Говорящий ключ - Виктор Кирюшкин

Поселок Кухчан раскинулся по склону сопки, густо поросшей даурской лиственницей. Несколько улиц тянулось вдоль склона сопки, образуя полукруг. В центре виднелось каменное здание электростанции с высокой трубой. Остальные дома были деревянные, добротно срубленные из лиственницы. Когда спутники въезжали в село, с другого его конца на таежную тропу выходил одинокий пешеход с вещевым мешком за плечами. Он явно спешил. Лишь дойдя до опушки леса, замедлил шаг и оглянулся. Это был Марченко. Придя в село за три часа раньше геологов, старатель тотчас явился в отдел кадров прииска.

— Пошлем вас на Западный ключ, к Сафронову, — прочитав записку Постригана, сказал начальник отдела кадров.

— Товарищ Постриган просил направить меня к буровому мастеру Юферову, — солгал Марченко.

— Там у них еще начальника партии нет.

— Едет. Вместе с Постриганом едет... из главка направили. Только они дня два задержатся на Орлином озере.

— Что ж, мне безразлично, — равнодушно пожал плечами начальник отдела. — Я советовал бы к Сафронову.

— Неудобно, я договорился к Юферову. Давайте направление к нему, — твердо сказал Марченко.

Получив направление, он немедленно покинул село. Последний раз взглянув на поселок, Марченко увидел около здания управления прииска двух всадников и поспешно скрылся в тайге...

Глава вторая

Ловецкая тропа

Воробьев недолго задержался на прииске. Через два дни имеете с проводником Большаковым он уже выехал к месту назначения. Большаков охотно взялся проводить до полевого стана геологоразведочной партии, но на предложение вести экспедицию в тайгу отмолчался. Старый проводник потихоньку присматривался к новому начальнику экспедиции и не спешил с ответом. В свою очередь геолога интересовал известный таежник, вдоль и поперек исходивший охотскую тайгу. Такой человек много и и дел, много знает, и геолог старался вызвать Большакова на разговор. Проводник отвечал коротко, немногословно и снова погружался в какие-то свои мысли. Его смуглое до черноты лицо, с крупным носом и лохматыми седыми бровями все время хранило строго-сосредоточенное выражение. Темные живые глаза странно гармонировали С белыми бровями и ресницами и лишь глубокие морщины, пересекавшие широкий лоб, выдавали почтенный возраст проводника. Когда Кирилл Мефодиевич сбросил свой малахай, сшитый из красивого меха тарбагана* (* Тарбаган — сурок), Воробьев увидел совершенно лысую голову, резко отделяющуюся своей белизной от загоревшего лица.

Широкоплечая, по-молодому статная фигура проводника, одетая в смесь русской и эвенской одежды, виднелась впереди Воробьева. Большаков ехал на маленьком пегом коне с длинной гривой и хвостом, цепляющим каждый репейник. На такой же якутской лошадке, но только обычной карей масти, трусил сзади геолог.

Сокращая путь, Большаков решил пробираться до стана экспедиции известной ему тропой — напрямик, через сопки и мари. От прииска спутники ехали хорошо проторенной дорогой до быстрой горной речки. Затем по ее извилистому берегу спустились на несколько километров и у сопки Забытой переправились вброд. Здесь начиналась ловецкая тропа. Она шла тайгой, иногда глубоко протоптанная копытами оленей, иногда исчезая на каменистых россыпях или разбегаясь на несколько неприметных тропинок. Тогда надо было искать засеки на стволах деревьев, чтобы не свернуть в сторону к какому-нибудь давно исчезнувшему кочевью. Из тайги тропа выходила к болотистой тундре, снова исчезала в лесу и поднималась на сопку, с которой было видно реку Урутукан. Отсюда близко до сопки Двухбратной. На ее южном склоне, недалеко от села, и раскинулись палатки стана геологоразведочной экспедиции.

Переночевав у костра, спутники чуть свет двинулись дальше.

Через несколько часов езды Большаков придержал коня на вершине перевала.

— Урутукан, — показал он вниз, где виднелась извилистая полоса реки, — самая медвежья река, однако.

Узкая тропа терялась в прибрежных зарослях. Дальше, насколько хватало взора, волнистым ковром вершин расстилалась тайга.

Маленькие якутские лошадки дружно шли бок о бок. Под ногами хлюпала вода, выступая из-под толстого слоя мха. Корни деревьев кое-где, словно диковинные змеи, протянулись через тропу, но привычные лошади переступали их, как бы не замечая.

Тропа шла в тени кедров с широкими раскидистыми ветками. Белочка перебежала от дерева к дереву, стремглав взобралась по стволу и тревожно застрекотала, глядя сверху на остановившихся людей. Воробьев сбросил с плеча карабин.

— Не надо, — Большаков протянул руку к ружью, — испортишь только, шкурка плохая, не примут все равно.

— Для практики!

— Зачем бить напрасно, плохо это, — укоризненно поглядел на него Большаков. — Пускай живет, другой охотник зимой застрелит, польза будет.

Он тронул лошадку и выехал на несколько шагов вперед. Воробьеву стало неловко перед этим простым человеком, чувствующим себя в тайге экономным и разумным хозяином. Такой человек никогда не убьет зверя или птицу без пользы. Он не скинет с плеча ружье, чтобы «для практики» сбить птичку или белочку-летягу, и спокойно будет смотреть вслед маленькой живой козочке, если не нуждается в ее мясе.

«Что здесь? Жалость к животным или расчет хозяина?» — думал геолог.

— Тайга большая, — обернулся Большаков, — хочешь стрелять, вон дерево, камень, стреляй! Им не больно. Зачем зря зверя бить? Всех убьешь, совсем скучно будет. Пушнину нужно? — стреляй зимой. Мясо нужно? — бей, чтобы лишнего не было. Другие звери пускай живут...

— А если медведь?

— Зачем нам сейчас медведь? Шкура линялая — не годится, мясо тоже не надо, куда мы его денем?.. Бросим! Зверь рос, мы убили — бросили, пускай воняет... совсем плохо.

Воробьев молча закинул карабин за плечо, решив не снимать его без крайней надобности. Доводы Большакова показались ему такими ясными, что, когда на дорогу выскочил зайчонок, он только захлопал в ладоши и до полусмерти испугал трусишку. Зайчишка запрыгал впереди, беспокойно бросаясь из стороны в сторону, потом, наверное неожиданно для самого себя, сбился с тропы и исчез и чаще, смешно вскидывая задними лапами.

На повороте к реке лошади заупрямились. Они беспокойно шевелили ушами, фыркали и старались повернуть обратно.

— Постой, — молвил Большаков, — медведь, однако. Слезай, смотреть будем.

Привязав лошадок к дереву, они осторожно стали пробираться к речке, шум которой был ясно слышен. Небольшой ветерок тянул в их сторону, поэтому лошади далеко учуяли запах зверя, а медведь, наоборот, ничего не слышал, подпустил их к себе.

Выглянув из-за куста, Воробьев увидел его на расстоянии двадцати шагов, посредине маленькой речушки. Медведь сидел на узкой каменистой отмели, выходящей островком из воды. Это был большой старый зверь. Бока его начали седеть, шерсть от застрявших репьев и колючек свалялась бурым войлоком. Геолог невольно поднял карабин.

— Постой, — шепнул Большаков, — он, однако, рыбу ловит.

По реке шла горбуша. Видны были ее всплески, а на перекате, ниже отмели, вода бурлила от борющейся с быстрым течением массы рыбы. Она шла так густо, что медведю нетрудно было своей когтистой лапой выхватывать из воды крупную рыбу, что он и делал до смешного старательно. Склонив голову набок и подняв правую лапу, он подкарауливал рыбу, затем — взмах лапы, фонтан брызг, полет рыбины над отмелью, и снова зверь застывал в напряженном внимании с поднятой лапой.

Увлеченный делом, лохматый рыболов не замечал главного. Он попросту перебрасывал рыбу из воды в воду, потому что почти всю ширину островка занял собой, а на шаг сзади струилась река. Рыбины, мелькнув в воздухе, падали в воду и, взбурлив ее, уплывали, а мишка, высунув большой красный язык, продолжал бесполезную рыбалку. Притаившись, спутники наблюдали за ним, ожидая, что будет дальше. Порядочно потрудившись, зверь, видимо, решил, что наловил уже много рыбы, встал на все лапы и повернулся назад. Он был сильно озадачен, увидя вместо кучи рыбы лишь воду. Привстав на задние лапы, медведь рявкнул и оглянулся вокруг. В этот момент он напоминал нерасторопного деревенского увальня, внезапно обнаружившего, что у него из-под ног исчез мешок. Воробьев еле удержался от смеха. Только свирепые знаки Большакова заставили его сдержаться.

— Сейчас подумает немного, — шепнул Большаков, — совсем человек, только глупый.

Зверь и в самом деле как будто задумался на минуту. Видимо, он решал вопрос, куда делась рыба? Там, куда он ее бросал, в другой протоке речки, тоже шла горбуша, ее было видно даже с берега. «Ага, вот куда ты делась, в воде спряталась» — наверное, думал мишка. Присел к воде и снова принялся перекидывать рыбу в обратном направлении, но — с прежним успехом. Разочарованно-обиженный вид страшного зверя, его недогадливость были настолько смешны, что Воробьев не выдержал, прыснул и зажал рот рукой. Но было уже поздно: медведь услышал шум, присел на корточки, как это делают суслики около своих нор, внимательные маленькие глазки его оглядывали берег.