, и я могу теперь высказаться в их пользу, что с большим удовольствием и сделаю.

Пока берусь за работу, а прочитав твои письма, буду продолжать писать…

12-й час. Письма получены: от тебя пять (последнее от 1 апр[еля]), от М-selle, какая – не разобрал, вероятно, Петроградская, от Сидоренки, Яковлева, Лены Цезаревской (целуй ее), пристава из Городка… Когда я им напишу, а особенно, когда я могу за кого-либо из них похлопотать, это я уже и сказать не могу. Твои письма перенесли меня в мое гнездо и охватили его и крепкими, и нежными тисками. Я прав, не разрешая своим офицерам звать сюда своих жен; это ослабляет и нежит душу. После твоих писем я ходил час на дворе и думал, и мечтал, и был так далек от суровой обстановки боя. Скажи Кириленку, что я очень его благодарю за интересное письмо, хотя бы написанное через года… лучше поздно, чем никогда. Его положение какое-то срединное и грустное: для танцев он велик и конфузится, для музыки мал, и приходится ему быть наблюдателем… Бедный мой Кириленок! Не получая писем, я уже начал фантазировать на тему, что кто-то из вас заболел или что-то случилось иное, не менее скверное.

Относительно биноклей и доставки вещей ты теперь спокойна, о приезде Осипа я тебе телеграфировал. Какую-либо накидку или непромокаемое пальто ты мне пришли непременно, так как моя накидка уже стара, да к тому же я ее что-то слишком давно не вижу. Все остальное у меня есть, сапог теперь вволю. Штаны, присланные тобой, пришлись как нельзя более кстати. Я говорил своим офицерам, что жена христосуется с ними яйцами, брелоками и… штанами. Яковлеву ты напиши в Ташкент и от меня передай привет… я едва ли удосужусь черкнуть, так как все время сильно занят. Сидоренке пишу в дивизию, он тебе будет сообщать об ней новости. Сегодня узнал, что 8-го Государь был в Н. Самборе, а оттуда поехал в Перемышль, как это мило со стороны Государя – доехать почти до позиций.

Крепко вас обнимаю, целую и благословляю.

Дорогая моя женушка!

Где-то бродит мой Пономаренко, и я выпросил бумагу у офицера, чтобы написать тебе. Я сильно загорел, так как эти дни приходилось ходить по окопам и давать нужные указания; дни стоят солнечные, тихие и становишься мало-помалу форменным негром. Идешь по окопам, а в 600–800 шагах от них лежат окопы нашего врага. Иду, конечно, с полной осторожностью, нагибаясь за бруствер или пробираясь лесом, и все же каждый раз слышу голос сопровождающих меня офицеров: «Г-н полковник, сюда, г-н полковник, больше пригнитесь, г-н полковник, там открыто» и т. п.

На другой день получил еще три твоих письма и теперь рассматриваю ваши карточки… Ейка очень жива, и потому все выходит с какой-либо гримасой. По фотографии вижу, что ты сшила себе очень красивое платье, особенно хороша опушка возле шеи. Ты права, поздравления вы принесли почти лично, так как я так живо вас всех представляю… особенно прибавив к очкам огромную лупу. Нас фотографировали довольно часто (за обедом, с русинскими девушками в день Пасхи, среди захваченных нами орудий и т. п.), но все это еще не готово, и мне выслать тебе нечего. У меня есть даже специалист – фотограф, которого я держу на роли полкового фотографа для собрания материалов по истории полка.

В газетах начинают много говорить о мире; нам, заброшенным в трущобы, не совсем ясна обстановка, которая вызывает эти толки, и страшно лишь одно, чтобы вопрос о мире не был решен слишком нервно, уступчиво и сантиментально, а говоря иначе – «исторически». Много жертв уже принесено и много пролито крови, а на таком основании можно и должно строить что-либо прочное и почетное; да и нужно не забывать пословицу «недорубленный лес вырастает». Нет такого безумца, который приветствовал бы войну как таковую, т. е. как сплошное самоистребление, но как дело практическое, обнимающее миллионы интересов и сумму красивого и возвышенного, война может быть желательна и даже необходима.

Сегодня у нас один из ротных командиров (и очень боевой, но, увы, молодожен) бросил фразу, что в газетах он читает только о мире, и видела бы ты, как его взяли в переплет; стали говорить, что жена с ним разведется по чувству оскорбленного патриотизма, что за каждое произнесенное слово «мир» ему жена не напишет письма, а за слово «война» прибавит лишнее, а за слово «война во что бы то ни стало» наполнит лишнее письмо поцелуями.

Эти две недели пришлось прожить при обстановке очень оживленной; сейчас стало немного тихо, а напр[имер], два дня тому назад по небольшому району, где находится церковь и мой дом, противник выпустил 278 снарядов; со мною остался только начальник связи, а остальным – батюшке, докторам, обозам, нестроевым, адъютанту – я разрешил остаться в шести верстах сзади, где бесится мой жеребенок. Осипа все еще держу около себя. Относительно Каменца имей в виду, что тебе могут убавить квартирные, т. е. уменьшить твой доход рублей на 50. Конечно, при тех удобствах, которые ты получишь от сада и простора, это пустяки. А может быть, я и ошибаюсь; поговори с папой. Беру вновь лупу и стараюсь рассмотреть и цыплят, и свою изящную и красивую женушку, у которой профиль был самый правильный во всем институте (по точным измерениям ниткой). Если бы был с вами, где бы я сел? Вы так плотно разместились, ореху упасть негде. Я сел бы у ног моей славной наседки, целовал бы эти ноги и всю ее, а потом по очереди всех цыплят, ставя точку на Генюше.