Не все мы умрем - Елена Гордеева

Ощущением катастрофы повеяло на Евгению, стоило ей поднять глаза на репродукцию картины Пикассо. Постер висел на стене справа от нее, напротив кресла для посетителя. Девочка на шаре, казалось, еле удерживалась на нем. Еще мгновение — и она соскользнет, упадет, разобьется. И деревянная рамка, обрамляющая его, вот-вот превратится в черную, траурную. Евгения сморгнула и перевела глаза на другую стену — прекрасный букет георгин показался ей сплошным кровавым месивом. «Поменять надо постеры, — сделала вывод Евгения. — Что-нибудь абстрактное повесить, как у шефа. Мазок, плевок, палочка, точечка — и никаких ассоциаций. Черный квадрат».

Но сейчас у него на стене не Малевич висит. Что-нибудь менее абстрактное. У шефа в шкафу, где, как все думали, лежали важные документы, на самом деле были спрятаны портреты в рамках. И Карл Маркс, и Фридрих Энгельс, и Ленин — только Розы Люксембург не хватало — предназначались для посетителей крайне левого толка; Горбачев и иже с ним — для почитателей чего-то «с человеческим лицом»; для «правого дела» — Ельцин и президенты США на выбор: от Авраама Линкольна до Клинтона; а для интеллектуалов шеф держал портрет Конфуция, подаренный Сергею Павловичу на заре его коммерческой деятельности китайскими товарищами в Шанхае; он вывозил оттуда ширпотреб вагонами и продавал через свои торговые точки. Когда же шеф был не уверен в политических пристрастиях клиента, он делал обманный ход. В Китае ему презентовали портрет Ленина на шелке с китайскими иероглифами понизу. В неопределенных ситуациях шеф его использовал, по реакции посетителя определяя ориентацию, что в бизнесе вещь немаловажная. Скажет клиент, нахмурясь: «Что это вы Ленина на стену повесили?», ага, значит, он на правом фланге политического спектра.

А Барсуков ему в ответ:

— Это не Ленин как таковой, а произведение искусства. Китайская акварель на шелке. Иероглифы внизу видите?

И посетитель успокаивался. Искусство — это такая вещь, против которой не попрешь.

— Евгения Юрьевна, Мокрутин поднимается, — прервал ее мысли голос секретарши. — Работаем как всегда?

— Да, Тая, как всегда… если не произойдет чего-нибудь неожиданного.

Второй звонок. В зале гаснет хрустальная люстра. Кашель. Почему она предчувствует неожиданности? Евгения не отдавала себе в этом отчета, но в том, что она ждет их, отдавала. Пора, однако. Начинать надо как всегда. Первым делом включить компьютер. Так, экран загорелся. Уже хорошо. Теперь достать из верхнего ящика стола письмо, на котором черным по белому написано: «Федеральное собрание — парламент Российской Федерации. Государственная дума. Москва, ул. Охотный ряд, д. 1. Правительственное. Президенту компании «Экотранс» г-ну Барсукову С.П.».

Евгения достала письмо с красным штемпелем почтового отделения по тому же Охотному ряду, д. 1 и положила его таким макаром, чтобы человек, сидящий по другую сторону стола, мог свободно прочитать, что на конверте написано, но одновременно письмо лежало не нарочито, а так, вроде она с ним работала перед приходом посетителя, а он ее отвлек, и она отложила. На самом деле конверт был пустой и г-ну Барсукову никто и ничего из здания на Охотном ряду не присылал. Все это чистая фикция, сочиненная лично Евгенией. Шеф, будучи в мэрии, выудил из мусорной корзины смятый конверт и принес его в офис, а она на компьютере подобрала необходимые шрифты и на обычном конверте такого же размера, купленном на обычной же почте, изобразила правительственное послание. Но на людей это действовало убийственно! Они с ходу начинали предлагать деньги. А то, что Евгения спокойно выслушивала их и не бросалась эти деньги сразу же отнимать, воспринималось людьми весьма и весьма положительно, как и лицо самой женщины, на котором застыло выражение четырнадцатилетнего подростка; заподозрить такого подростка ни в чем, кроме невинных шалостей, было нельзя.

Последнее, что приготовила Евгения к приходу клиента, — это бумага с заголовком: «Геополитические последствия стратегических интересов России в районе проливов Босфор и Дарданеллы». Заглавие набиралось большими буквами, а текст маленькими-маленькими, такими, что в лупу с трудом увидишь. А на полях пометки синим цветом как результат изнурительной умственной деятельности. Человек над статьей работает. Записку в правительство пишет. А вы тут ходите, отвлекаете.

И что в результате? Старинный особняк, отсутствие на фасаде названия организации, следящие камеры, охранники в военной форме, сейфовые двери на этажах, красные лампочки над ними гаснут-вспыхивают, сигнализируют открытие дверей, правительственные депеши, геополитические последствия, стратегические интересы, тишина в офисе, отсутствие лишних людей, привычной толчеи, и женщина, смотрящая на вас безмятежными глазами рафаэлевской мадонны, — и большинство посетителей решало, что здесь располагается какая-то секретная спецслужба или отдельные ее подразделения, скрывающиеся под названиями «Экотранса», «Внешторгобъединения» и филиала Банка развития столицы. Уран обогащают.

На самом деле секрет был прост. Главой Банка развития столицы был свояк Барсукова, а шурин главы банка возглавлял АО «Внешторгобъединение», а второй шурин управлял делами московской мэрии. Вот и весь секрет. Правда, узнала Евгения об этом не сразу, как пришла работать к Барсукову, а лишь со временем — шеф сообщил ей конфиденциальную информацию, когда послал первый раз в банк за деньгами — сумма выражалась многими нулями после единицы, — а спустя час Евгения вернула деньги в банк, поблагодарив за краткосрочный кредит.

Ее мысли прервал голос Таечки:

— Евгения Юрьевна, к Сергею Павловичу пришли, а он еще из мэрии не вернулся.

— Проводите посетителя ко мне, — сказала она секретарше и переключилась на кабинет президента. Теперь шеф все слышит.

Третий звонок. Пошел занавес, дверь открылась, Евгения встала.

Акт первый. Сцена первая. Явление первое. Не Мокрухин, не Мокрутин, а…

На пороге стоял мужчина в темно-коричневом костюме с голубым галстуком поверх белой сорочки. На галстуке выткана пальма, с которой, наверное, хозяин спустился. Евгения же видела только его угловатое лицо, словно выхваченное из тьмы воспоминаний и очерченное лунным лучиком через замочную скважину. Вместо носа, подбородка, глаз — бугорок, еще бугорок, впадинка, опять бугорок, за ним ямка. Выпуклости громоздились, как груда металлолома, в беспорядке, никакой симметрии. Нос свернут на сторону, и вместо одной горбинки почему-то две. Скулы съехали набок, одна чуть повыше, другая пониже. Губы заменялись валиками из розового фарша в красных прожилочках. Уши торчали как два снежных комочка, приставленных к голове снеговика, и были, как положено, почти совсем белыми, обмороженными. Ассоциации: Сибирь, вечная мерзлота, мамонты.

Евгения как встала из-за стола, так и застыла, ни слова не говоря. Таечка, вырисовывающаяся из-за спины клиента, ядовито улыбалась. И есть от чего. От одного вида этого лешего с фамилией водяного с ума сойти можно. И не от страха, а от омерзения. А он, понятное дело, на Евгению пялится.

— Смолянинова Евгения Юрьевна, генеральный директор компании «Экотранс», — опомнилась молодая женщина, протянула руку для приветствия и услышала то, что и так уже знала:

— Мокрухтин. Хведор Степанович, — прошепелявил гость и обнажил в улыбке золотую фиксу с левой стороны.

Евгения качнулась назад, но его рука, сжимавшая ее узкую, холодную от чувства гадливости ладошку, удержала женщину. Какой-то нарост на костяшках — мозоль, что ли? Невольно она посмотрела на пальцы, впившиеся в нее — еле заметное посинение на фаланге указательного пальца — аккуратный ромбик, — и выдернула свою руку из его цепкого захвата.

— Прошу вас, присаживайтесь. — Евгения показала на кресло по другую сторону стола. — Сергей Павлович, к сожалению, задерживается в мэрии, но пока его нет, я смогу ввести вас в курс дела.

Мамонт усаживается.

Евгения пристально вглядывается в его лицо и понимает, что Мокрухтин ее не узнал. Может, фамилия по мужу ввела его в заблуждение? Вряд ли. Скорее, тот эпизод по прошествии стольких лет стал для него неважным. А не важно — и помнить нечего. Событие переместилось в область подсознательного, и всплыть оттуда оно может, если сработает опознавательный знак. Какой знак? Длинная коса, за которую ее втащили в машину? Если длинная коса, то он ее никогда не узнает.

Евгения молчит, ждет следующего действия, записанного в пьесе.

Барсуков, слушавший обмен приветствиями в соседней комнате, набрал номер секретарши.

У Евгении сработал селектор.

— Евгения Юрьевна, — деловым тоном начала Таечка, — звонит Сергей Павлович.

Евгения подняла трубку телефона.

— Федор Степанович пришел? — на полном серьезе спросил шеф из соседней комнаты.