Тайник на Эльбе. - Александр Насибов

Они вошли в дом. И тотчас же зазвонил телефон. Жена взяла трубку.

— Тебя, — сказала она Азизову.

Полковник взял трубку. Говорил майор Семин. Он сообщил, что арестованный Щуко попытался совершить побег.

— Как это произошло? — Азизов присел на стул, расстегнул воротничок, ослабил галстук.

— Подробностей не знаю, не успел расспросить. Кто-то из офицеров открыл огонь…

— Убили? — Азизов встал.

— Ранили, товарищ полковник. Не опасно для жизни.

— Все равно плохо. — Азизов помолчал. — Где он находится?

— Там же, в отделении.

— Берите нашего врача, выезжайте. Я сейчас буду.

Он положил трубку и виновато посмотрел на жену.

4

Майор милиции Широков доложил Азизову о происшествии. Полковник раздражённо поморщился. Похоже было, что рухнули все планы. У преступника перебита нога. На какое-то время он обречён на неподвижность. Значит, не удастся осуществить комбинацию с побегом, чтобы и дальше наблюдать за связями Щуко.

— Можно устроить так, чтобы распространился слух, будто побег удался? — вдруг спросил он начальника отделения.

Широков был удивлён.

— Ну? — нетерпеливо повторил полковник. — Побег, мол, удался, и арестованный скрылся.

— Полагаю, что можно, — неуверенно ответил Широков.

— Слух должен быть распространён не только среди жителей окрестных домов, но и между работниками отделения. Конечно, не считая тех, которые были здесь во время происшествия. С ними придётся поговорить особо. Вы понимаете меня?

— Так точно.

— Тогда действуйте.

Широков вышел. Проводив его взглядом, Азизов встал. Поднялся и Семин. Полковник обнял его за плечи.

— Поехали, Артемий Ильич, ко мне. Я, когда ты звонил, только в дом вошёл. Но одним, так сказать, глазом успел стол оглядеть. Поверишь, сыр видел, долму[1] видел! А по дороге потолкуем. Есть интересная мысль.

— А… работа? — неуверенно проговорил Семин.

— На час едем. На один час. Потом возвращаемся в отдел.

— Едем. — Семин улыбнулся, потёр ладони. — Я, брат, знаешь как долму люблю!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Обер-ефрейтор Герберт Ланге стоял в офицерском блиндаже и отвечал на вопросы своего ротного командира лейтенанта Шульца.

— Таким образом, вы, Ланге, были дневальным по взводу и дежурили в землянке вторую половину ночи?

— Да, господин лейтенант.

— Никуда не отлучались?

— Нет, господин лейтенант.

— И вы видели, как вернулся с поста ефрейтор Георг Хоманн?

— Так точно. Он сменился в два часа ночи, ввалился в землянку и стал расталкивать солдат, занявших его место на нарах.

— Ну, а дальше? — Лейтенант испытующе оглядел обер-ефрейтора, его квадратное костистое лицо, массивное туловище с прижатыми к бокам длинными, тяжёлыми руками. — Что было дальше?

— Дальше? — Ланге чуть шевельнул рукой, шире раскрыл свои большие светлые глаза. — Я не знаю, что вас интересует, господин лейтенант.

— Вы ни о чем с ним не говорили?

Ланге облизнул губы, шумно перевёл дыхание.

— Говорил, господин лейтенант.

— О чем же, Ланге?

— Да ведь он, Хоманн, только три дня как из отпуска. А мы с ним из одних и тех же мест…

— Остбург?

— Остбург, господин лейтенант.

— Гм… Так о чем же вы беседовали? Предупреждаю, обер-ефрейчор Ланге, говорить правду, не лгать! Учтите, мне кое-что известно.

— Господин лейтенант в чем-то подозревает меня? — На лице Ланге отразилось удивление, растерянность.

— Нет, нет, — быстро сказал ротный командир.

Шульц имел основания верить Ланге — исполнительному и храброму солдату. Но ни в чем ведь нельзя было упрекнуть и ефрейтора Георга Хоманна. Тот тоже считался лучшим солдатом и, кроме того, недавно спас жизнь ему, Шульцу. А вот полчаса назад выяснилось, что Хоманн исчез, причём не просто исчез, а перебежал к русским!

По требованию лейтенанта Герберт Ланге доложил о своей беседе с Хоманном. В ней не было ничего особенного — ефрейтор Хоманн рассказывал о поездке в Остбург. Там все по-прежнему. Только вот бомбят город здорово. И люди ходят злые.

— Господин лейтенант, — сказал Ланге, заканчивая свой рассказ, — при выезде жандармы предупредили Хоманна, чтобы он держал язык за зубами: ни слова о том, что делается в тылу, об очередях, о бомбёжках. Поэтому прошу вас…

Лейтенант вздохнул.

— Идите, Ланге, — вяло сказал он. — От вас ничего не добьёшься. Идите, мне надо побыть одному.

Отпустив солдата, Шульц расстегнул воротник мундира, задумчиво подсел к столу. Да, все ощутимее признаки того, что дело близится к развязке. Уже первые солдаты перебегают на сторону противника. В германском тылу, который теперь день и ночь бомбят самолёты американцев, англичан и русских, все больше проклинают войну, Гитлера, нацистов. Ну, а дальше? Какова дальнейшая судьба Германии, немецкого народа, судьба самого Шульца?

Лейтенант встал, тряхнул головой, отгоняя невесёлые мысли, неожиданно для самого себя грубо выругался. Он долго ходил по землянке, сильно затягиваясь сигаретой и бормоча проклятия. Затем, несколько успокоившись, подсел к телефону — надо было докладывать об исчезновении Хоманна.

Утром командир батальона майор Гаус зачитал перед строем подразделения приказ. Командир полка объявлял, что ефрейтор Георг Хоманн, как дезертир из германского вермахта и предатель дела фюрера, лишается воинского звания, всех наград и прав. В случае поимки он подлежит расстрелу.

2

Хоманн благополучно переполз минное поле, прикрывавшее позиции германских войск, и теперь двигался по «ничьей» земле. Была ночь. Со стороны немцев то и дело взвивались в небо осветительные ракеты, заливая землю холодным голубоватым светом. Свет был таким ярким, что проникал в каждую выбоинку и щель. Повисев в воздухе, ракеты устремлялись вниз, и тогда от деревьев и камней бежали резкие, чёрные тени.

При каждой вспышке Хоманн распластывался на земле и ждал спасительной темноты, чтобы потом, изо всех сил работая коленями и локтями, продвинуться ещё на десяток метров.

Было морозно, но он не чувствовал холода. От его спины валил пар, с висков стекали струйки пота, заливая глаза и мешая глядеть. Хоманн продавил ладонью ледок во встретившейся на пути луже, поранил пальцы, но не заметил и этого. Он думал лишь об одном — быстрее миновать открытый и насквозь простреливаемый участок.

Впереди послышался шорох. Перебежчик замер. Шорох повторился. На бугре мелькнула тень, за ней — другая, третья.

Хоманн тяжело задышал.

— Геноссе! — позвал он хриплым шёпотом.

Тени перестали двигаться, шорох оборвался. Потом послышался металлический щелчок — будто взвели курок.

Мозг перебежчика лихорадочно работал. Сейчас, если он ничего не предпримет, наступит конец. Русские разведчики — а в том, что это именно они, Хоманн не сомневался — вот-вот прошьют его автоматной очередью или угостят ударом ножа. Неужели же придётся погибнуть, когда цель так близка? Скорее сделать что-то такое, что остановило бы советских разведчиков! Но — что?

Все решали секунды. И Хоманн вдруг запел «Интернационал». Он пел торопясь и волнуясь, с трудом переводя дыхание, захлёбываясь и нещадно фальшивя, так что мелодию едва можно было узнать.

Прошло с полминуты. Он оборвал пение, прислушался.

— Ком хер! — негромко сказали из-за бугра. И добавили: — Хенде хох!

— Яволь, яволь, — торопливо зашептал ефрейтор. — Их комме!

Он отбросил в сторону автомат, двинулся вперёд. Вот и бугор. Теперь Хоманн видел тех, к кому полз. Их было трое, в пятнистых халатах. Перебежчик упёрся грудью в землю и попытался поднять вверх руки с растопыренными пальцами. Люди в халатах метнулись к нему.

Через час старший тройки разведчиков докладывал о перебежчике своему командиру.

— Говорите, окликнул вас? — переспросил офицер, делая запись в блокноте.

— Первым окликнул, товарищ старший лейтенант!

— И — «Интернационал»?

— Пел, товарищ старший лейтенант. Поёт, а сам, чувствую, дрожит.

— Тут задрожишь. — Офицер усмехнулся.

Хоманна ввели в землянку. Остановившись у двери, он вскинул голову, изо всех сил стукнул каблуками.

— Не хватает только «Хайль Гитлер»! — пробурчал старший лейтенант. — Кто вы? — спросил он по-немецки.

Хоманн назвал себя, сообщил номер полка и дивизии, где проходил службу.

— Так, — лениво сказал офицер. — А зачем пожаловали?

У Хоманна дрогнули губы. Он как-то обмяк, ссутулился.

Офицер подумал, что слишком уж грубо задал вопрос.

— Садитесь, — сказал он.

Хоманн грузно опустился на табурет. Командир разведчиков перехватил его взгляд, брошенный на пачку папирос.

Встряхнув пачку, он протянул её Хоманну.