Готские письма - Герман Умаралиевич Садулаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Долго бродили мы по долине, пока нашли совет. За тыном была лысая поляна, на поляне столы и пни, вокруг столов сидели и ходили вожди всех племён и народов, собравшихся в великий поход. Алрих зашёл в круг и громко назвал себя. Гутоны и прочие одобрительно закивали. Некоторые встали и подошли, чтобы обнять и приветствовать вождя грейтунгов из Киммерии. Один молодой светлоусый вождь малого племени из лесных гутонов, тервингов, подошёл к нам и стал рассматривать меня. Потом он обратился к Алриху, словно меня не было или словно я был бессловесным животным или рабом. Он показал на меня рукой и спросил: «Грек?» Алрих сказал: «Нет, он гутон». Тервинг сказал, что я не похож на гутона. Алрих сказал, что моя мать была гречанка. Тервинг спросил: «Рабыня?» Тервинг усмехнулся, посмотрел на меня нехорошо, как на женщину, и спросил Алриха, почём сейчас в Киммерии греческие рабы. Алрих не ответил на вопрос о ценах на рабов. Алрих спокойно сказал: «Нет, его мать не рабыня. Это Бока, он гутон. Сын Самаэля, гутона, воина, побратима моего отца, вождя Алриха, и гречанки из семьи свободных торговцев. Ему, Боке, принадлежат восемь кораблей с мореходами и всеми припасами, на которых мы, грейтунги из Киммерии, отправимся на запад. На кораблях полно хлеба, сыра и масла. Мы будем плыть на кораблях, петь песни и есть хлеб с оливками. А вы, тервинги, будете плестись по берегу и лизать задницы у своих тощих коней». Все вокруг захохотали. А белоусый тервинг покраснел и заспешил к другому краю поляны.
Алрих сказал мне тогда, что если кто ещё скажет мне, что я сын рабыни, или посмотрит на меня так нехорошо, как на грека, то я должен сразу выхватить свой нож и всадить этому человеку, будь он сарматом или гутоном, воином или вождём, нож прямо в сердце. Я сказал вождю, что меня сразу схватят и казнят смертью. Алрих ответил: «Конечно, казнят. И ты умрёшь как настоящий муж и гутон, а не как греческая девушка». Я промолчал и подумал о том, что мне будет тяжело привыкать к жизни среди гутонов. Ведь я с детства жил в Пантикапее, с греками и иными горожанами. Но я привык очень скоро. Боги всегда были добры ко мне, мне не пришлось убивать гутонов. Я научился встречать прямой насмешливый взгляд своим прямым и злым взглядом и класть при этом ладонь на рукоять ножа. Я научился не улыбаться, как улыбаются друг другу торговцы, а смотреть всегда хмуро, сосредоточено. Гутоны при этом кивали мне и отворачивались, обращаясь к своим делам.
Войска, дружины и племена прибывали и прибывали со всех сторон. Долина напоминала уже не осиное гнездо, а котёл, с которого кипящая вода срывает крышку. Более всего силы было у гутонов. Дружина моего вождя Алриха оказалась среди малых дружин. Были гутонские вожди, у которых одна дружина была в три тысячи воинов, а племя составляло и десять, и пятнадцать тысяч человек. Не было недостатка в воинах, в повозках, быках, лошадях. Но ожидали кораблей. Гутоны принудили Боспор дать для похода тысячу кораблей. Боспор из страха перед гутонами был вынужден дать и корабли и мореходов, хотя правители Боспора в злобе закусывали губы, а народ роптал. Некоторые, как мы, пришли со своими кораблями. Ещё к устью Тираса нагнали корабелов и плотников, везли лес и целыми сутками, днём при свете солнца, ночью при свете костров, рубили и колотили, собирали новые корабли. В заливе скопились сотни и тысячи судов. Среди них мало было хороших кораблей, пригодных для плавания по морю. Больше было речных ладей, которые могут ходить только вдоль берега и при хорошей погоде.
Сразу после праздника, посвящённого Фрию и Фрийе, было решено начать путешествие. Несколько дней гутоны и прочие народы предавались веселью. По всей долине расставлены были жертвенники, резали овец и быков, жгли на огне масло и жир. Гадатели гадали, пытаясь не столько узнать нашу судьбу, сколько притянуть к нам удачу. Пили медовую брагу, пили вино, пели, плясали. Целые толпы рабынь дарили воинам последние радости. И прямо от весёлых долин племена отправлялись на великие битвы. Корабли с воинами и припасами, растянувшись бесконечной морской змеёй, шли вдоль берега Понта, а по берегу шли обозы с конным охранением. Так мы дошли до устья Данубия, где встретили первые римские отряды. Римляне попытались преградить нашествию путь, помешать переправе. Но наши корабли высадили дружины за устьем Данубия, дружины ударили в тыл римским пограничным отрядам и разбили римлян. Затем флот нашего великого похода помог переправить на ту сторону Данубия сухопутные обозы и сопровождающие обоз войска и мы двинулись дальше, на город Томы.
Мы напали на Томы с моря и с берега. Но крепость нам не сдалась. Полчища наши славно погуляли, опустошая окрестности. Затем мы двинулись дальше. Мы оставили Томы позади, но хотели взять богатый город Маркианополь, стоявший невдалеке от Понта. К Маркианополю подошли наши обозы, многие воины сошли с кораблей, мы осадили город и стали его штурмовать. Но снова ничего не добились. Однако же вся восточная часть Мёзии была нами полностью разорена. Наши мореходы сказали нам, что ныне установился очень хороший ветер, и надо плыть к Византию, пока погода не переменилась. Большая часть войска устроилась тогда на судах, и мы морем пошли к проливу, обозы же с частью сухопутного войска по-прежнему шли берегом рядом с нами.
Мы скоро дошли до Пропонтиды, и здесь нас ожидала первая беда, из тех, что во множестве выпадут на нашу долю во время похода. Пролив Пропонтиды, между Византием и Халкедоном, очень узок. А попутный ветер, что так помог нам быстро дойти до пролива, сделал течение быстрым и сильным. Вода прорывалась словно через узкую горловину сосуда. Если бы кораблей было мало, то опытные кормчие могли бы быстро провести суда мимо опасных камней и берегов. Но кораблей было много, сотни и тысячи. Вожди не успели договориться о порядке, и все устремились в узкую полосу пролива разом. Тогда началось страшное. Корабли вылетали на скалы и разбивались в щепки, тонули, наскакивали друг на друга, кормчие бросали вёсла, и ладьи беспомощно кружились и переворачивались, люди и лошади повсюду оказывались в воде и не могли выплыть,
