Россия и мусульманский мир № 3 / 2012 - Валентина Сченснович

Х. Патомеки, также считает, что это было время расцвета государственного суверенитета и первого совместного выхода стран «третьего мира» из-под правления индустриального капитализма и европейских империй. Закономерно возникает вопрос: можно ли было считать складывающуюся волну глобальной демократии неодолимой волной будущего? Или вера в полное равенство и незыблемость суверенитетов вновь возникающих национальных государств это – процесс обратимый?

Складывающаяся глобальная социально-психологическая ситуация, казалось бы, открывала широкий путь для окончательного утверждения универсальных принципов демократии для всех. На самом деле процессы глобализации и конец «холодной войны» поставили тему универсальности планетарной демократии в новых ее аспектах. Теперь уже не было очевидных политических препятствий для приведения планетарной демократии к «общему знаменателю». Но этого не происходит. В системе международных отношений под влиянием политики перестройки наблюдаются асимметричные процессы. Осуществляется роспуск военной организации Варшавского договора, демонтируются оборонительные структуры Советского Союза и происходит его распад. Параллельно с этим процессом происходит наращивание военной мощи США и военного блока НАТО.

Вместе с тем надежды на окончательную планетарную победу универсальности принципов демократии превращаются в опасную иллюзию. Дело в том, что лозунг утверждения повсюду в мире принципов подлинной демократии теперь мог использоваться в качестве тарана для нарушения государственного суверенитета стран, получивших независимость после Второй мировой войны и распада колониальных систем.

Возникает ситуация, при которой под флагом утверждения демократии можно начать реализацию геополитических целей. Но как придать этому процессу видимость планетарного шествия демократии?

Характерно, что в те годы, когда происходит кардинальное изменение соотношения сил на мировой арене, Джон Бэрнхейм выдвигает теорию «космополитической демократии». Дэвид Хелд развил эту теорию в своем очерке «Демократия, государство – нация и глобальная система» (1991), а затем в книге «Демократия и глобальный порядок» (1995).

Х. Патомеки считает, что в итоге были сделаны важные открытия. Оказалось, что именно создание Европейского союза можно представить как результат преодоления нацизма и дилемм межгосударственных отношений посредством интеграции. А это значит, что не крушение колониальной системы и образование суверенных государств, не глобальная демократия являются продуктивным ответом на исторический опыт ХХ в., а именно Европейский союз. На самом деле разве создание Европейского союза не означало устранение возможности агрессивных действий между государствами, вошедшими в этот Союз? Но не означает ли это рождение возможности вынесения агрессивных действий вовне Союза? И не становится ли блок НАТО орудием такого вынесения?

Как в контексте этих вопросов оценивать смысл «космополитической демократии»? Можно ли считать, что теория «космополитической демократии» имеет универсальное значение и может применяться по отношению к неевропейским государствам?

Оказывается, вполне возможно, но только в качестве морального основания диктата правил внутреннего устройства для тех государств, которые не могут рассматриваться в качестве полноценных nation-states. Но существуют и демократические принципы, которые могут в руках Евросоюза претендовать на глобальный статус.

Дэвид Хелд полагает, что существует восемь всеохватывающих принципов «космополитической демократии», которые позволяют утверждать, что «космополитическая демократия» может претендовать на глобальный статус. Это равные для всех ценность и достоинство; активное участие в демократических акциях; личная ответственность за принимаемые решения и отчетность; достижение согласия; коллективное принятие решений посредством процедур голосования; включенность всех и поддержка большинства; недопущение серьезного ущерба при решении практических задач; сохранность целостности общества. Вместе с тем рациональность космополитических принципов зависит от признания двух фундаментальных метапринципов или организующих понятий: культурно-исторического метапринципа автономии и философского метапринципа беспристрастности.

Эти принципы, бесспорно, хороши и в своей абстрактности универсальны. Но почему же они реализуются лишь в пределах Союза? Разве бомбардировки Югославии, Ирака, Афганистана, Ливии отвечают принципу недопущения серьезного ущерба? Разве можно говорить о включенности всех при казни Саддама Хусейна и убийстве Муамара Каддафи? Где здесь коллективное принятие решений посредством процедур голосования? Где ответственность Дж. Буша за принятие решения о военном вторжении в Ирак по очевидному ложному основанию? О какой сохранности целостности общества может идти речь, если вооруженные силы НАТО поддерживали лишь одну сторону в гражданской войне в Ливии?

Таким образом, остается открытым вопрос о том, являются ли восемь демократических ориентаций поведения и два метапринципа ориентирами внутреннего пользования в границах «космополитической демократии» Евросоюза или они распространяются на всю совокупность возникших после Второй мировой войны суверенных государств?

Если эти ориентации предназначены для замкнутого европейского ареала, то тогда «космополитическая демократия» может обрести имперские качества.

В обретении имперских качеств потенциально заключена возможность отречения от принципа единогласного принятия союзных решений. Эта тенденция проявляется уже в ситуации экономического кризиса, бремя которого воспринимается по-разному в различных странах, входящих в Европейский союз. И в этой ситуации возникает необходимость перехода от единогласного принятия решений к принципу квалифицированного большинства. Затем, возможно, простого большинства. Если и простое большинство не может обеспечить согласованного характера решений, то возможен либо путь диктатуры федерального правительства, либо путь распада Союза.

Но тогда какой принципиальный смысл имеет борьба против диктатур в других странах? Или это лишь предлог для достижения геополитических целей?

Как теперь можно дать теоретическую оценку военных вторжений вооруженных сил США и блока НАТО в различные страны мира? Отчасти оценка определяется последствиями военных вторжений. Что же получается в итоге?

В Ираке и в Афганистане поднялась волна терроризма. В Ливии в качестве истины жизни в освободившейся от Муамара Каддафи стране провозглашаются не принципы «космополитической демократии», а догматы шариата. В Египте в результате демократического голосования к власти приходят братья-мусульмане и салафиты.

Возникает фундаментальная концептуальная проблема: почему принципы демократии, рожденные Западной политической традицией и воспринимаемые в качестве безусловно универсальных, начинают странным образом «пробуксовывать» в цивилизационных песках Ближнего Востока и Северной Африки?

Этот вопрос в равной степени относится как к истинам американских отцов-основателей, так и теоретиков «космополитической демократии».

Не секрет, что инициатором военных вторжений во имя утверждения демократии повсюду в мире, как правило, выступают Соединенные Штаты. В этом они видят свою лидирующую роль. Вместе с тем в контексте возникающих военно-политических и экономических последствий реконструкции глобальной демократии, с которыми сталкиваются Соединенные Штаты Америки, возникает вопрос: имеют ли президенты США основополагающую стратегию (grand strategy)?

Дэниел Дрезнер, профессор международной политики во Флетчеровской школе права и дипломатии Университета Тафта, отмечает, что в результате военной интервенции в Ливию возникли острые дебаты относительно возможности существования стратегической доктрины у Обамы. Хор обозревателей внешней политики стал жаловаться на предполагаемую стратегическую некомпетентность администрации США10.

Д. Дрезнер приводит мнение обозревателя газеты «Вашингтон пост» Джексона Диля, который считает, что особенностью американской администрации является отсутствие основополагающей стратегии или стратегов. Аналогичной точки зрения придерживается политолог Джон Миршаймер, который считает, что коренной причиной злоключений Америки является принятие после «холодной войны» неправильной стратегии. Майкл Хирш в «Национальном журнале» доказывает, что в действительности доктриной Обамы является вообще отсутствие какой-либо доктрины.

Д. Дрезнер, не соглашаясь с этими точками зрения, выделяет два аспекта «основополагающей стратегии» администрации Обамы. Во-первых, это восстановление позиции Америки путем сокращения ее вовлеченности в зарубежных операциях и переложение бремени на ее глобальных партнеров. Во-вторых, это утверждение влияния американских идеалов и интересов в мире путем контрударов, когда им возникают вызовы со стороны других государств.