Жестокий маскарад (сборник) - Павел Виноградов

— Третий, — после небольшой паузы продолжил генерал, — Чижик. Из органов КГБ уволился пять лет назад, переводом в МИД.

Логинов знал, что это означает задание.

— Убит во дворе своего дома, — на сей раз шеф произнёс почти без запинки, — сю-рикэном, брошенным, предположительно, из-за кустов в палисаднике. Оружие попало в сонную артерию, пострадавший скончался от потери крови до приезда скорой. Никаких следов, никто ничего не видел, только одна девочка рассказывает, что из-за кустов кто-то быстро вышел и скрылся в арке. Ни примет, ни даже пола свидетель сообщить не может.

В голове Логинова мутилось — возможно, он перегрелся на улице. Ему стало казаться, что стены кабинета расплываются, словно сотканы из дыма. А шеф неумолимо продолжал:

— Рукавишников был начальником отдела Японии и Австралии. Висковатов в пятидесятых служил в территориальном управлении МГБ по Красноярскому краю и, в числе прочего, работал с японскими пленными. А Чижик… — шеф многозначительно поднял палец, — был территориалом в Красноярске же, в шестидесятых, уже после Висковатова. И в МИД перевёлся тоже из отдела «Восток». Въезжаешь?

— Так точно, товарищ генерал.

— И последнее, — заключил шеф, понижая голос. — Все способы, которыми они были убиты, применялись… нин-дзя.

Логинов постарался сделать недоумённое лицо.

— Кем?

— Ниндзя. Средневековые японские шпионы-убийцы. В основном, чушь, конечно, и буржуазная мистика. Но то, что были такие, это точно. Могли куда хош залезть, подобраться скрытно и так же скрытно уйти… В общем, идеальные агенты.

— Иван Петрович, а куриной слепотой тоже они старика накормили? — Логинов не смог удержаться от сарказма, однако слегка напрягся в ожидании громов и молний от разгневанного шефа. Но тот лишь ответил:

— Из куриной слепоты они делали страшный яд. Рецепт утрачен.

Начальник поглядел на Илью Даниловича с нехорошей усмешкой.

— Девять шансов из десяти, что наших коллег ликвидировала разведка противника, пользуясь этой японской хреновиной, чтобы нам головы заморочить. Но это забота второго главка. А мы отвечаем за побочную линию расследования. На всякий случай.

Логинов знал, что генерал выполняет больше не задание конторского руководства, а инструкции Клаба. Влезая в эту игру, Илья Данилович вступал на минное поле…

— Иван Петрович… — начал, было, он, но шеф прервал его неожиданно злым и льдистым взглядом из-под сановных очков. Он тяжело поднялся, подошёл к шкафу, в котором обнаружился небольшой сейф. Прикрываясь от Логинова, набрал код, вытащил что-то и сразу же захлопнул дверцу.

— Вот, — он бросил на стол несколько пухлых папок, — доступа такого уровня, чтобы читать это дело, у тебя нет, но я за тебя поручился перед… — шеф возвёл очи горе, — вышестоящими товарищами. Ознакомишься прямо здесь, — он кивнул на небольшой стол со стулом в углу. — Выписки делать можешь, но шифром. А лучше запоминай. Я пока в буфет схожу.

Сухие документы дела гражданина Японии Иванэ Камбэя, он же Иванов Клим Иванович, потрясли Логинова не хуже какого-нибудь лихо закрученного детектива. В 1947 году в красноярскую квартиру оперативника УМГБ по работе с военнопленными в 34-м лагерном управлении Григория Висковатова постучался невысокий, но крепкий японец в потрёпанной полевой форме. Он безупречно вытянулся по стойке смирно и не совсем чисто, но чётко отрапортовал по-русски, что «имеет важное заявление». Времена для японских пленных были мягкими — их практически расконвоировали, а дыры в лагерном ограждении никто не заделывал. Легко было отлучиться и с объектов в городе, где они работали. Так что Висковатов не удивился и принял от японца бумагу. Тот несколько раз низко поклонился и исчез, а бумага пошла, куда положено. Теперь её рассматривал Логинов. Написана она была иероглифами, но в папку был подшит перевод.

«7 рокугацу 22-го года Сёва[6]. Его превосходительству начальнику советской кэмпэйтай[7] в городе Красноярске от пленного Иванэ Камбэя, тайи дай-Ниппон тэйкоку рикугун[8].

Ваше превосходительство! Моя вина перед советской армией и кэмпэйтай безмерна, поскольку я ввёл в заблуждении органы следствия, назвавшись пехотным гунсо[9]. На самом деле я являюсь военным разведчиком и имею звание тайи[10]. Я обманул следователя, потому что боялся расстрела. Добровольно уйдя в армию на 14-м году Сёва[11], я с самого начала был в непосредственном подчинении командующего Пятой армией в Манчжурии генерала Доихары Кэндзи, который одновременно возглавлял всю Имперскую разведку. Сейчас он находится под следствием оккупационных американских властей.

Сначала я был преподавателем в центральной разведывательной школе Накано-гакко, позже — в колледже Тун Вэня в Шанхае. Потом возглавил особую группу, совершавшую тайные операции в Маньчжурии, Китае, Монголии, Корее и на советских территориях. Обязуюсь предоставить полный и искренний отчёт об этой моей деятельности. В плен я сдался 22 хатигацу 20-го года Сёва[12] в Харбине. Поскольку я имел при себе поддельные документы, согласно которым был сержантом тылового обеспечения, моё настоящее звание и род деятельности раскрыты не были.

Высокого положения в Императорской Армии я достиг потому, что являюсь дзёнином[13] и пятнадцатым патриархом школы ниндзюцу Накагава-рю, основанной Накагава Кохаюто триста лет назад. С начала годов Мэйдзи[14] школа продолжала свою традицию в тайне. Моим учителем, четырнадцатым патриархом школы, был прямой потомок Кохаюто — Накагава Масао. Не имея детей и считая меня лучшим учеником (сам я сирота, не знающий своих родителей, Масао-сенсей подобрал меня на улицах Токио), перед своей смертью на 13-м году Сёва[15] он при свидетелях передал мне звание и атрибуты патриарха школы. Однако другой его ученик, Оцу Икусукэ, попытался оспорить решение учителя после его смерти. Это ему не удалось, и тогда он, обладая связями в кэмпэйтай и близком к правительству обществе Гэнъёся[16], раскрыл секрет существования нашей школы и обвинил меня в государственной измене и подготовке убийств. Меня спас генерал Доихара Кэндзи, который имел долг перед памятью Масао-сенсея, поскольку тот был и его тайным учителем. Доихара-сама устроил меня преподавателем в разведшколу, тем самым выведя из-под удара. Школа Накагава-рю объявила о самороспуске, но я не сомневаюсь, что она продолжает действовать в подполье. Несомненно также, что возглавляет её самозванец Оцу.

Я совершил немало преступлений против народа СССР и его союзников, но всё это произошло во время войны. Теперь я не питаю к России никаких злых чувств, живу с русской женщиной, скоро у нас родится ребёнок. В Японию возвратиться не могу — там я или попаду в тюрьму к американцам, или буду убит своими врагами. Потому нижайше прошу Вас отменить решение о моей отправке на родину и оставить на проживание в Советском Союзе. Обязуюсь предоставить всю информацию, которой обладаю, а также выполнять другие поручения, если советская кэмпэйтай сочтёт нужным их на меня возложить. Иванэ Камбэй»

Ха

Логинов встретился с ним в час жаркого заката на Патриарших прудах. Приблизительно сорокалетний плотный усатый мужчина в дорогих очках и серой летней паре уже ждал его в тени лип на скамейке у недавно воздвигнутого памятника великому баснописцу. Вместо приветствия он подал подошедшему Илье Даниловичу невесть откуда взявшуюся бутылочку холодной «Пепси-колы», которую тот схватил с благодарностью — парило отменно, чекист весь исходил потом. Мужчина, не утруждая себя представлением, занялся второй бутылочкой буржуазного напитка. Впрочем, на его свежевыбритом лице жара как будто не оставила никаких следов.

— Прежде всего, — заговорил он негромко и веско, — вы, Илья Данилович, должны себе чётко представлять, с чем именно столкнулись. Синоби мотивированы совсем иначе, чем мы. Убийство для них — религия, обман — путь самосовершенствования. Они не считают врагами тех, против кого сражаются, но убить человека для них — просто исполнение функции. Выступая против них, надо понимать, что в их мире не существует ничего твёрдого, неизменного, буквально всё — вы понимаете? — может оказаться фикцией. Они — мастера иллюзий, почти волшебники в этом деле…

Слегка обалдевший от жары и странных слов Логинов внимал, тем не менее, скептически. Слишком много слышал он в своё время подобных речей полубезумных сектантов, и все они были убеждены в своей правоте. Но собеседник посмотрел ему в лицо, и Логинов неожиданно почувствовал, что этот парень за свои слова отвечает.