Эмбер - Бетти Шарп

После смерти матери дела отца пошатнулись. Он плохо спал и не мог сосредоточиться. Повозки начали ломаться. Зерно плесневело прежде, чем он находил покупателей. Он попытался продавать предметы роскоши и ткани из Золотой Земли, но, несмотря на успехи в прошлом, вкус у него так и не появился — он приобрел несколько партий товара сомнительного качества.

Мои родители поженились почти за двадцать лет до моего рождения и прожили ещё двадцать после. Они были до того близки, что по утрам после смерти матери отец не мог открыть глаз, не ощущая боли от ее отсутствия.

Я не удивилась, когда спустя девять месяцев с того дня, как она умерла, отец вернулся из очередной своей поездки с возом второсортных шелков и новой женой. И не рассердилась. Он был из тех, кому необходимы жена, стабильность, любовь и внимание. Необходим кто-то, кто напомнит ему позавтракать утром и отведет в постель ночью.

Когда я увидела экипаж, тянущийся за его повозкой, то очень воодушевилась. Но потом он сказал мне, что она прекрасная обедневшая аристократка из Золотой Земли. Назвал ее нежным цветочком, нуждающимся в заботе. Рассказал, что у его новой жены две дочери моего возраста, и пообещал, что мы станем лучшими подругами.

Экипаж остановился, и отец согнал полдюжины лакеев придержать лошадей, поставить лесенку и открыть дверцу, чтобы он мог помочь своей новой жене выйти. Сперва из темного салона показалась ее рука. Тонкая и напудренная, сияющая от филигранных колец и браслетов. Ногти покрывал розовый лак. Камни в многочисленных драгоценностях красиво сверкали на солнце, но я знала, что это простые стекляшки.

Затем появилась нога моей мачехи. Она носила туфли из безвкусного розового атласа с потертыми носами, украшенные тусклыми фальшивыми самоцветами, на таком высоком деревянном каблуке, что на нем можно было без труда пройти лишь из одного конца спальни в другой. Не хочу показаться жестокой, но на самом деле я поняла, что она шлюха, даже до того как увидела ее лицо.

Под маской из пудры и краски она казалась довольно симпатичной, с маленькой черной мушкой в форме ласточки, прикрепленной над уголком вишнево-красного рта. Но эта хрупкая красота была результатом постоянной заботы и внимания. Кожу не портили морщинки или веснушки, потому что мачеха береглась от солнца. Брови у нее были высокими и изящными, но лишь благодаря щипчикам, а стройная фигура свидетельствовала о постоянных диетах.

Если же для истинной красоты чего-то и недоставало, она восполняла это хитростью и обаянием. В ее карих глазах сияли целеустремленность и ум, которые даже вызывали уважение. Я поняла, почему отец счел ее красивой.

Увидев меня, она остановилась, и я не могла ее винить. Я знала, как выгляжу: невыразительное лицо, рыжие волосы и веснушчатая кожа, сердитые черные глаза, горящие как угли. Ее взгляд метнулся к факелам по обе стороны двери, наверняка отметив, как огонь тянется ко мне, хотя ветер дует в другом направлении.

Ее лицо под слоем краски напряглось. Рука, поднявшаяся было меня поприветствовать, нерешительно опустилась. В тот момент мачеха поняла, что рассказы отца о невинной, послушной дочери — такие же фантазии как и то, что она аристократка, а две неприветливые шлюхи (моложе ее едва ли на десять лет), выглядывающие из экипажа позади нее — ее дочери.

— Матушка! — приветствовала я ее, взяв за плечи и поцеловав в напудренную щеку. Мои губы побелели от смеси свинца и жира, но удивленное выражение ее лица того стоило. Я вытерла рот манжетой бархатного рукава, пока отец не видел.

— Пойдемте внутрь, позвольте, я покажу вам и моим новым сестрам наш дом. Уверена, мы будем очень счастливы вместе!

Женщины с помощью отца забрались по лестнице и с трудом протиснулись в двери, цепляясь за все вокруг поношенными атласными юбками на кринолинах. Я показала им будуар моей матери, где все еще ощущался слабый запах горелой плоти, и усадила новую «матушку» на синий кожаный мамин стул.

— Я знал, что вы четверо поладите, — сказал отец из дверного проема, сияя улыбкой. Я не видела его таким счастливым с тех пор, как мама заболела. — Я оставлю вас, леди, познакомиться поближе и присмотрю пока за разгрузкой последней партии своей прекрасной ткани.

Губы моей новоявленной мачехи приоткрылись, но дверь уже захлопнулась. Думаю, она собиралась попросить его остаться.

Я улыбнулась, довольная, как паук — столько мух разом попались в мои сети. Прищурившись, я глянула на камин, и пламя взметнулось к дымоходу, на коврик полетели искры. Затем вспыхнули свечи.

— Пожалуйста, не трогай нас! — взмолилась одна из моих новых сводных сестер. Несмотря на затасканный атлас и напудренные волосы она вдруг показалась мне молодой и испуганной. Девушка была тонкокостной и, хотя на круглых щеках цвел румянец, выглядела не особо здоровой, а косметика скрывала опухшие и потускневшие, словно от бессонницы, глаза.

— Мы не знали, — сказала другая. — Не знали, что дочь господина извозчика ведунья.

— Ведьма, — поправила я, показав зубы в широкой улыбке.

— Даже если бы и знали, — произнесла мачеха уверенным и чистым голосом, — мы не позволили бы ему покинуть Золотую Землю без нас. Видишь ли, Сильвия — оборотень.

— Майнетт, не рассказывай! — прошипела та.

— Не беспокойся, Сильви, здесь это не преступление. — Майнетт повернулась ко мне. — Они собирали дрова для ее костра, когда мы сбежали из Города Королей под защиту твоего отца. Понимаешь?

Чтоб ее, но я действительно понимала. При всей мнимо-показной широте взглядов наши северные соседи совершенно не принимали волшебства. Они устраивали сожжения ведьм так же, как другие страны — летние ярмарки. Сильвия не была ведьмой. Она не могла контролировать свою сущность, но ее соотечественников мало заботили такие различия.

— Как это произошло? — спросила я.

Сильвия отвела взгляд, но тощая — Дульсибелла — ответила:

— Один богач с востока купил ее на неделю. Нам следовало бы сразу догадаться, кто он на самом деле — по сросшимся бровям — но он платил золотом. Он влюбился в Сильви, вообразил, что она жаждет спасения от такой жизни, и хотел увезти ее с собой. А когда она отказала ему, укусил и заразил своим проклятием.

— А когда я снова ответила ему отказом, рассказал констеблю, что я оборотень, — закончила Сильви, тихо плача в свой мятый носовой платок. Она взглянула на меня, ее милое личико пошло бело-розовыми полосами от слез и поплывшей косметики. — Ты же ведьма. Можешь мне помочь?

Я подошла к ней и подняла ее подбородок, чтобы заглянуть в покрасневшие синие глаза.

— Я могла бы выжечь его, но это не столько лечение, сколько наказание. Когда огонь угаснет, он заберет не только суть оборотня. Я знаю одно зелье, чтобы сдерживать проклятье, но ты не сможешь забеременеть, пока будешь его принимать.