Сломанный мир - Алексей Федотов

Просто как‑то на Хэллоуин Орест Анемподистович, после того, как изрядно напился в компании Эммы Эдуардовны, напялил на себя маску Бориса Николаевича Ельцина. А та, увидев ее, не смогла перед ним устоять, хотя до этого Орест безуспешно добивался ее около полугода. После той ночи через девять месяцев и появился на свет Андрей…

Протрезвевшая Эмма никак не могла смириться с тем, что отдалась не Борису Николаевичу, а самозванцу. Поэтому она придумала легенду о том, как ее возлюбленный приходил к ней в астральном теле. Но дальше их с Орестом жизни оказались связаны между собой, хотя это их и не радовало.

Через два года после рождения Андрея, Орест стал мэром Мухославска, и сделал Эмму своим заместителем. Социальная сфера была благоприятной почвой для удовлетворения ее страсти к унижению других людей. Особенное удовольствие Эмма Эдуардовна получала, если ей удавалось уязвить кого‑то из заслуженных учителей или врачей, ощутить то, что они не нужны государству, что они «слабое звено» в новом порядке, который устанавливается в стране.

Ореста Анемподистовича это устраивало. Вдвоем со своей спутницей жизни он сумел отравить жизнь очень многим из жителей городка. А вот сын был полной противоположностью этой пары – тихий, задумчивый, добрый – он казался каким‑то укором жестокому миру, в котором ему суждено было жить. Тем более, что до пяти лет он еще так и не научился ни говорить, ни ходить…

Неудавшаяся инициация

В жизни Ореста Анемподистовича наступил большой день: Борух Никанорович сказал ему, что сегодня будет инициация, после которой Мухин будет таким же посвященным, как Свинчутка. А это откроет ему любые карьерные возможности, все, что он только пожелает, станет доступным. Перед тем, как идти к учителю, Орест зашел к Эмме и Андрею. Никогда до этого не говоривший и не умевший ходить мальчик, вдруг встал на ноги, протянул к отцу ручонки и со слезами сказал: «Не ходи!»

— Надо же, он заговорил! – всплеснула руками Эмма. – А вдруг это какой‑то знак?

— Да полно тебе, какой знак! Когда‑то нужно было ему начать говорить.

— А почему он плачет?

— Пойми детей!

— А почему его первыми словами были именно эти?

— Я знаю сотни детей, у которых первыми словами была матерная брань, — со смехом сказал мэр Мухосланска, но на сердце его стало неспокойно.

Однако он отправился в назначенное им Борухом Никаноровичем место – городскую канализацию.

Свинчутка решил поэкспериментировать. Те посвящения, которые делал, например, мистер Линс, нисколько его не впечатляли. Он хотел, чтобы посвящаемый им стал таким же как он – не человеком. А как сделать этого, Борух Никанорович не знал. Однако, будучи очень самоуверенным, разработал определенный ритуал, после прохождения которого тот, над кем совершалась инициация должен был или умереть, или изменить свою природу.

Когда Орест Анемподистович узнал, что ему предстоит проползти 666 метров по заполненным фекалиями канализационным трубам, без доступа воздуха, он чуть было не пошел на попятную. Однако, Борух Никанорович предложил ему место депутата Государственной Думы, после чего мэр решился ползти.

… Когда он уже полчаса не подавал признаков жизни из трубы, в которую влез, Свинчутка понял, что его опыт не удался. Он увидел рядом с собой усмехающегося демона.

— Что, Борух Никанорович, слабо? – спросил темный дух.

— А почему не получилось? – как ни в чем не бывало поинтересовался Свинчутка.

— Это нельзя сделать с тем, кто еще жив. И технология была неверной…

— Но теперь‑то он умер? Может закончите то, что я начал?

— Он отказался. Представляешь: за него молится этот больной мальчишка, его сын. Надеется, что у него есть шанс, это после такой‑то жизни…

— Легковерный народ эти русские, – покачал головой Борух Никанорович. – Интересно, а сэра Джеймса я смог бы убедить пройти такую инициацию?

***

… Сэр Джеймс вдруг резко проснулся и, с облегчением вытерев платком со лба холодный пот, прошептал: «приснится же такая дрянь!»

ПРОБУЖДЕНИЕ ХУЖЕ СНА

… Но не успел сэр Джеймс обрадоваться тому, что проснулся, как в ушах его зазвучал мерзкий голос Свинчутки: «Полно вам! Это вы мне снитесь, а не я вам!» От потрясения лорд заболел, попал в больницу, где его продолжали преследовать видения из жизни Боруха Никаноровича.

В приемной заместителя министра

Борух Никанорович неспешно открыл массивную дверь и зашел в приемную заместителя министра образования. Сидевшая за столом секретарша – сорокалетняя женщина, весь облик которой выдавал редчайшую стерву, попробовала мило улыбнуться, отчего стала выглядеть совсем противно.

— Борух Никанорович, как я рада вас видеть! – самым умильным голосом, на который была способна пролепетала она. – Эдуард Васильевич о вас уже несколько раз справлялся!

И уже совсем другим голосом, холодным со стальными нотками, она обратилась к сидевшим в приемной посетителям:

— Сегодня вас не примут – приехал профессор, мировое светило науки…

— Какой именно науки? – ехидно осведомился сидевший в приемной член РАН, важный старичок лет семидесяти.

— Да уж не такой, как вы, можете поверить, а научной науки! – огрызнулась секретарша и пробормотала в сторону: — И когда их только разгонят, как надоели, никакой эффективности в этой Академии Наук!

Посетители, тихо ворча, покинули приемную, а Свинчутка одобрительно сказал:

— Изольдочка, а что я тебе подарю!

— Что? – затаив дыхание, заинтересовалась женщина, которая теряла голову от волшебных сокровищ, которые дарил ей при встречах этот таинственный человек.

— Подвеску из мифрила, серебра гномов, изготовленную на рудниках Мории! – торжественно сказал профессор.

Изольда всплеснула руками и ахнула. Она очень любила читать всякие английские фантазии про миры других существ, живущих рядом с людьми. Борух Никанорович как‑то сказал ей, что миры эти существуют на самом деле, и вообще он постаревший Питер Пэн, а она в прошлой жизни была Венди, только не может вспомнить этого. В знак доказательства Свинчутка каждый раз дарил Изольде какую‑то волшебную драгоценность из какого‑то мира, в который не было доступа простым смертным. Где он на самом деле их брал? Конкретно эту подвеску профессор нашел на полу в супермаркете, где ее кто‑то потерял или бросил, так как мифрил представлял собой обычный мельхиор, а девушки в России пошли капризные. Иногда видный деятель науки любил побродить по свалкам или порыться по мусорным бакам – просто так, для удовольствия. Тогда у него собирался целый мешок сокровищ, которые кружили голову таким как Изольда, считавших, что получили неслыханный дар из Страны грез.

— Борух Никанорович! – дрожащим от волнения голосом прошептала секретарша. – Ведь это, наверное, очень дорогая вещь! Такой подарок!

— Стоит столько же, сколько центнер золота, — не дрогнув ответил Свинчутка, с таким же спокойным лицом сказавший бы, что и как тонна.

— Вау! – взвизгнула женщина и тихо спросила: — А можно я подарю вам поцелуй?

— Ну, конечно, — кивнул Борух Никанорович, которого, несмотря на то из чего он состоял, уже тошнило от сцены из «Питера Пэна», разыгрываемой великовозрастной романтической теткой в сотый раз. Вот и сейчас она, краснея, протянула ему орех.

— О, а я тогда подарю тебе орех! – заученно сказал профессор и чмокнул секретаршу в щеку, отчего та сразу же раскраснелась.

— Ладно, пойду к Эдику, а то дела, сама понимаешь… Венди, — сказал самопровозглашенный Питер Пэн и вошел в кабинет одного из тех, кто вершил судьбы образования в стране.

У заместителя министра

При виде Свинчутки заместитель министра подобострастно встал, но профессор знаком приказал ему сесть.

— Не нужно формальностей, Эдик, у нас много интересного, что нужно обсудить!

— И что же, Борух Никанорович?

— Мы решили, что пришло время окончательно подорвать авторитет образования и науки в этой стране.

— Как круто, давно об этом мечтал! – радостно воскликнул Эдуард Васильевич, которого вообще‑то мало, что могло обрадовать. – Какие конкретно должны быть наши шаги?

— Нужно провести рейтинг вузов для того, чтобы выявить неэффективные, — спокойно сказал Свинчутка. – А вот о критериях эффективности нужно подумать отдельно. Например, на мой взгляд, важным критерием является количество унитазов на одного студента. Разве не так?

— Так, конечно так! – закивал головой чиновник.

— Потом нужно больше внимания уделять не тому, что пишут ученые, а сколько они пишут. Наукометрия – исключительно полезная вещь. Мы ведь не зря еще давно сделали вброс в общественное сознание тезиса о переходе количества в качество. Так что постепенно большинство признанных ученых будут считать, что их роль в науке определяется количеством циферок в наших рейтингах напротив их фамилий…