Белые зубы - Зэди Смит

На следующей неделе до среды был Маджид, а потом снова Миллат, потому что Хорст Ибельгауфтс, старый друг Арчи по переписке, прислал следующее письмо, которое Арчи, будучи в курсе странных пророческих особенностей корреспонденции Хорста, не замедлил подсунуть Самаду:

15 сентября 1984

Дражайший Арчибальд!

Со времени моего последнего письма прошел немалый срок, но меня побудило написать тебе чудесное событие в моем саду, которое безмерно радует меня уже несколько месяцев. Дабы не утомлять тебя подробностями, сразу сообщу, что я наконец решился выкорчевать старый дуб в дальнем уголке моих владений, и даже передать тебе не могу, как дивно переменился сад! Чахлые ростки стали получать достаточно солнца и настолько окрепли и разрослись, что их можно даже срезать — впервые на моей памяти у моих ребятишек стоит на окне по букету пионов. Все эти годы я мучился мыслью, что я никудышный садовник, а дело было в тенистом старом дереве, которое заполоняло корнями половину сада и отбирало соки у других растений.

Письмо было длинное, но Самад не стал читать дальше. Спросил в раздражении:

— И как следует истолковать данное пророчество?

Арчи многозначительно постучал себя по носу.

— Это значит чик-чик. Ехать должен Миллат. Это знак, дружище. Ибельгауфтсу можно доверять.

Обычно Самад плевать хотел на знаки и постукивания по носу, но при своей теперешней взвинченности он готов был прислушаться к совету. И тут вдруг Поппи (которую очень беспокоило, что из-за чехарды с близнецами она отошла на задний план) проявила заинтересованность и сообщила, что ей привиделось во сне, что это должен быть Маджид. И снова мысль Самада переметнулась к старшему. Совсем отчаявшись, он даже согласился, чтобы Арчи подбросил монету, но и тут решение ускользало: давай два из трех, нет, три из пяти, — в общем, Самад не мог этому довериться. Вот так, хотите — верьте, хотите — нет, Арчи и Самад сидели у О'Коннелла и разыгрывали в лотерею двух мальчишек, отрабатывали удары судьбы, подкидывали души и смотрели, чья возьмет.

В их защиту стоит кое-что пояснить. Между ними ни разу не всплыло слово похищение. Более того, обозначь кто-нибудь так его намерения, Самад пришел бы в изумление и ужас, как лунатик, проснувшийся поутру в хозяйской спальне с кухонным ножом в руке. Он отдавал себе отчет, что еще не поставил в известность Алсану. Что уже забронировал билет на рейс в 3:00. Но ему и в голову не приходило, что эти две вещи имеют хоть какое-то отношение, хоть малейшее касательство к похищению. Вот почему он был удивлен, когда 31 октября в два часа ночи застал Алсану на кухне, скорчившуюся над столом и плачущую навзрыд. Ему и в голову не пришло: «Она узнала, что я собираюсь увезти Маджида» (в итоге был окончательно и бесповоротно выбран Маджид), — ведь не был же он усатым злодеем из викторианского детективного романа, не подозревал в себе преступного замысла. Скорее, мелькнула мысль: «Она знает про Поппи», — и, как инстинктивно поступают в подобной ситуации все неверные мужья, он решил, что лучшая защита — нападение.

— Вот, значит, как меня встречают дома? — Грох сумкой об пол для пущего эффекта. — Я всю ночь провел в этом адовом ресторане, а дома ты со своими мелодрамами?

Алсану сотрясало от рыданий. Из-под приятного жирка, колыхавшегося в распахнувшемся сари, доносилось странное бульканье; жена замахала на Самада руками и зажала ладонями уши.

— Оно того стоит? — спросил Самад, стараясь скрыть страх (непонятно, как себя вести: он ожидал вспышки ярости, но никак не слез). — Прошу тебя, Алсана, не нужно так убиваться.

Она снова на него замахала, словно хотела отделаться, а потом немного подалась назад, и Самад увидел, что непонятное бульканье исторгала не она, а какой-то приборчик, на который она навалилась. Это был радиоприемник.

— Какого…

Алсана оторвала от себя приемник и выдвинула его на середину стола. Жестами показала: включи. Кухоньку облетели четыре знакомых сигнала — позывные, сопровождающие англичанина в любом уголке захваченной земли, потом голос на безупречном английском сказал:

Всемирная служба информации Би-би-си, 3 часа пополуночи. Миссис Индира Ганди, премьер-министр Индии, была застрелена сегодня охранниками-сикхами в саду своего дома в Нью-Дели в знак открытого восстания. Вне всякого сомнения, ее убийство стало местью за операцию «Голубая звезда» в июне нынешнего года, в ходе которой была разрушена одна из главных святынь сикхов в городе Амритсаре. Сикхи, которые сочли это посягательством на свою культуру…

— Довольно, — сказал Самад и выключил радио. — Все равно от нее не было толку. Они все там такие. Какая разница, что происходит в Индии, этой помойной яме. Дорогая… — Прежде чем это сказать, он подумал, отчего он сегодня такой жестокий. — Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Интересно, а по мне ты бы тоже так убивалась? Куда там, тебе дороже какая-то политиканка, совершенно тебе не знакомая. Ты являешь собой наглядный пример невежества масс. Тебе это известно, Алси? — Он взял ее за подбородок и говорил, как с ребенком. — Плачешь о богатых и власть имущих, которые на тебя плевать хотели. Эдак ты через неделю поднимешь рев, что принцесса Диана сломала ноготь.

Алсана скопила слюну и смачно плюнула в Самада.

— Бхайнчут! Я не ее оплакиваю, идиот, а своих друзей. Теперь польются реки крови — и в Индии, и в Бангладеш. Пойдут погромы — с оружием, резней. Начнутся публичные казни, как раньше. Все будет как на Махшаре[52] в Судный день — улицы наполнятся телами, Самад. И ты, и я это знаем. И в Дели, как всегда, будет страшнее всего. А у меня там кое-кто из родни, друзья, прежние возлюбленные.

И тут Самад ее ударил — и потому, что она помянула своих бывших, и потому, что вот уже много лет никто не называл его бхайнчут (дословно: тот, кто, попросту говоря, спит со своими сестрами).

Алсана схватилась за щеку и спокойно сказала:

— Я плачу от жалости к тем беднягам и от радости за своих сыновей! Пусть их отец равнодушный тиран, зато они не умрут на улице, словно крысы.

Все шло по старому сценарию: те же соперники, тот же ринг, те же разборки и хуки правой. Без перчаток. Звук колокола. Самад выходит из своего угла.

— Их ожидает худшее: жизнь в духовно обанкротившейся стране с матерью-психопаткой. Совершенно чокнутой. Сплошные тараканы в голове. Посмотри на себя, во что ты превратилась! Смотри, как ты разжирела! — он ущипнул ее и быстро отдернул руку, словно боясь заразиться. — Во что ты одета? Кроссовки и сари? А это что такое?

Речь шла об одном из Клариных африканских шарфов; этим длинным куском красивой оранжевой ткани Алсана обматывала свою пышную гриву. Самад стащил шарф и швырнул в угол, волосы Алсаны рассыпались по плечам.

— Ты забыла, кто ты и откуда. Мы не вернемся домой, потому что мне стыдно будет показать тебя родне. И зачем в Бенгал за женой ездил, — скажут они. — Пошел бы просто в Путни.

Алсана кисло улыбнулась и покачала головой, а Самад с напускным спокойствием налил воды в чайник и поставил на плиту.

— А на тебе-то какое красивое лунги, Самад Миа, — с горечью произнесла она, кивнув на его голубой спортивный костюм, который венчался бейсболкой Поппи с эмблемой «Лос-Анджелесских рейдеров».

Самад, не глядя на нее, сказал: «Вот где разница» — и похлопал себя по левой груди.

— Тебе нравится в Англии, потому что ты целиком ею отравлена. А дома наши мальчики жили бы намного лучше, не то что…

— Самад Миа! Даже не заикайся! Только через мой труп эта семья вернется туда, где нашим жизням угрожает опасность! Клара мне все рассказала. Про то, что ты задавал ей странные вопросы. Что ты замышляешь, Самад? Мне Зинат сообщила про всякие там страхования жизни… кто у нас умирает? Ох, смотри, Самад. Знай, только через мой труп…

— Ты уже мертва, Алси…

— Замолчи! Замолчи! Я не психопатка. Это ты хочешь свести меня с ума! Я звонила Ардаширу, Самад. Он говорит, что ты уходишь с работы в половине двенадцатого. Сейчас два. Я не психопатка!

— Нет, гораздо хуже. Твой ум поврежден. Ты считаешь себя мусульманкой…

Алсана быстро повернулась к Самаду, который упорно не отрывал глаз от струйки пара, вырывавшегося из чайника.

— Нет, Самад. Я себя никак не зову. И ни на что не претендую. Это ты у нас мусульманин. Тебе дозволено заключать сделки с Аллахом. Лишь с тобой он станет говорить на Махшаре. С одним тобой.

Второй раунд. Самад приложил Алсану. В ответ последовал удар правой в живот и левой в челюсть. Затем Алсана метнулась к черному ходу, но Самад успел ухватить ее за пояс, согнуть, как в регби, и ударить локтем по копчику. Более массивной Алсане удалось встать и, приподняв Самада, выпихнуть его в сад; пока он лежал на земле, она дважды сильно саданула его ногой в лоб, но мягкая резиновая подошва спружинила, не причинив большого вреда, и через мгновение Самад снова стоял на коленях. Они вцепились друг другу в волосы, Самад тянул изо всех сил, до крови. Но свободное колено Алсаны незамедлительно взметнулось к его паху, Самад выпустил женины волосы и вслепую нацелился на губы, но попал по уху. На кухне появились заспанные близнецы; стоя у кухонной стеклянной двери, они наблюдали за схваткой, которую хорошо, как на стадионе, освещали сигнальные прожекторы с соседских участков.