Обворожительный кавалер (Джордж Вилльерс, герцог Бэкингем – Анна Австрийская – кардинал де Ришелье. Англия – Франция) - Елена Арсеньева

Обуреваемый волнением и любопытством (он думал, что таких женщин просто нет на свете, они только в сказках остались!), Бэкингем на следующий день был представлен Анне – и наконец-то понял, что не лгут люди, которые утверждают: любовь с первого взгляда бывает на самом деле. Она и есть самая сильная, самая страстная любовь! Теперь он думал только о том, как произвести на королеву впечатление. Однако того, что впечатление уже произведено – да еще какое! – не заметил бы только слепой: таких мужчин, как Джордж Вилльерс, Анна никогда не видела, думала, что их вообще не существует в природе.

То есть эти двое – этот мужчина и эта женщина – были потрясены друг другом и ни о чем больше думать и мечтать не могли, как о новой встрече. И герцогиня де Шеврез с болью поняла, что не видать ей английского красавца в своей постели, потому что он всецело поглощен мечтами о том, как бы оказаться в постели другой, с другой женщиной…

Что ж, мадам де Шеврез и впрямь была женщиной незаурядной (любившие ее мужчины и не любившие ее историки совершенно не лгут): она нашла в себе силы не только смирить собственную ревность и любовь, но и сделаться пособницей любовного приключения соперницы. То есть – королевы.

Итак, Париж праздновал бракосочетание Генриетты. Описывать все пиры нет смысла, ибо они были неописуемы. Однако на второй день произошло событие, которое надолго впечатлило даже пресыщенных парижан. Событием этим стало явление на бал герцога Бэкингема. Желая как можно сильнее поразить королеву, он оделся так, что не было конца и края восторгам дам и бешенству кавалеров. Что и говорить, своей внешностью и фигурой герцог мог бы пленить и в самой простой одежде, а вовсе без оной и того пуще, однако наш premier monsieur а la mode разрядился в пух и прах, другого слова не подберешь.

В тот вечер на Бэкингеме был серый атласный колет, вышитый жемчугом, с крупными жемчужинами вместо пуговиц, на шее в шесть рядов было надето такое же ожерелье, из-под которого сияла бриллиантовая звезда ордена Св. Георгия, стоимость которой равнялась восьмистам тысячам пистолей. Белые перья на берете были прикреплены пятью баснословными бриллиантами (солитерами) в пятьсот тысяч ливров каждый. В уши были вдеты жемчужные серьги. Вышивка зеленого бархатного камзола заслуживала быть представленной в музее изящных искусств…

Ослепив весь двор богатством и красотой, герцог поразил всех еще и своим мастерством танцора. В кадрилях он был по этикету кавалером Анны Австрийской (к своей бурной радости), и эта пара поистине напоминала Венеру и Аполлона в костюмах XVII столетия…

Между прочим, если Бэкингем был monsieur а la mode, то Анна Австрийская вполне могла бы зваться madamе а la mode. Говорят, именно она ввела в моду пышные рукава, чтобы скрыть свои руки, которые будто бы были несколько полноваты. Впрочем, может быть, так Анне только казалось, потому что ее считали совершеннейшей красавицей. Она обожала неяркие цвета, полутона, и, чтобы угодить королеве, мануфактурщики изобретали новые и новые оттенки, которым давали самые изысканные, а порою совершенно невообразимые названия. В те времена были ткани цвета сухих листьев, брюха косули, живота монашки, печальной подруги, бедра испуганной нимфы, летне-серого цвета, цвета селадона, астрея, расцарапанного лица, крысино-серого, вянущего цветка, цвета первой зелени, бурой зелени, веселенько-зеленого, морской волны, луговой зелени, гусиного помета, цвета зари, умирающей обезьяны, веселой вдовы, утраченного времени, серного пламени, несварения, обозленной обезьяны, мартышкиного риса, воскресшего покойника, больного испанца, умирающего испанца, цвета поцелуй-меня-моя-крошка, цвета смертного греха, хрустального, копченой говядины, обычного окорока, любовных желаний, каминного скребка… et cetera et cetera!

Так вот, на том достопамятном балу в наряде Анны Австрийской, словно нарочно, сочетались цвета зари, бедра испуганной нимфы, хрустального, любовных желаний и смертного греха. То есть она была, выражаясь современным убогим языком, одета преимущественно в розовое и очень напоминала свежую, сбрызнутую «хрустальной» росой розу.

А вот кстати о розах… Следует сказать, что Анна питала странную нелюбовь к этому цветку. Стоило ей только почувствовать запах розы или увидеть цветок (даже нарисованный!), как ей становилось дурно и она могла даже лишиться чувств. Эта ее, опять же выражаясь современным языком, идиосинкразия сыграет вскоре с французской королевой весьма дурную шутку…

Но пока вернемся на бал.

Герцог Бэкингем не зря считался человеком дальновидным. Еще отправляясь на бал, он приказал пришить все пуговицы своего костюма «на живую нитку», и в тот момент, когда, заканчивая последнюю кадриль, он отвесил низкий поклон королеве, драгоценности сорвались и начали сыпаться на паркет. Придворные кинулись подбирать жемчужины и возвращать герцогу.

– Благодарю, – очаровательно и вместе с тем презрительно улыбаясь, отвечал герцог. – Вы беспокоились из-за сущей безделицы. Оставьте их себе, прошу вас!

Люди, знающие толк в драгоценностях, уверяли, что Бэкингем рассыпал в тот вечер перед Анной Австрийской жемчужин более чем на сто тысяч пистолей, некоторым образом уподобившись Юпитеру, который обольщал Данаю золотым дождем. Привыкшая к некоторой, прямо скажем, скупости своего мужа-короля, Анна была наповал сражена изысканным мотовством английского придворного.

Ришелье чуть не хватил удар от злости, у него даже несварение желудка началось… Справившись через некоторое время со своими неприятностями, он приказал срочно вызвать к себе в кабинет некоего отца Жозефа дю Трамблэ, свое доверенное лицо и одного из лучших шпионов Французского королевства, – того самого, кого историки назовут «серым кардиналом».

– Надеюсь, вы знаете о приезде Бэкингема? – спросил Ришелье.

– Конечно, – кивнул отец Жозеф. – В Лондоне я видел этого блестящего мотылька. Пустой человек!

– Но опасный, – угрюмо проговорил Ришелье. – И присутствие его в Париже мне несносно. Его нужно выпроводить отсюда вон. Вон!

Кардинал немного помолчал, чувствуя, что привычная сдержанность изменяет ему. Он умел держать себя в руках, как никто, но всевластная разрушительная сила – ревность – легко брала верх над сдержанностью, гордостью и даже гордыней.

– Нужно поставить Бэкингема в такое положение, чтобы он сам потребовал у своего парламента разрешения на его удаление отсюда, – снова заговорил кардинал. – А еще лучше бы принудить парламент отозвать герцога!

– Думаю, так можно устроить, – кивнул отец Жозеф. – Я сделаю. Только мне придется поехать в Лондон.