Недремлющий глаз бога Ра - Константин Шаповалов

Я усмехнулся, а Татьяна Алексеевна смутилась.

Взбодрившись чифиром, дядя Жора раскрыл свой замечательный блокнот, и принялся перечитывать вслух только что написанный текст.

Действие разворачивалось в захваченном зэками бараке, причем персонажей в этой части повествования было только двое: взбунтовавшаяся толпа, и некий Юрок, который ею верховодил. Толпа обращалась к Юрку с вопросами, а тот, демонстрируя блестящие способности, находил выходы из самых безнадежных ситуаций.

Читал Голливуд звучно, с выражением, сопровождая прямую речь зловещими драматическими паузами:

— Сдавайтесь, гады, — передали на зону суки ментовские, — не то всех положим без разбору. Бараки возьмем штурмом, а вам пришьем попытку к бегству!

— Юрок, что делать? — спросила толпа.

Юрок задумался.

— Так, — наконец сказал он, — запираем окна и двери, разбираем печь. Если кто-то попытается к нам проникнуть, будем бить их этими кирпичами прямо по головам!

— Юрок, ты — гений! - радостно сказала толпа и радостно побежала ломать печку…

— Употреблять слово два раза подряд не литературно, — сказал я, когда дядя Жора закончил чтение. — Например, пусть толпа воскликнет радостно, а печку побежит ломать, например, водушевленно.

— Водушевленно зеки бегают только на дальняк! — возразил писатель, сделав пометку в блокноте. — Ты чего пришел? С хаты выселяют?

— Нет, мне в американское посольство попасть надо, а там очередь в три километра…

— Зачем тебе посольство, если ты, Химик, не еврей? — удивился Голливуд — Или в отказ пошел?

Отказников Голливуд не жаловал, по старинке считая их предателями и врагами народа.

— Нет, по вызову. Вызывают меня, ну, вроде как в командировку…

— И не боитесь ехать, Сереженька?! — ахнула Татьяна Алексеевна. — А вдруг вас назад не выпустят?!

— В командирооооовку, — со значением протянул дядя Жора, — Ну, это другой перец, это мы понимаем. Неси, Лексевна, мобилу.

Как только та скрылась в прихожей, Голливуд наклонился, и зашептал мне в ухо:

— Химик, запалишься — все отрицай! Самое главное в нашем деле — никогда ни в чем не сознаваться. Пусть поют что хотят, а ты делай морду кирпичом, и на своем стой: не я, мол, и знать ничего не знаю.

— Да я же просто так еду, не на задание.

— Молодец, вот так всем и говори. — он отодвинулся, и покровительственно похлопал меня по плечу. — Полное отрицалово, и никогда ни в чем не сознаваться, едрена шишка!

Держа в вытянутых руках маленький мобильный телефончик, на кухню зашла Татьяна Алексеевна. Передвигалась она с такой осторожностью, будто аппарат был сделан не из обычной пластмассы, а из какой-нибудь пластиковой взрывчатки.

— Морду валенком, и тверди себе: от дачи показаний отказываюсь! — приняв телефон, продолжал авторитетно бубнить Голливуд. — Показания лучше не на следствии давать, а в суде, когда делюгу прочитаешь…

— А что случилось? — перепугалась Алексеевна.

— Про Сака и Ванцета слыхала? Которые чертежи атомной бомбы сперли?

— Это имени которых фабрика? Их же, кажется, расстреляли, или что…

— Не расстреляли, а током сожгли, за предательство национальных интересов.

Последовал краткий, но впечатляющий пересказ повести "Подвиг Разведчика", где роль фашистов исполняли американские империалисты, а главными героями были советские десантники Сак и Ванцет. Партизанский отряд под их командованием действовал, как можно было догадаться, в окрестностях Лос-Аламоса, где некие "фраера и в натуре гады" испытывали ядерное оружие. Американская уголовка повязала героев с поличным, когда они перебрасывали через забор экспериментальную атомную бомбу, и приговорила к смертной казни.

Душераздирающая сцена была описана в лицах, причем скончался дядя Жора настолько натурально, что хозяйку пришлось отпаивать волокардином.

Когда она пришла в чувство, Голливуд взялся за телефон и принялся готовить меня к заброске — обзвонил с десяток то ли министров, то ли депутатов, пока не напал на след одного милицейского чина, который непосредственно был причастен к наружной охране. Тот, как выяснилось, отмякал в сауне, и удивился звонку настолько, что даже вопросов задавать не стал — велел подойти в десять утра к будке и назваться часовому.

— Нету на земле никакой правды…, - глубокомысленно сказал по этому поводу дядя Жора, отложив телефон.

— А то! — поддакнул я и поскорее улизнул, пока он в провожатые не набился.

Ему ведь, если чифир в голову стукнет, то и он в Америку поедет!

Глава третья

Для успешной карьеры от человека требуется только одно: в нужное время оказаться в нужном месте. Хотя известны примеры, когда индивидуум выстроил будущее собственным горбом, это все-таки не правило, а исключения. Их немало, но зато сколько безвестных талантов было раздавлено колесом фортуны? Тьмы, если судить по количеству придурков, вознесенных благодаря ухмылке случая.

Так, не вполне доверяя собственной планиде, я снова отправился в посольство, где, о чудо, все прошло гладко: и часовой признал за своего, и американцы встретили как родного. Не хлебсолью, но такими радушными улыбками, что даже стыдно стало, что долго не приходил.

Главным же сюрпризом дня явилось письмо Веника, которое вручили вместе с приглашением и кучей анкетных бланков. Одна проблема — прочитать не удалось, поскольку товарищ, оказавшись в Штатах, английский еще не выучил, а русский уже забыл. И писал на каком-то странном птичьем языке: чики-чики, чики-пуки, оки-доки.

Вероятно, при кораблекрушении его приголубило каким-нибудь бомбрамселем.

Уж я и на просвет бумажку смотрел, и кверху ногами переворачивал, и на зуб пробовал, но второго Шампольона из меня не вышло, как ни старался. Удалось только понять, что Веник с Хунхузой смылись на спасательном плотике, и благополучно добрались до цивилизации. И спят раздельно. Очевидно, первое обозначалось чики-чики, а последнее чики-пуки. Мой приезд, таким образом, подпадал под оки-доки. Несколько скрасила разочарование шикарная подпись:

Yours truly, V.M.Lipsky, Esquire

Утешившись тем, что эсквайр — он и в Америке эсквайр, я принялся заполнять анкетки. Поскольку на мое имя в «Люфтганзе» уже был куплен билет Москва — Нью-Йорк — Москва с открытыми датами. Американцы предложили мне посетить США в качестве туриста, посмотреть "Эмпайр Стейтс Билдинг" и вернуться, причем все расходы брала на себя приглашающая сторона. Причем, вернуться я могу в любой момент, как только захочу — для этого достаточно обратиться в любое отделение «Люфтганзы» и промяукать. На форс-мажор мне выдаются пятьсот долларов наличными прямо здесь и сейчас, если, разумеется, я не против.

Хунхузино ведомство расщедрилось, как я понял. Чтобы расспросить меня поподробнее, поскольку один только я с лабораторным компьютером работал: ни Веник, ни Хунхуза, ничего о научных изысканиях Мюссе не знали.

Разумеется, я был не против поездки. Наоборот, мысленно я был уже там, уже роились в мозгу бредовые видения: в белом смокинге, я спускаюсь по трапу, а навстречу мне бежит Хунхуза, тоже вся в белом. И где-то вдали, в углу, почти за кадром, маячит дебильный Веник с бутылкой пиратского виски.

Кое-как заполнил необходимые документы, схватил деньги, и ходу, поскорее, подальше от полоумного бреда. Думал, на улице полегчает, но ничуть не бывало, к видениям еще звук присоединился:

— Теперь, — шепчет внутренний голос, — ты обязан жениться. Как честный человек.

Cлышать эти слова мне ужасно приятно, хотя понимаю, что полнейший идиотизм и шизофрения. С какой стати я обязан жениться? Ну, переспали один раз, но чего не бывает в жизни? Это ей на пароходе, в изоляции, приспичило, а на воле за каким чертом я ей сдался? Мало там, возле ее ранчо, одиноких ковбоев скачет? Да и этот еще Липский, дебил, донжуан хренов.

— Да, но ведь как честный человек ты обязан! — настырно твердит голос. — Ты ведь честный человек? Значит, обязан, значит, срочно, бегом в салон новобрачных, покупать белый смокинг с черной бабочкой!

— А ситцевую пижамку? — иронизирую в ответ. — Веселенькой расцветочки?

— Почему нет? С одной стороны, ты — порядочный, честный человек. С другой стороны, в Америке так принято, чтобы супруги спали в пижамах, каждый в своей спальне. Это в России вместе спят, потому что деваться некуда, а в цивилизованных странах у каждого своя спальня, и своя пижама. Что тут такого?

— А ниче! Нужен я ей тыщу лет, с голой задницей. Денег-то только на пижаму…

— Не в деньгах счастье! — пошлит голос. — Памятник заказала, значит ждет! Значит, неравнодушна.

Как могу, сопротивляюсь навязчивой шизе, но подсознание угодливо рисует идиллическую картинку: я в шезлонге, возле фонтана, под собственной скульптурой. В веселенькой ситцевой пижаме, с сигарой в зубах, и ласкающейся Хунхузой на коленях. Вдали, в углу, почти за кадром, маячит Веник, почему-то чернокожий, в сомбреро, но с неизменной пиратской бутылкой. Короче, дурдом полный. Представляю себя суперменом в другом измерении, а в нашем плетусь как лунатик, механически переставляя ноги, в абсолютной прострации. И на автопилоте прихожу во двор, прямо под окошко дяди Жоры. Он-то и вывел меня из опасного трансцендентального состояния.