«Карьера» Русанова. Суть дела - Юрий Васильев

— Эдак мы за часок доплывем? — спросил Геннадий.

— Греби себе, знай… За часок… Погоди, скоро горловина будет, это как мясорубка. Всю воду меж двух скал пропускает.

— Пугаешь?

— Да нет… Туда-то мы проскочим легко, а вот обратно хоть волоком… Ты меньше разговаривай, дыхание собьешь.

Показалась горловина, течение усилилось, вода кое-где срывалась в водовороты, однако Русанов видал и не такое. Когда под Желтой падью их два года назад накрыл тайфун, это было внушительно, даже у кэпа поджилки затряслись… А Пифагор, бедняга, побелел…

— Суши весла! Ну, живо!

Геннадий хотел удивиться, но не успел, потому что лодка вдруг со всего маху остановилась, подпрыгнула, потом круто развернулась, пошла боком, черпая бортами. Геннадий, понимая, что надо что-то делать, может быть, вычерпывать воду, растерялся, выпустил весло, и в ту же секунду его кинуло вперед, ударило обо что-то твердое…

— Раззява! — заорал Княжанский, но Геннадий ничего не слышал, уши заложило, во рту было солоновато. Он кое-как встал на четвереньки, потом сел, все еще не понимая, что произошло. Лодка дрожала, как в вибраторе, стучащая дрожь отдавалась во всем теле. Было тихо. Пугающе тихо — словно в исступленном молчании река билась о дно и пыталась скинуть с себя людей.

— Флотский порядок! — сказал Герасим. — Эко тебе скулу развезло! Не будешь галок ловить. Это не море, тут и потонуть недолго…

Судя по тому, как бежал назад берег, лодку несло все быстрей и быстрей, а Геннадию казалось, что они стоят на месте… Берег неожиданно, рывком приблизился, нависшая над водой скала пошла прямо на них, потом в последний момент подалась куда-то в сторону, и лодка, описав стремительную крутую дугу, выскочила на песчаную косу.

Выскочили вовремя: впереди, в сотне шагов от них, тянулись Крестовские камни, а над ними с берега на берег было перекинуто хлипкое сооружение, представляющее собой два параллельных троса — это мост, а третий, чуть выше — перила. Кроме тросов почти ничего не было, половина досок давно сгнила, другие держались до первого шага. Но самым скверным было то, что внизу ревели пороги.

— Эта висюлька — мост?

— Не время трепаться, — остановил Герасим. — Слушайте меня. Идти будем с интервалом в пять шагов, иначе доски могут загреметь. Упор делать на трос. Ясно? Первым иду я.

— Погоди, начальник, — сказал Пифагор. — Погоди, тебе говорят. — Он держал в руках моток веревки. — Ну-ка, обвяжись.

— Чего? — не понял Геннадий.

— Не знаешь, что ли? Страховка. Вот так, возле ремня петельку сделай… Теперь порядок.

— Котелок у тебя варит ничего, — сказал Княжанский. — Ничего… Э! Погоди! Куда тебя несет?

Пифагор был уже на мосту.

— Назад, сукин сын! Я же сказал — первым иду я!

— Не ори, начальник, береги силы. И меня слушай, если черепушка дорога. — Он спокойно стоял на тонкой ниточке троса. — Вытаскивать вас некому… Дам слабину веревкой — идите, натяну — стоять и не рыпаться. Ты куда петлю суешь, бригадир? Ты еще на шею надень, удавишься. На трос ее цепляй, понял?

Геннадий от удивления даже икнул. Пифагор выпрямился! Он стоял совсем прямо, как линейка, как воплощение перпендикуляра! Пифагор, который вечно клевал носом… Ого! Вот это идет! Танцует…

Впереди раздался всплеск — упала доска. Потом еще одна.

— Осторожно! — крикнул сзади Герасим.

Веревка натянулась. Надо было стоять. Но стоять Геннадию было невозможно, он боялся высоты, не мог ходить по крыше, даже по краю перрона ходить было трудно, кружилась голова и делалось как-то муторно, а тут хоть и невысоко, каких-нибудь пять метров, но все вокруг вертелось и плясало. Он побежал, чтобы скорее миновать самый опасный участок, споткнулся и выпустил из рук трос…

— Вот такие всегда убиваются, — сказал Пифагор. — Сдурел немного?

Геннадий все еще куда-то падал, его тошнило, он стоял, вцепившись в трос, и не мог сделать ни шага. Сердце билось возле самого горла. Пифагор! Скажи на милость, все думают, он хлюпик, а он меня одной рукой поймал.

— Идем! На берегу блевать будешь. — Он намотал на руку веревку, которой был обвязан Геннадий, и повел его по шаткой доске, как теленка. Позади тяжело дышал Герасим.

Мост упирался в крутой глинистый берег, поросший кое-где чахлым боярышником. Едва заметная тропинка шла вверх и терялась в каменистых сопках, за которыми лежал поселок Кресты. Это был очень маленький поселок из десяти или пятнадцати домов, да и те зимой пустовали. Здесь жили сплавщики, народ пришлый.

— Этой дорогой не ходил, — сказал Герасим. — Ты ее откуда знаешь?

— Самая моя дорога…

— Удивил ты меня сегодня. Как ты через мост сиганул, чистый альпинист.

— Крым, — сказал Пифагор. — Карпаты.

Он снова шел согнувшись, молча.

— Ого! Отдыхал?

— С минометом за спиной.

До поселка добрались быстро. Герасим вытащил из дому заспанного продавца, тот, тараща на них глаза, насыпал полный мешок всякой снеди, потом они посидели немного и тронулись в обратный путь. Пифагор исчез сразу, как только пришли в поселок, и Геннадий понял, что насовсем. Он же решил остаться… Как-то в дороге об этом забыли.

…Пифагор догнал их у распадка.

— Ты чего? — спросил Герасим.

— Ничего. Мост перейдете, там и распрощаемся.

«Куда он денется? — думал Геннадий. — Маруху свою он прибьет в первую же пьянку, она его выгонит, потом он схлопочет пятнадцать суток, потом опять канавы и гривенники по пивным, какой-нибудь сердобольный дядя вроде Княжанского — и завертелось все сначала… Но, странная, однако, вещь — привязался я к нему…»

Спустились к реке. Постояли.

— Может, провожу? Как бы Генка не загремел.

— Я его к себе привяжу, не кувыркнется. Ну, бывай, Тимофей. Не поминай, если что…

И тут они увидели, что берег размыло. Вода все еще прибывала, и теперь даже больше, чем в прошлые дни… Там, где несколько часов назад была гладкая утоптанная глина, сейчас на глазах ширились длинные ломкие трещины.

Герасим прыгнул вниз.

— Ну-ка, Гена, быстро! Обвязывайся, и пошли. Проскочим.

— Не торопись, начальник, к рыбам успеешь. — Пифагор выразительно посмотрел наверх.

Глинистый берег дышал. Косматые рыжие комья поминутно срывались вниз. Свая пригнулась, и только огромный валун, в который она упиралась комлем, мешал ей завалиться.

Ни слова не говоря, все трое вскарабкались по отвалу. Герасим обмотал веревкой нижний конец сваи, а Пифагор, цепляясь за торчащие из земли корни, полез наверх. Там метрах в семи над ним виднелся обгорелый кряжистый пень. Уже захлестнув петлю, он обернулся и вдруг увидел свежую желтую глину на широком изломе обрыва. Ее становилось все больше и больше. Огромный, заросший дерном пласт — тот, что еще минуту назад был у него под ногами, — легко отодвинул валун и тяжко, с натугой рухнул. Секундой позже раздался отрывистый, громкий всплеск.

— Эй! — крикнул Пифагор и осекся ребят на площадке не было. Не было и площадки. Внизу он увидел обломанный комель сваи и рядом торчавший подошвой кверху латаный сапог Герасима.

Поджав ноги, Пифагор прыгнул вниз. Еще не коснувшись земли, почувствовал тупой удар в спину — за ним с откоса сорвался большой жирный пласт глины. Последний пласт. Теперь рядом поднималась мокрая каменная стена. «Словно мясо с костей», — успел подумать Пифагор и споткнулся. Это был сапог Герасима. Где же они? И вдруг понял; здесь, в сапоге, нога. А вот эта телогрейка — бригадир…

— Живой, что ли?

Телогрейка зашевелилась. Пифагор схватил Геннадия, поднял — тот смотрел на него мутными глазами.

— Целый?

Вроде да…

— Тогда сиди.

Вытащил Герасима. Лицо у того было разбито, сквозь вырванный клок гимнастерки виднелась набухшая кровью рубаха.

Геннадий хотел подняться, помочь, но не чувствовал ног. Их словно не было. «Позвоночник! — мелькнула мысль. — Ну, тогда каюк…»

— Герасим!

— Погоди ты!.. Эй, начальник… Ты что? Слышишь?

Герасим лежал ничком, глаза были закрыты. Дышал он с трудом, хрипло. Пифагор подтащил его ближе к скале, усадил. Воды бы… За водой надо было спускаться вниз по откосу, потом карабкаться обратно. Долго. Пифагор распотрошил мешок, достал бутылку водки и стал лить ему на голову. Герасим закашлялся, замычал.

— Отошел?

— Не знаю… Генка где?

— Тут твой Генка. Давай я тебе лицо оботру, крови напустил, как все равно петуха резали.

— Паразит ты, — хрипло сказал Герасим. — И когда надраться успел? Несет от тебя погано.

— От кого несет — сам понюхай. — Он вдруг засмеялся. — Облизать тебя сейчас — закусывать можно.