Сценарист (СИ) - Син Айкава

Он мчался вперед, игнорируя боль и усталость, игнорируя стоны своего изможденного тела, игнорируя всё, кроме жгучего желания убежать от этого кошмара. Его дыхание стало неуправляемым, его глаза были заполнены одной лишь мыслью — спастись, хоть как-то спастись. Сквозь запотевшие от страха глаза он видел, как силуэт Клауса то появлялся, то исчезал, словно его сущность была связана с самой тьмой, что окутывала его изнутри. Страх охватывал его всё сильнее, заставляя сердце колотиться еще быстрее, заставляя его ноги двигаться еще быстрее, заставляя его мысли растеряться в этой бешеной гонке за спасением.

Наконец, Син остановился, стараясь скрыться в тени одного из темных переулков. Он пытался успокоить своё дико бьющееся сердце, пытался найти в себе что-то, что позволило бы ему собраться с мыслями. Злодей сжал кулаки, пытаясь справиться со своими дрожащими руками, и медленно вдохнул воздух, заполняя свои легкие холодным воздухом ночи.

Айкава огляделся, но вокруг не было ни души. Только его собственное дыхание и сердцебиение пронзали тишину, что окутывала узкий переулок. Он ощущал, как пот выступает на его лбу, как страх все еще держит его в своих когтях, не желая отпускать свою добычу. Он стоял там, напуганный и истощенный, надеясь, что, наконец, спасся от этого кошмара, что преследовал его на каждом шагу.

Вдруг он услышал странный мелодичный свист, чей источник определить было невозможно. Он разносился от бетонных стен и заканчивал свой путь ровно в ушах Айкавы, от чего тот ещё сильнее напрягся. Затем, послышался устрашающий шаркающий звук, будто бы остриём какого-то клинка проводили по бетону. Эта ужасающая какофония била по ушам, сознанию и разуму злодея, заставляя его паниковать.

— Смерть идёт за тобой, Син Айкава, — насмешливо-устрашающий голос донёсся откуда-то со стороны, — Я не говорю сейчас метафорически, риторически, поэтически, теоретически или как-либо ещё… — в этот момент Син напрягся ещё сильнее, от чего его ноги и остальные части тела дрожали, — Я — твоя смерть! — послышалось прямо за спиной злодея.

Айкава не успел среагировать — два металлических серпа вонзились ему в тело, протыкая его насквозь. Жгучая боль пронзила каждый нерв его тела. Он издал удушливый вопль, который стал затихать во рту, превращаясь в захлебывающийся звук. Руки Айкавы медленно обмякли, его глаза широко раскрылись от боли, и он неподвижно стоял, как пленник своего собственного кошмара.

Серпы глубоко проникли в его тело, неровные края бесперебойно струились, которая стекала по его обессиленному телу. Он попытался сделать хоть какое-то движение, но силы покидали его быстрее, чем он мог представить. Потрошитель стоял за его спиной, его алые глаза сверкали удовлетворением, а лицо было искажено безжалостной жестокостью.

Через несколько мгновений, не церемонясь, Клаус резким движением вытащил свои орудия из тела противника, позволяя ему освободиться от оков металла. Айкава, быстро теряющий связь с реальностью, медленно проследовал до стены, опёрся на неё спиной и скатился вниз, чувствуя, как силы покидают его. Потрошитель же с его уже фирменной усмешкой подошёл к нему ближе и взглянул на него сверху-вниз.

— И это «величайший злодей»? — издал смешок он, — Жалкое зрелище. Ты никогда не был тем, кем назывался. Знаешь, кто ты есть на самом деле? — приблизил линчеватель своё лицо к лицу Айкавы, — Жалкий, никчёмный и эгоистичный трус, что сам поверил в образ, который создал для защиты от реальности.

Син никак не реагировал на эти слова. Его глаза медленно тускнели, а голова с самого начала была опущена вниз, ибо сил держать её прямо уже не было.

— Можешь радоваться, что твоя история всё-таки закончится. Быть может, не такого конца ты желал, но это намного лучше, чем продолжать жить фальшивой жизнью, которую ты, в добавок, не заслуживаешь, — выпрямился линчеватель, — Собаке собачья смерть, — закончил он и начал удаляться прочь, оставляя умирающего злодея в одиночестве.

Син лежал у стены, его тело прогибалось под весом боли и истощения. В его бледном лице отразилось последнее дыхание жизни, глаза тускло сверкали в слабом свете уличных фонарей. Волосы прилипли к его лбу под действием пота и крови, а одежда покрылась пылью и алой жидкостью, образуя зловещую пелену на его теле. Его руки, ранее так сильные и решительные, теперь лежали слабо у его боков, лишенные прежней энергии. Капли крови капали с его ран, создавая темные пятна на пыльном асфальте, отражая последний акт его жестокой судьбы. Его грудь поднималась и опускалась нерегулярно, его дыхание становилось все слабее и слабее, словно он сдавался под ударами беспощадной смерти.

«Вот и… всё», — пронеслось у него в голове, — «Не такого конца я желал, но, похоже, именно такой конец я… заслужил».

Тело перестало его слушаться. Он больше не мог пошевелиться. Всё, что ему оставалось — это лишь наблюдать за собственной беспомощностью от первого лица и ждать окончания этого столь ужасного и драматичного выступления, коей была вся его осознанная жизнь. Это сравнение вызвало на его лице еле заметную ухмылку.

«А я ведь столько всего хотел сделать. Столько всего…».

Глаза медленно закрывались. У него больше не было сил цепляться за жизнь, как и не было желания. Его растоптали, его унизили, его разоблачили и его уничтожили — и всё это случилось всего лишь за час. После такого лишь малое количество людей будет желать жить дальше. Син, разумеется, в это число не входил.

«Быть может, так даже правильнее. Я… всю свою жизнь только и делал, что убивал и уничтожал. Ничего хорошего. Как жаль».

В ушах стоял непрерывный гул, который явно намекал на то, что смерть приближается. Смирившись с ней, злодей стал ждать конца сего действия.

Через несколько мгновений сквозь гул в его ушах пробивались слабые звуки, напоминающие приближающиеся шаги. Однако Айкаве было все равно. Он уже принял свою участь и ждал лишь окончания этой борьбы, которая, казалось, длилась целую вечность. Но вот, прежде чем закрыть глаза окончательно, он заметил, что кто-то подошел к нему слишком близко.

Эти звуки были приглушенными, словно кто-то специально старался не производить лишнего шума. Злодей, в последние мгновения своей жизни, с трудом открыл глаза и с трудом разглядел очертания фигуры, приближающейся к нему. Его сознание было мутным, но он понял, что кто-то стоит перед ним. Неизвестно почему, но он почувствовал какое-то странное успокоение, посетившее его перед самым концом.

Последний раз улыбнувшись, Син закрыл глаза и стал погружаться во тьму.

— Не уходи, самурай, — послышался голос, что прорывался сквозь тьму, — Мы ещё не сожгли этот город!

Глава 52. Злодей Шрёдингера.

«Какое… странное ощущение. Я чувствую себя невероятно легко, будто бы всё моё тело стало пушинкой, которую способен унести сильный ветер. Что это со мной такое? Я умер? Или же какой-то тяжёлый груз спал с моих плеч, облегчив мою ношу? Почему здесь всё так светло? Почему мне… так тепло? Откуда во мне эта расслабленность? Всё это время моё самочувствие было что-то между «плохо» и «дерьмово», а сейчас я чувствую себя так, будто бы годы моих страданий покинули мою жизнь, оставив после себя лишь чистый белый лист, который можно заполнить так, как тебе хочется. Неужели… это смерть? Её многие так описывали в мире живых, но я никогда не думал, что все те описания являются настолько правдивыми. Как же мне… легко? Чёрт, я явно не в своей тарелке».

Место, в котором прямо сейчас находился Син, было очень светлым и просторным. Не было видно ни стен, ни потолка, ни чего-либо ещё. Айкава стоял посреди этой бесконечной светлой степи, которая простирается далеко за горизонт. Отсутствие видимых границ делало это место чем-то нереальным, словно он находился в пространстве без конца и начала.

Это была необыкновенная пустота, где не существовало ни одной черты, ни одного ориентира. Нет ни солнца, ни звезд на небе. Только яркий, необычайно мягкий свет, который окружал его со всех сторон. Он не чувствовал ни тепла, ни холода, ни ветра. Весь этот пейзаж казался чем-то мирным, и вместе с тем невероятно загадочным.