Звездный огонь - Владимир Серебряков

А вот кто мог вынести контрабандой не пойми какую мысль…

— Банк данных администрации, — скомандовал я, от волнения проговаривая адреса вслух. — Список всех временно прибывавших в домен за период… за последние полгода. Имя, должность, ученая степень, цель прибытия…

Таблица расцвела передо мной. По большей части планету посещали временно командированные в один из институтов — личности, не способные привлечь внимание по своей бесцветности; порой — курьеры Службы или проверяющие из центра. Я поиграл несколько минут с фильтрами, прежде чем не наткнулся на запись, прочно приковавшую мое внимание.

Второй заместитель директора ресурсного отдела Колониальной службы, господин Урхо Тоолайнен, посетил домен пять месяцев назад. Большую часть проведенного на Габриэле времени у него отняли встречи с сотрудниками Института прекурсологии — думаю, помешанные на экономии ресурсники опять собрались урезать финансирование непрактичных исследовательских работ. Но не это удивило меня. Среди тех, с кем, если верить бесстрастному хронометражу, высокий гость беседовал особенно долго, значился доктор Лайман Тоу. И вот это уже было совсем странно.

Глянув на маршрутную карту, я сообразил, что коптер уже заходит на посадку у основания Башни. Надо же, как неудачно… Хотя будем считать, что я реквизировал машину для расследования. Все равно стоит залить полные баки… и подкрепиться самому, а главное — добежать до комнаты прежде, чем фуга скрутит меня.

Но на один разговор времени у меня хватит.

Лайман Тоу откликнулся почти сразу: экраны в его рабочем кабинете не горели, на столике у полетного ложа стояла тарелка лапши с овощами. Я почти ощутил острый, пряный запах имбиря и кинзы.

— Чем могу помочь, агент? — осведомился ученый почти благодушно.

— Можете-можете. — Я устроился поудобнее, будто нас с собеседником разделяла не пара сот километров, а шаг-другой. — Расскажите, чем вы так заинтересовали господина Тоолайнена.

— Э… — Тоу слегка растерялся. — Я, собственно, и от него пытался добиться разрешения исследовать артефакты на Самаэле, так сказать, in situ — а в том, что они существуют, у меня нет ни малейшего сомнения…

— Что вы ему сказали?! — едва не крикнул я.

Рыхловатый китаец оскорбленно подтянулся.

— Я всего лишь обратил его внимание на упущение в отчете планетографической группы по системе Адоная. Понимаете, обзор Самаэля проводился дистанционно, при помощи зондов, и планетографы, в сущности, знали, что хотят увидеть. Очевидное заметить труднее всего. Вам известно, — продолжал ученый в блаженной уверенности, будто я осведомлен в тонкостях планетологии не хуже его самого, — что планеты венерианского типа теряют атомарный водород из-за эффекта убегания. Фотолиз воды в верхних слоях рождает свободные протоны, а те уносит солнечный ветер. Но эффект убегания проявляется не всегда. Ультрафиолетовое излучение звезды должно быть достаточно мощным, а поле тяготения планеты — относительно слабым, ведь «горячие гиганты»…

— Знаю, доктор, спасибо. — Я с трудом подавил искушение добавить: «С основами планетологии знаком».

— Так вот, — продолжал Тоу, нимало не смутившись, — по моим подсчетам получалось, что Самаэль не мог претерпеть афро-трансформации. Да, хи Геркулеса — горячее Солнца, поток ультрафиолета от нее сильнее, а солнечная постоянная на расстоянии орбиты Самаэля — больше, но… на поверхности планеты тяготение составляет полтора «же», ее масса — две с половиной земных. Все компенсируется. Нынешняя атмосфера третьей планеты Адоная — это и есть артефакт, самый большой из найденных.

Я подхватил челюсть. Действительно, если ученый сумеет подтвердить свою гипотезу фактами, слава в узких кругах предтечепоклонников ему гарантирована. Вот только…

— А почему тогда вокруг Самаэля нет спутниковой оболочки? — поинтересовался я скептически. — Если это была колония…

— До сих пор мы нашли только одну более-менее сохранившуюся оболочку, реликт последней волны, в системе 82 Эридана, — парировал Тоу, — и то потому, что условия ее существования можно назвать тепличными — лишенная атмосферы и спутников планета, судя по всему — передовая база. Здесь, с другой стороны, мы имеем массивную луну, вносящую орбитальные возмущения, и протяженную мезосферу — тормозящую среду… я удивлюсь, если хоть один спутник, даже на очень высокой орбите, просуществует в таких условиях больше десяти-пятнадцати тысяч лет, в то время, как речь идет о миллионах.

— Хорошо, — уступил я, — но куда, по-вашему, делся водород?

— Чтобы объяснить этот эффект, я предположил, что Предтечи, основавшие базу в системе Адоная, имели возможность регулировать излучение звезды, — заключил китаец. — Эту гипотезу я и высказал господину Тоолайнену… и мне показалось, что он отнесся к моим словам весьма благосклонно. Но после его отъезда я так и не получил из центра Шайен никаких распоряжений и вынужден был опуститься до… извините, мелкого интриганства…

— Могу вас заверить, — деревянными губами вышептал я, — что к вашим словам отнеслись действительно со всей серьезностью.

Оборвав связь, я уткнулся лицом в ладони, не обращая внимания на панораму иконок, испестрившую веки изнутри. Еще как серьезно! Если уж директорат взялся искать в системе Адоная машину, способную разжигать — а значит, и гасить — звезды…

Я по-прежнему не верил в богмашину Предтеч. На мой взгляд, Лайман Тоу банально увлекся — есть множество способов закачать избыток тепла в атмосферу, и поддувать для этого ядерную топку светила вовсе не нужно. Эффект убегания действует с положительной обратной связью — как и вымерзание миров вроде Габриэля; единожды вступив в силу, он за очень короткое по астрономическим меркам время превращает планету в углекислотный парник.

Но мне верить не обязательно. Достаточно, чтобы поверил кто-то на Земле.

И колония превратится в поле боя.

Превратилась.

Как можно найти убийцу среди солдат, чьи руки — сплошь в крови?

Интерлюдия

От дамбы несло гниющей листвой.

Я поднял взгляд — земляная насыпь, напрочь скрывшая древнюю бетонную стену, громоздилась надо мной, отсекая половину блеклого, тускло светящегося неба, склонившегося над нею низко-низко. Где-то над головой плескалась вода. С каждым ударом волны о размокающий берег накатывал запах: преющие на корню побеги стрелолиста, человеческие испражнения, тухлая рыба, какие-то химикалии — лагуна уже давно превратилась в исполинский лабораторный стол для занятий по органической химии, но проклятая водяная трава продолжала расти, словно не замечая этого, а толстожорики продолжали тупо проедать себе дорогу в болоте. Естественных врагов у выведенных генженерией рыб не осталось — отравились давно. Даже бесноватые городские вороны не трогали выброшенные на берег тушки.