Отец и сын - Гельмут Полле

Крайне неприятное впечатление оставило обращение с трупами людей, отдавших жизнь на работе. Каждый труп имел только деревянную бирку, прикрученную железной проволокой к большому пальцу стопы. Трупы складывались штабелями на сани, вывозились из лагеря и выбрасывались в обрыв, даже не прикрытые землёй. Закапывание трупов считалось роскошью. Весной 1943 г., когда стаял снег, трупы начали разлагаться, жители окружающих поселений выражали возмущение и тогда по требованию Челябинской областной санэпидстанции трупы были засыпаны землёй, даже нашёлся бульдозер…

Людские потери были огромны, так обращались с «золотым рабочим фондом» (выражение Круглова, НКВД СССР, апрель 1943 г.). Несмотря на громадные людские потери Челябинский металлургический комбинат, построенный на костях советских немцев, в 1944 г. выдал первую плавку электростали.

В своей работе освоился и смог людям оказывать помощь. Мой труд начали признавать и даже уважать, но не забывали, что я немец. Осенью 1942 г. начальник отряда попросил осмотреть тяжёлого больного в поселковой больнице, у них в это время не было хирурга. Я согласился. Два вооружённых охранника с овчаркой повели меня в больницу. При осмотре больного установил прободную язву желудка и согласился прооперировать. Во время операции у дверей операционной стоял охранник с ружьём. Операция ушивания язвы прошла хорошо и больной быстро поправился. Через 3–4 недели у меня заболел зуб, образовался гнойник. В лагере в это время не было зубного врача. Меня с высокой температурой и опухшим лицом отвезли в поликлинику поселковой больницы, но меня даже не пустили в коридор — «мы немцев не обслуживаем». Гнойник мне пришлось вскрывать самому.

Когда уже функционировала аглофабрика в бункер дробильной установки упал человек, ему раздробило всё, включая часть таза. Пострадавшего вытащить не удалось, меня попросили помочь. Привязанный за верёвку спущен в бункер и я простым ножом отрезал всё мёртвое и ущемлённое, пострадавшего спасти не удалось. Это была первая жертва действующей аглофабрики.

В нашем отряде были люди разных профессий и прошлого: командующий среднеазиатским танковым корпусом А.Я.Диц; крупные инженеры Мецгер, Думлер, Майер; бывший командир авиаотрядом и другие перенесли те же притеснения и унижения. Нас рассматривали только как рабочий скот. О правах человека не было и речи, на каждом шагу показывали, что мы люди низшего сорта и обречены на гибель.

Нельзя забыть ночь с 6 на 7 ноября 1942 г., по всей проволочной зоне установили дополнительные посты охраны с овчарками. В 22.00 над всей зоной открыли перекрёстный огонь с выкриками: «Мы вас всех уничтожим!» Люди прятались в бараках, никто не осмелился выйти… Это была тяжёлая психическая травма.

В том же 1942 г. в один из дней после работы весь состав трудармейцев был выстроен на площади, каждому вручили листовку, написанную И.Эренбургом «Убей немца!» Заставляли хором громко читать. По каким-то причинам один трудмобилизованный не читал громко, к нему подбежал начальник 87-й колонны и ударил кулаком в лицо, пострадавший оказался со сломанной челюстью и лишился всех зубов.

Осенью 1942 г. в 5 км от лагеря в поселковой школе был открыт лазарет для трудармейцев. В этом лазарете многие трудмобилизованные были освидетельствованы, составлены акты о негодности к труду и часть была отпущена домой для поправки. Все акты были написаны мной, но без моей подписи.

В 1943 г. 14-й стройотряд был расформирован, остатки были переведены на жительство в старую церковь в посёлке, многие были расконвоированы, но без права отлучения, строго следила охрана на проходной. В наш бывший лагерь привезли з/к с разных регионов страны, основной контингент — рецидивисты. Зона была разделена на 2 части, в меньшей разместили женщин, в большей мужчин.

В июне 1943 г. меня перевели на работу в лагерь заключённых. Для меня начался новый этап жизни и работы, новый институт. Первые встречи с больными з/к привели меня в шоковое состояние, я обратился к начальнику лагеря с просьбой освободить меня от этой работы. Но меня успокоили, мол всё наладится, привыкнешь, приспособишься. Так я стал работать с з/к, единственный врач без юридического срока.

Несколько эпизодов первого дня работы в амбулатории з/к. Молодая женщина (19–20 лет) обратилась по поводу ожога тыльной поверхности кисти. Осмотрев, я дал указания, что делать. Больная внезапно повернулась ко мне спиной, подняла юбку и показала голую попу. Ожог был вызван лютиком (цветок) с целью отклонения от работы и попадания в мужскую зону, где как раз и находилась амбулатория.

В этот же день оперуполномоченный лагеря привёл для обследования двух больных з/к из изолятора. Первый: боли в спине, резкий отёк и краснота стопы, повышенная температура тела. Для меня диагноз был не ясен. Оперуполномоченный обратил моё внимание на маленький пузырёк на коже стопы и попросил его снять. Выделился гной с крайне неприятным запахом. Оказалось, больной протянул под кожей нитку, предварительно протянув её между зубами. Инфекция ротовой полости очень опасна.

Второй больной: высокая температура, голень и стопа резко отёчны, покраснение, болезненность. Я подозревал тромбофлебит (закупорка вен). При детальном осмотре обнаружил гнойный пузырёк, вскрыл, обильные гнойные выделения с резким запахом бензина. Бензин даёт обширные омертвения тканей. В обоих случаях искусственно вызваны болезни с целью отклонения от работы. Оказалось эти два случая мне были специально подброшены для проверки моих знаний в области членовредительства («мастырки»). К концу дня вызвали в штаб к начальнику лагеря, где присутствовало несколько человек. Дали мне ряд добрых советов по мастырке, за что я был им благодарен.

В этот первый тяжёлый день работы с з/к узнал новое понятие — «мастырка». В дальнейшей работе это мне много помогло. Стал изучать разные виды членовредительства, а их большое количество и все они подлежат судебному наказанию (раздувание щеки воздухом, ввод бензина под кожу, ожоги, мелкие травмы, особенно часто использовалась инфекция ротовой полости). Ещё до работы с з/к среди трудмобилизованных встречались случаи мелких травм, рубленные раны, ожоги и другие, но не встречал гнойных процессов. В трудармии все эти случаи, независимо, сознательно или нет, квалифицировались как саботаж и по ст.58 УК и осуждались строго, вплоть до расстрела. Приговоры приводились в исполнение в день их вынесения. Расстрел в 3–4 км от лагеря. Трудно себе представить, на работе случайно отрубил себе кончик пальца и за это отдашь жизнь. Всё было дозволено, чем больше уничтожено советских немцев, тем лучше, хотя эти люди не имели отношения к Германии, кроме далёких, далёких предков.