На горах. Книга вторая - Павел Мельников-Печерский

— Как же не читать? — отвечала Дуня.

— Вспомни, что говорит он: «Душа, которую дух, уготовляющий себе в престол и жилище, удостоит приобщиться его света, осияет неизреченною красотой его славы. Она сама вся становится светом, в ней не остается ни одной части, которая бы не была исполнена духовных очей». А со многими очами многоочитые кто?

— Херувимы, — сказала Дуня.

— Ну да, — подтвердила Варенька. — Так ты понимай, кому подобны божьи люди, особенно кормщики кораблей, одаренные духом сугубой благодатью. Макарий Египетский вот еще что говорит: «Не остается в той просветленной душе ничего темного, она вся делается светом и духом. Такие люди, соединенные с духом божиим, делаются подобными самому Христу, сохраняя в себе постоянно силы духа и являя для всех духовные плоды, потому что когда они духом соделаны чистыми и непорочными — то невозможно, чтобы вне себя приносили они плоды злые. Всегда и во всем являются у них добрые плоды духа»[16].

Долго ничего не могла сказать на это Дуня.

— Когда ж и где Николай Александрыч или Марья Ивановна говорят «живое слово»? Когда бы послушать их, Варенька?.. — после долгого молчанья спросила Дуня.

— Когда корабль соберется, когда властью и велением духа будут собраны люди божьи во едино место в сионскую горницу, — ответила Варенька, — если будет на то воля божия и тебя допустят посмотреть и послушать, хоть ты пока еще и язычница… Кто знает? Может быть, даже слово будет к тебе. Редко, а это иногда бывает.

— Ах, всем бы сердцем, всей бы душой я хотела войти в корабль, — с глубоким вздохом сказала Дуня.

— Покамест нельзя, Дунюшка. Вдруг никак невозможно, — отвечала Варенька. — Может быть, собрание-то, когда побываешь в нем, соблазнит тебя. Может быть, ты станешь избегать его, как греховного.

— Что ты, что ты, Варенька! — вскликнула Дуня. — Я и так, кажется, довольно уж знаю… Сколько книг перечитала, сколько Марья Ивановна со мной говорила. Во все, во все верю, и всей душой стремлюсь к раскрытью «сокровенной тайны».

— Не говори так, Дунюшка, — прервала ее Варенька, — не говори с такой уверенностью. Сказала я тебе, что божие безумное премудрей человеческой мудрости, но ведь обыкновенные люди, язычники, в проявлениях духа видят либо глупость, либо юродство, либо даже кощунство и богохульство, кликушами божьих людей называют, икотниками да икотницами, даже бесноватыми[17].

Когда явишься ты в среде малого стада, в сонме племени нового израиля, и божьи люди станут молиться на твоих глазах истинной молитвой, не подумаешь ли ты по-язычески, не скажешь ли в сердце своем: «Зачем они хлопают так неистово в ладоши, зачем громко кричат странными голосами?..»

А когда услышишь вдохновенные, непонятные тебе речи, не скажешь ли: «Безумие это, сумасбродство»?.. Мало того — не скажешь ли ты самой себе: «Это кощунство». Так всегда говорит про божьих людей слепой и глухой языческий мир, так, пожалуй, скажешь и ты, потому что ты язычница.

— Зачем же, однако, на молитве хлопать в ладоши? — с удивленьем спросила Дуня. — По-моему, это нехорошо. Так не водится.

— Псалтырь читывала? — спросила Варенька.

— Как же не читать? Училась по псалтырю. Чуть не весь знаю наизусть, — ответила Дуня.

— Помнишь: «Восплещите руками, воскликните богу…» А дальше: «Взыде бог во воскликновении», — сказала Варенька.

— Псалом сорок шестой, в конец о сынех Кореовых, — промолвила Дуня и смолкла.

— Оттого люди божьи и плещут руками. Царь-пророк их тому научил. И восклицают они громкими радостными голосами хвалебные песни, — сказала Варенька. — То не забудь, что сам бог ходит при восклицаниях и в гласе трубном, то есть с пением, с музыкой. Тебе покажется это соблазнительным, потому что привыкла ты к мертвому богопочтению. У вас только поклоны да поклоны. Знай одну спину гнуть — и будешь спасен… Так ведь по-вашему? А у божьих людей не так, у них все тело, все члены его поклоны бьют. А когда увидишь, как это делается, — непременно соблазнишься…

— Что ж это за поклоны всем телом? — с напряженным вниманьем спросила у Вареньки Дуня.

— С первого взгляда похожи они на скачку, на пляску, на языческие хороводы, — ответила Варенька. — И если бы увидал язычник святое «радение» людей божьих, их, непременно назвал бы его неистовым скаканьем, богопротивною пляской. Но это «радение» к богу. Сказано: «Вселюся в них и похожду» — и вот, когда вселится он в людей своих, тогда и ходит в них. Божьи люди в восторге тогда пребывают, все забывают, землю покидают, в небесах пребывают.

— Как же это можно плясать на молитве? — сказала совсем изумленная Дуня. — Ведь это грех… Подумать так страшно…

— Службу на Пасху знаешь? — спросила Варенька. — Всю наизусть, — ответила Дуня.

— «Богоотец убо Давид пред сенным ковчегом скакаше, играя…» — помнишь? — спросила Варенька.

— Помню, — тихо в раздумье ответила Дуня.

— А в писании читала, как царь Давид плясал перед господом? — спросила Варенька.

— Что-то не помню, — ответила Дуня.

— Шел он в Иерусалим с кивотом божиим, скакал перед ним и играл. Мельхола, дочь Саулова, как язычница, над ним насмехалась, а он ей сказал: «Буду играть и плясать перед господом»[18]. Теперь он в райских светлицах препрославлен, а она в адских муках томится, во власти божия врага.

Не отвечала Дуня. Поражена была она словами Вареньки. Та продолжала:

— Увидишь людей божьих, и мужчин и женщин вместе, в одних белых рубашках, с пальмами в руках — и тоже соблазнишься?.. А между тем тут тайна. Почему святых, праведных зовут «людьми божьими»? Потому что запечатлены они печатью бога живого.

— Об этом я в книге госпожи Гион читала, — молвила Дуня[19].

— Ну да, — подтвердила Варенька, — и в апокалипсисе тоже есть. Там сказано: «Вот множество людей ото всех племен стоят пред престолом и пред агнцем в белых одеждах с пальмовыми ветками в руках и восклицают громким голосом…»[20] Потому люди божьи и «радеют» господу в белых одеждах с пальмами в руках… Конечно, не везде можно достать пальм — а у нас вот их целая теплица для того заведена. По другим местам вместо пальм вербы держат в руках, либо зеленые ветви от какого-нибудь дерева, не то белые платки либо жгутики… Вот отчего люди божьи молятся в одних белых рубашках… А тебе, пожалуй, и это за соблазн покажется. Не отвечала Дуня, погрузившись в сильное раздумье.

— А когда услышишь, что восклицают в то время божьи люди, какие слова говорят и поют они — соблазнишься, непременно соблазнишься, — продолжала Варенька.

— Что ж такое они восклицают? — пытливым взором глядя на Вареньку, спросила Дуня.

— Они поют, — сказала Варенька. — Поют «песнь нову», и, кроме их, никто не может научиться ее петь, — прибавила она после короткого молчанья. — Певцы те искуплены, они первенцы богу и агнцу… В устах их нет лукавства… Непорочны они пред божьим престолом… На них печать божия[21].

— То же читала я в книге госпожи Гион, — сказала Дуня. — Я бы, кажется, услыхавши такую песню, слушала ее не наслушалась.

— А все-таки она бы соблазнила тебя, — ответила Варенька, устремляя пристальный взор на Дуню. — Не забывай, милый друг, что ты еще пока язычница и что враг имеет над тобой полную власть. Он-то и вложит в твою душу нечистый помысл, он-то и скажет тебе, что «новая песня» — безумие… Но помни всегда, всегда помни, моя милая, желанная, что «безумное божие премудрей человеческой мудрости». Что, если услышишь ты в собранье божьих людей не тот напев, к которому привыкла в своих часовнях? Услышишь, что новые песни поются на голос мирских песен — хороводных, например, или таких, что пьяные мужики поют на гуляньях, либо крестьянские девки на посиделках, иной раз плясовую даже услышишь?

— Зачем же так петь? — в сильном смущенье спросила Дуня. — Разве нельзя петь как следует?

— Можно бы, — ответила Варенька. — Очень бы можно, ежели бы новую песню пели, как у вас, бездушные кимвалы бряцающие. Но ведь на раденьях людей божьих не сами они поют, не своей волей, не своим хотеньем; дух, живущий в них, и слова песен, и напев им внушает… Опять-таки прежнее тебе скажу, не знаю уж в который раз, помни слова писания: «Безумное божие премудрей человеческой мудрости»… Да, во всем, во всем у людей божьих для языческого греховного мира тайна великая. Люди божьи ежечасно славят творца, что дал им познать его тайны, — прибавила Варенька. — Утаил он тайны от премудрых и разумных, открыл младенцам своим неразумным!

— Какие ж это песни? Ты знаешь какую-нибудь? — спросила Дуня.

— Знаю, но далёко не все, — ответила Варенька. — Песен много — на каждом почти собранье новая бывает, и не одна, а сколько дух святой захочет, столько и дает их. Ведь это не то, что у язычников по тысяче лет одно и то же поется. Прислушались, и в старых песнях смысла не понимают. А и те песни святы, потому что в свое время и они внушены были духом же святым. У божьих людей новые песни поются по наитию духа, и никто не может навыкнуть петь эти песни, как сказано в писании… Но есть и старые песни, такие, что давно певались пророками и теперь по церквам и по вашим скитским часовням поются. Их тоже поют на собраньях люди, познавшие «тайну сокровенную».