На горах. Книга вторая - Павел Мельников-Печерский

— Можно бы, — ответила Варенька. — Очень бы можно, ежели бы новую песню пели, как у вас, бездушные кимвалы бряцающие. Но ведь на раденьях людей божьих не сами они поют, не своей волей, не своим хотеньем; дух, живущий в них, и слова песен, и напев им внушает… Опять-таки прежнее тебе скажу, не знаю уж в который раз, помни слова писания: «Безумное божие премудрей человеческой мудрости»… Да, во всем, во всем у людей божьих для языческого греховного мира тайна великая. Люди божьи ежечасно славят творца, что дал им познать его тайны, — прибавила Варенька. — Утаил он тайны от премудрых и разумных, открыл младенцам своим неразумным!

— Какие ж это песни? Ты знаешь какую-нибудь? — спросила Дуня.

— Знаю, но далёко не все, — ответила Варенька. — Песен много — на каждом почти собранье новая бывает, и не одна, а сколько дух святой захочет, столько и дает их. Ведь это не то, что у язычников по тысяче лет одно и то же поется. Прислушались, и в старых песнях смысла не понимают. А и те песни святы, потому что в свое время и они внушены были духом же святым. У божьих людей новые песни поются по наитию духа, и никто не может навыкнуть петь эти песни, как сказано в писании… Но есть и старые песни, такие, что давно певались пророками и теперь по церквам и по вашим скитским часовням поются. Их тоже поют на собраньях люди, познавшие «тайну сокровенную».

— Если можно, богом тебя прошу, Варенька, спой какую-нибудь новую песню, — просила Дуня, крепко сжимая Вареньку в объятьях.

Немножко призадумалась Варенька, сказала, наконец:

— Изволь, так и быть, спою одну, но смотри, наблюдай за собой — не посеял бы враг соблазна в твоем сердце.

— Нет, Варенька, нет. Не мне, самому богу поверь, что не соблазнюсь. Пой, Варенька, пой, — со страстным увлеченьем говорила Дуня. А сама так и млеет, так и дрожит всем телом.

Помолчала Варенька, потом ясным чистым голосом запела:

Бога человекам невозможно видети,На него ж не смеют чины ангельские взирати.

— Да это и у нас поется, — сказала Дуня. — Напев только не тот. У нас этот тропарь поют на глас шестый.

Не слыхала Варенька слов Дуни. Громче и громче раздавалась ее песня в теплице под сенью длнннолистных пальм.

Тобою, пречиста, дева благодатна,К нам господь явился в плоти человека.Люди не познали, что бог с ними ходит.Над ним надругались — вины не сыскали,Все не знали в злобе, что тебе сказати,Рученьки пречисты велели связати,На тебя плевали, венец накладали.Отвели к Пилату, чтоб велел распяти,А ты милосердый, терпеливый агнец,Грех со всех снимаешь, к отцу воздыхаешь:«Отпусти им, отче, — творят, что не ведят»,Благообразный Иосиф упросил ПилатаС древа тело сняти, пеленой обвити,На тебя глядевши, стал он слезы лити,И во гробе нове положил, покрывши,Зарыл тело в землю, камень положивши.

— Это псальма, — сказала Дуня. — Не эту самую, а другие такие же у нас по скитам поют, не в часовне только, а в келарне, либо в келье у какой-нибудь матери, где девицы на поседки сбираются.

Не отвечала Варенька. Она уж пришла в восторг и, не слушая Дуни, продолжала:

Ныне наш спаситель просит отпущенья;Плачем и рыдаем, на страды взираем —Сокати святый дух царствовать на землю!..Повелел спаситель — вам врагам прощати,Пойдем же мы в царствие тесною дорогой,Царие и князи, богаты и нищи,Всех ты, наш родитель, зовешь к своей пище,Придет пора-время — все к тебе слетимся,На тебя, наш пастырь, тогда наглядимся,От пакостна тела борют здесь нас страсти,Ты, господь всесильный, дай нам не отпасти,Дай ты, царь небесный, веру и надежду,Одень наши души в небесны одежды,В путь узкий, прискорбный идем — помогай нам!Злые духи тати ищут нас предати,Идут в путь просторный — над нами хохочут,Пышность, лесть и гордость удалить не хочут,Злого князя мира мы не устрашимся,Всегда друг ко другу, как птицы, слетимся…Что же нам здесь, други, на земле делити?У нас един пастырь, а мы его овцы.Силен всем нам дати, силен и отняти,Мы его не видим, а глас его слышим:"Заповедь блюдите, в любви все ходите,Во Христово имя везде собирайтесь.Хоть вас и погонят — вы не отпирайтесь",У пламя вы, други, стойте, не озябьте,Надо утешати батюшку родного,Агнца дорогого, сына всеблагого,Авось наш спаситель до нас умилится,В наших сокрушенных сердцах изволит явиться,С нами вместе будет, покажет все лести,Наших сил не станет тайну всю познати,Надо крепким быти и всегда молиться,Тогда и злодей всяк от нас удалится.[22]

Пропев «новую песнь», Варенька склонилась на диванчик и долго оставалась в забытьи. Слезы орошали бледные ее ланиты. Молчала Дуня, перебирая складки передника, и она погрузилась в какое-то особенное состояние духа, не то забытье, не то дремоту… Когда, наконец, Варенька пришла в себя, она спросила у нее:

— А в собраниях ваших крестятся ли?

— Как же можно без креста? — чуть слышно, слабым голосом проговорила Варенька. — Но ты и тут, пожалуй, соблазнишься, увидавши, как божьи люди крестятся. — прибавила она.

— Неужели щепотью? — тревожно спросила Дуня.

— Нет. Крестятся больше двумя перстами, но не одной рукой, а обеими, — отвечала Варенька.

— Как обеими руками? Да разве это можно? — вскликнула Дуня.

— А что такое значит крестное знаменье на молитве? Что такое значит самая молитва? — спросила Варенька.

— Кто ж не знает этого? — слегка улыбнувшись, молвила Дуня. — Молиться — значит молитвы читать, у бога милости просить.

— Молитва — возношение души к богу, — прервала ее Варенька. — Молитва — полет души от грешной земли к праведному небу, от юдоли плача к неприступному престолу господню. Так али нет?

— Конечно, — тихо ответила Дуня.

— А крестное знаменье что значит в этом полете? — спросила Варенька.

— Не знаю, как тебе сказать…— в недоуменье ответила Дуня. — А как по-твоему?

— В полете к небу, паренье к огнезрачному престолу творца крестное знаменье крылья означает, — сказала Варенька.

— Да, и я, не помню, где-то об этом читала, — сказала Дуня. — Не в тех книгах, что Марья Ивановна советовала читать, а в отеческих… В «Цветнике» в каком-то или в «Торжественнике» — не припомню. Еще бывши в скиту, читала об этом.

— Ну хорошо, — молвила Варенька. — А где ж ты видала, чтобы птица летала одним крылом? Понимаешь теперь, почему божьи люди крестятся обеими руками?

Призадумалась Дуня. После короткого молчанья спросила она:

— Когда ж я увижу все это?

— Скоро, — молвила Варенька. — Твердо ли только решилась вступить на путь праведных?

— Целый год об этом только и думаю, — с увлеченьем ответила Дуня. — Сердцем жажду, душой алчу, умом горю, внутреннее чувство устремляет меня к исканию истины, — говорила она языком знакомых ей мистических книг.

— А знаешь ли, как горька и тяжела, как полна скорбей и лишений жизнь божия человека? — сказала Варенька. — Тесный путь, тернистый путь избираешь ты… Совладаешь ли с собой, устоишь ли против козней врага?.. А ведь он ополчится на тебя всей силой, только бы сбить тебя с пути праведных, только бы увлечь в подвластный ему мир, исполненный грехов и суеты…

— Не послушаю я наветов диавола…— начала было Дуня, но порывистым движеньем Варенька крепко схватила ее за руку.

— Не поминай, не поминай погибельного имени!.. — оторопелым от страха голосом она закричала. — Одно ему имя — враг. Нет другого имени. Станешь его именами уста свои сквернить, душу осквернишь — не видать тогда тебе праведных, не слыхать ни «новой песни», ни «живого слова».

Смутилась Дуня, но, оправившись, сказала:

— Не знала я этого хорошенько.

— То-то, смотри, — молвила Варенька. — Не только не называй его, даже в мыслях не держи скверных имен его. Не то станет он в твоей душе сеять соблазны. Возбудит подозренье и недоверие… Будешь тогда навеки лишена ангельских лобзаний.

— Это что за ангельские лобзанья? — с живым любопытством спросила Дуня.

— Взаимные поцелуи божьих людей на собраниях. Эти лобзанья — великая тайна, — ответила Варенька.

— Как? И с мужчинами целоваться? — с испугом вскрикнула Дуня.

— У божьих людей, как у ангелов — нет ни мужчин, ни женщин, — сказала Варенька.

— Все-таки стыдно, — вся зардевшись, промолвила Дуня.

— Видишь ли? Враг-от не дремлет. Едва сошло с языка твоего прескверное его имя, он уж тут, он уж тотчас к тебе с соблазном подъехал, — сказала Варенька. — Люди божьи, друг милый, живут не по-вашему, не по-язычески. Они живут в боге, в них вселена благодать, мирским людям недоступная. Нет у них приличий, нет запрещений, ни закона нет, ни власти, опричь воли божией. И греха у них нет, потому что они умертвили его в себе. Все они братья и сестры одного святого семейства, живут в чистоте небесной, в ангельской свободе. В их поцелуях ни стыда нет, ни соблазна, ничего нет дурного. Ангельские лобзанья — славословие бога. Великая в них тайна. К духовному супругу ведут они.