Бесследно пропавшие… Психотерапевтическая работа с родственниками пропавших без вести - Барбара Прайтлер

На следующем этапе мы смогли обсудить, как трансформировать энергию гнева во что-нибудь осмысленное и полезное. Он хотел помогать молодым людям – таким же, как он, изгнанникам – получать образование. Через несколько месяцев он стал членом одной организации беженцев, выступавшей за мирные политические реформы на его родине.

4.1. Аутоагрессия

Близкие пропавших без вести часто стремятся к смерти, дело доходит до попыток суицида или, по крайней мере, до нанесения себе травм. Напряжение от того, что ничего нельзя сделать, от полной неизвестности становится столь сильным, что физическая боль приносит облегчение.

Г-н А. много раз тушил горящую сигарету о свою руку. По его словам, в один из вечеров, если бы у него под рукой был нож, он бы эту руку себе отрезал.

У г-на Д. рука усеяна шрамами от порезов, которые он наносил себе сам. Стремление ранить себя становится особенно сильным, когда на его родине взрываются бомбы, и он не знает, живы ли члены его семьи.

О стремлении к суициду говорит большинство клиентов, у которых есть пропавшие без вести близкие. Может быть, по ту сторону смерти есть ответы на вопросы об исчезновении, а может быть, там можно воссоединиться со своими близкими. Таким образом, за суицидальными устремлениями стоит не столько намерение умереть, сколько желание вновь жить вместе с родными. В психотерапевтическом процессе к суицидальным мыслям относятся очень серьезно, они тщательно анализируются. Что стоит за ними?

Даже если в подобных обстоятельствах в большинстве случаев – это стремление клиента к жизни без боли и отчаяния, наш долг найти пути и хоть сколько-нибудь приблизиться к этому все же в этом мире, а не по другую его сторону.

Иногда, чтобы смягчить тяжесть сиюминутного отчаяния, требуется внешний контроль аутоагрессии. В конце сеанса заключается устный или даже письменный договор о том, что до следующего сеанса (обычно – через неделю) со стороны клиента не должно быть никаких агрессивных либо аутоагрессивных действий. Благодаря тому, что психотерапевт или консультант берет на себя этот контроль, подавленный, страдающий человек получает хоть какое-то облегчение. Четко ограниченные временные рамки – неделя – вполне обозримы и поддаются контролю. Конечно, на первом этапе важно постоянно возобновлять такие договоренности, пока у клиента не возобновится самоконтроль и способность самостоятельно принять решение о том, чтобы жить дальше.

4.2. Агрессия в отношении других

Работая после цунами в группах психосоциальной помощи в различных регионах Шри-Ланки, я постоянно обращала внимание на агрессию родителей по отношению к их выжившим здоровым детям. Это совпадает с психотерапевтическим опытом и после других экстремальных травмирующих ситуаций. Так, г-н С. был не в состоянии совладать со своей агрессией.

Я предложила ему срочное направление в психиатрическую больницу, поскольку на тот момент он не контролировал себя и был неспособен обуздать агрессию по отношению к своему сыну. Он рассказал, как прошлым вечером избил своего сына, хотя раньше никогда не поднимал руку на своих детей. Он был в ужасе от собственного поведения: он поднял руку на единственного оставшегося у него ребенка.

Г-н С. согласился на госпитализацию, поскольку нам удалось позаботиться о размещении его сына в семейном детском доме, где он был надежно защищен от любого насилия. Отцу это было важно – он чувствовал, что для сына человека, который не мог держать себя под контролем, так будет лучше.

Очень важно – даже важнее, чем при аутоагрессии – быстро найти формы контроля агрессии по отношению к детям и более слабым членам сообщества. Сама по себе агрессия в свете травматизации понятна и нормальна – и все равно необходимы правила, как с ней обращаться, чтобы выбраться из водоворота насилия. Контроль агрессии извне означает в данном случае договоренность об отсутствии насилия по крайней мере до следующего сеанса (см. выше). Существуют и другие безобидные способы дать выход агрессии.

1. Помочь вывести лишнюю энергию может физическая активность. В некоторых видах спорта определенная доля агрессии даже необходима (ведь одна команда всегда хочет того, чему сопротивляется другая). Идеальный внешний контроль агрессии осуществляет спортивный судья.

2. Может быть полезен громкий крик, хотя почти нет таких мест, где взрослому человеку было бы позволено кричать. Некоторые клиенты используют для крика места, где и так царит шум – водопады, железнодорожные мосты. Родители могут превратить это в игру со своими детьми.

3. Можно и бить – но только не живых существ. Можно наносить удары по подушкам или другим мягким предметам. Иногда хорошо завести для этого специальную подушку или мяч. Удобно использовать поролоновые мячи – их можно сильно ударять об пол или о стену, мять или рвать.

Можно, хотя это грубо и резко, но все же лучше, чем бить детей, – пустить в ход посуду, разбивая ее о стенку или об пол. На консультации или психотерапевтическом сеансе демонстрируются все возможности канализирования агрессии, а клиент может выбрать, что для него лучше. Если выбранная стратегия удачна, то ее сохраняют и в дальнейшем. Если же она не срабатывает, идет поиск новой, более подходящей формы контроля над агрессией. 4. Поскольку женщины из стран с определенной культурой в большинстве своем не занимаются никаким спортом, мы стараемся найти более близкие им выходы для агрессии. Почти во всех культурах известны виды простого теста, из которого делаются хлеб или лепешки. Чтобы из этой смеси муки и воды что-то получилось, нужно ее с силой вымесить. Эти разминания и удары теста об стол мы используем для выхода накопившейся агрессии. Но нужно сказать, что такое тесто, заряженное самыми плохими эмоциями, лучше затем выбросить, чем пустить на хлеб для семьи.

Этот список форм снижения агрессии, конечно, можно продолжить и творчески дополнить. Важно, что клиенты понимают, что их агрессия является нормальной реакцией на пережитое. Но выражение агрессии должно находиться под контролем и не должно приводить к новому страданию.

5. Трудность установления новых отношений

Начало новых отношений для родственников пропавших без вести весьма затруднительно. С одной стороны, верность и преданность пропавшим должны оставаться неприкосновенными, а новые отношения могут им угрожать. С другой стороны, новые отношения заключают в себе опасность новой потери.

Пару месяцев назад у г-жи Ф. появился новый друг. Он пригласил ее вместе с дочерью к себе в гости. Теперь он готовит для них, забирает ее дочку из школы и делает с ней уроки, сопровождает г-жу Ф. в ее походах по инстанциям и дает ей советы по социальным вопросам. На его желание более интимных отношений она отвечает извинениями и отговорками. Когда он тем не менее делает ей предложение выйти за него замуж, она совершенно смущена и даже рассержена. Хотя Ф. и ведет с ним совместную жизнь, она не хочет это так называть. Ведь она верна своему пропавшему без вести мужу. Ее амбивалентность здесь очевидна: она продолжает идеализировать своего мужа и хочет сохранить с ним тесную связь. В то же время она рада дружбе и помощи своего нового друга. Пока эта дружба не получила более точного определения, она может сохранять баланс между верностью пропавшему мужу и партнерством с другом. Только когда это партнерство обретет новый статус (брак), сохранять этот амбивалентный баланс г-жа Ф. больше не сможет. Поэтому она обрывает контакты с этим мужчиной, что означает для нее как для работающей матери-одиночки сильный дополнительный стресс. Она чувствует себя одинокой и потерянной, хотя и повторяет на психотерапевтических сеансах, что не могла поступить иначе.

Когда через несколько недель ее друг перестает обижаться и возвращается, она снова с удовольствием принимает его дружбу. Оба ведут себя так, будто никакого предложения не было. На сеансах она старается обойти молчанием, что помирилась со своим другом, а когда это выясняется, то сводит все к пользе для дочери: «Он захотел повидаться с моей дочерью, и, в конце концов, ребенку нужен кто-то, кто помогает ему с уроками».

Ни у кого из моих клиентов, чьи спутники жизни пропали без вести, нет новых партнеров. Большинство из них живут одни, даже не допуская вопроса о возможности новых отношений. Все новые потенциальные партнеры сравниваются с идеализированным образом пропавшего супруга, а те, будучи живыми людьми из плоти и крови, конечно, не могут ему соответствовать.

Сложность при вступлении в новые отношения испытывают и те клиенты, у которых пропали без вести родители или братья и сестры. Кажется, что опыт внезапного исчезновения любимого человека потряс их так, что любые новые глубокие связи просто пугают. Только чтобы больше не испытать эту боль, близких отношений избегают с самого начала.