Бесследно пропавшие… Психотерапевтическая работа с родственниками пропавших без вести - Барбара Прайтлер

8. Нарушения пищевого поведения

Нарушения пищевого поведения тесно связаны с психосоматической симптоматикой. Такие нарушения часто встречаются у молодежи, как, например, у одной семнадцатилетней клиентки. Проблемы приема пищи становятся основной темой нашей сессии.

Юная Н. слишком часто забывает поесть. Чтобы заглянуть в корень проблемы, я вношу изменения в психотерапевтический сеттинг: перед началом сеанса ставлю на стол тарелку с печеньем и угощаю им Н. Она ест как нормальный – в данный момент голодный – подросток; к концу сеанса не остается ни кусочка.

Я интерпретирую поведение Н. как регрессию. Она хочет, чтобы для нее готовили, ее кормили. Помимо этого, нежелание есть – это ее форма скорби. Совместный прием пищи был центральным элементом семейной жизни, которую она утратила. Я использую это обстоятельство, чтобы обострить ее воспоминания и укрепить ресурсы. Н. удается представить себе семейный ужин очень живо. В этом упражнении на воображение я приглашаю ее вспомнить комнату в родном доме во всех подробностях: запахи, звуки, образы. На этом сеансе Н. была очень раскрепощена и смогла точно описать, что готовила мать, как семья садилась за стол и т. д.

Забота двух олицетворяющих мать людей – психотерапевта и переводчицы – очевидным образом идет ей на пользу. Она начинает записывать в дневник свое расписание питания и следить за тем, чтобы по крайней мере раз в день есть что-то горячее, а также немного перекусывать. Благодаря этому она становится взрослее и учится нести ответственность за свое здоровье.

9. Тревога и страх как формы связи с событиями и нежелания в них поверить

Г-жа Л. смертельно боится, что что-то может случиться с ее детьми. Отвести их каждый день в детский сад или школу – это для нее преодоление себя. Любое, самое незначительное недомогание детей она использует, чтобы оставить их дома. Воспитателям в детском саду и учителям в школе она вполне доверяет, но этот странный страх, как его описывает Л., ее просто не отпускает.

Лишь через год психотерапии становится ясно, откуда этот страх: старший сын Л. бесследно исчез 12 лет назад. То, что на психотерапевтическом сеансе о нем зашла речь, – скорее случайность, а не сознательные усилия клиентки. С этого момента речь на сеансах идет о том, чтобы дать этому страху определенное наименование и указать на его место: этот страх не может помочь спасти ее первого ребенка. Поэтому ей нужно принять факт исчезновения и постепенно начать скорбеть: об ужасной потере нужно говорить и оплакивать ее, чтобы освободить отношение к младшим детям от тяжелого бремени прошлого.

Называние ужасных событий своими именами оказывается для клиентки облегчением: исчезновение сына в вихре войны произошло уже так давно, что со всей вероятностью стоит признать его гибель. В любом случае отношения матери со старшим ребенком прерваны.

Отношения же с младшими детьми реальны и прочны. Они никогда не подвергались такой угрозе, как отношения со старшим ребенком: войны нет, г-жа Л. живет в другой стране, в другое время. Психотерапевт считает необходимым, чтобы она рассказала детям о старшем брате. Проходит некоторое время, прежде чем она решается это сделать. Оказывается, ей нравится отвечать на вопросы детей о брате и о тогдашнем времени. Рассказы об их совместной жизни оживляют в ней приятные воспоминания.

В ходе длительного психотерапевтического процесса г-жа Л. постепенно учится скорбеть о потере и через это отпускать ее. Одновременно с этим ей удается увидеть в детях самостоятельные личности. Между тем младший ребенок уже старше ее первого сына в момент исчезновения.

Именно при симптомах, не имеющих медицинских причин и кажущихся весьма странными, бывает необходимо узнать побольше об истории жизни клиента. Как и в случае с г-жой Л., причина большого страдания может быть в вытесненном и расщепленном травматическом жизненном опыте.

10. Отложенные ритуалы

Функция ритуалов для близких пропавших без вести занимает в психотерапии важнейшее место.

Г-на В. положили в психиатрическую клинику после попытки самоубийства. Последовавшие за этим два года прошли между больничной палатой и его домом – общежитием для беженцев. Представить себе дальнейшую жизнь без снотворных и успокоительных препаратов он не может. И вместе с тем из-за зависимости от медикаментов он чувствует себя стигматизированным и неполноценным. Когда-то удачно начатая учеба теперь кажется относящейся к другому миру, нереальному для г-на В.

На психотерапию он приходит с целью как можно скорее избавиться от медикаментов. Понадобилось очень много времени, чтобы он почувствовал себя в психотерапевтических отношениях защищенным настолько, чтобы заговорить о гибели своей семьи. Что именно произошло на его далекой родине, он не знает, но фантазии на эту тему постоянно мучают его.

Его ночные кошмары становятся основной темой наших сеансов. Мне кажется, что каждая ночь приносит ему ту же боль и смертные муки, которые он пережил вместе со своими близкими.

Поскольку ритуалы прощания в его стране мне неизвестны, я спрашиваю у г-на В., что у них обычно делается в таком случае. Поначалу мой вопрос он игнорирует. Однако после дополнительных осторожных расспросов он все-таки готов поговорить об этом.

Когда я снова затрагиваю эту тему, он соглашается участвовать в разговоре и в очень выразительных картинах описывает буддистский ритуал погребения на своей родине. Наконец-то, его рассказ пронизан не отчаянием и безнадежностью, которые так хорошо мне знакомы по картинам из снов г-на В., а благодарностью близким и надеждой на лучшую жизнь после смерти. После этого ночные кошмары становятся реже, а страх погибнуть так же, как погибли родственники, уходит.

Ритуалы могут создаваться и совершаться непосредственно в рамках психотерапии, но можно поработать и над тем, чтобы с просьбой о совершении такого ритуала клиент обратился в свою культурную или религиозную общину.

В случае с г-ном В. я как психотерапевт прежде всего постаралась получить этнологические знания о формах погребения в его стране. Однако позже я поняла, что намного более важным, чем верность традициям, является личное воспоминание о ритуале и основанное на нем символическое представление о погребении и прощании с близким человеком.

Если г-н В. рассказывал об традиционных ритуалах вообще, то в случае с юной Н. все было конкретнее.

С ней мы постарались, по крайней мере, мысленно провести погребение ее отца и матери. Н. сочинила некролог и надпись для надгробной плиты. Она зачитывает тексты и объясняет, почему она выбрала для отца именно этот текст. Читая написанное для матери, Н. плачет, но потом ей удается успокоиться. Она рассказывает о похоронах: кто пришел бы, какие бы читались молитвы, кто какие бы приготовил блюда и пр. Это помогает ей оплакать родителей и по крайней мере символически, поставить им надгробный камень. Этот сеанс отмечен серьезностью и глубокой печалью. И все-таки в конце его мы обе чувствуем облегчение. Прощаясь, Н. даже улыбается.

Иногда ритуал, который подошел бы для пропавших без вести может возникнуть в рамках межкультурного и межрелигиозного сеттинга.

Г-н Т. очарован пьетой (статуей, изображающей деву Марию с мертвым Иисусом на коленях), увиденной им в одном из католических госпиталей. Страдающая мать, которая держит своего мертвого сына, олицетворяет для него его собственную боль и тоску по матери. В разговоре со священником в госпитале он хочет узнать побольше об истории изображения и рассказывает о своей семье. Священник приглашает Т. на мессу, где специально молится о погибших и пропавших без вести членах семьи Т. Хоть это и не его религия, Т. чувствует себя понятым, принятым и утешенным.

Ритуалы имеют большое психологическое значение, так как помогают принять смерть, потерю и исчезновение. Они знаменуют переходы от времени, когда любимый человек был рядом, ко времени, в котором его нет. Поэтому ритуалы необходимо совершать обязательно, в идеальном случае – так, как это предписывается соответствующим социальным сообществом. Если это невозможно, то ритуал нужно создать и совершить через какое-то время. Для пропавших без вести никаких специальных ритуалов нет, поэтому необходимо придумывать новые формы. Зачастую бывает достаточно небольшой модификации известного ритуала – это могут быть заимствования из других традиций и религий или же новые фантазии.

VI. Семьи и насильственные исчезновения

Полин Босс очень точно описывает хаос в структуре семей, в которых кто-то пропал без вести:

«В случае неопределенной потери идентичность семьи нарушается, потому что одного из членов нет ни внутри, ни вовне системы…»

В настоящей главе речь пойдет прежде всего о трудностях, возникающих внутри семьи из-за исчезновения кого-то из родственников, и о том, какую помощь им могут оказать психосоциальное консультирование и психотерапия.