Сломанный мир - Алексей Федотов

— И чего мне с ним делать?

— А зачем вам с ним чего‑то делать? Его уже считайте нет, это списанный человек, отработанный материал. Или вы ревнуете?

— Еще чего не хватало!

— Ну, так успокойтесь, милый, – улыбнулась Эльза Рудольфовна и положила руку на плечо губернатору.

— А зачем ты этот идиотский сборник стихов решила издать за счет регионального бюджета? – опять завелся Сергей Ильич.

— Ну, не такой уж он и идиотский…

— Не такой? Это же надо такую дрянь придумать – «Бобровыхухоль»!

— А что? Креативно! – улыбнулась первый заместитель министра.

— Мне Фаина Раневская сразу вспомнилась, как она говорила, что в одних людях живет Бог, в каких‑то демон, а в каких‑то одни лишь глисты… Но вот оказывается есть еще один вид самых скверных мозгоглистов под названием Бобровыхухоль! Да что ты смеешься?

— Ничего. Мозгоглисты – это круто.

— Да ну тебя! Что, издаем эту книжонку?

— Жалко что ли: деньги все равно не наши, а бюджетные!

— Так рассуждая можно и стихи Фофановой издать, – буркнул Сергей Ильич.

— Их и так печатают все, кто вас не любит!

— Да знаю… Тьфу, гадость!

— Ну что вы какой нервный, расслабьтесь, учитесь радоваться жизни!

— Порадуешься с тобой! Я тут в твиттере прочитал, какая‑то девчонка пишет, что женщины – это такие интересные зверьки, которые питаются деньгами. А ты, похоже, не только деньгами, но и душами мужиков питаешься!

— Мяу!

— Ладно, Эльза, давай, что тебе подписать, да иди лучше, пока у меня опять голова от тебя не поплыла!

Первый заместитель министра самодовольно улыбнулась и достала из папки достаточно большую папку документов.

Кризис семьи

… Эльза Рудольфовна с усмешкой смотрела на плакавшего у нее в кабинете отца Петра, настолько он был жалок.

— Так, значит, ваша женушка оказалась не промах: не стала спокойно смотреть на то, как муж наставляет ей рога, и тоже нашла поклонника? Да не простого лоха, как ты, а вполне состоятельного? Это очень забавно! – смеясь, не спеша говорила она, потягивая черный кофе из чашки.

— Какая ты жестокая!

— А я‑то здесь причем? Заметь: не я за тобой бегала, а ты за мной, ты писал мне дурацкие объяснения в любви, идиотские стишки…

— Идиотские?!!!

— Ну, конечно же, – и Эльза Рудольфовна, с усмешкой продекламировала:

Любил я раньше не любя,

И истинной любви не зная,

Увидев первый раз тебя,

Коснулся я земного рая.

Ты всех прекрасней на земле,

И всех чудесней во вселенной,

И всех счастливее теперь,

Навеки твой, навеки пленный.

— Так ты их помнишь? – с надеждой посмотрел Петр.

— Я много чего помню. Однако сразу скажу, что стишок так себе. То ли дело про Бобровыхухоля: какая лирика, какой динамизм, какая экспрессия! А это? «Земной рай»! Не бывает земного рая, надо бы знать это священнику. Короче, как сказал мне недавно губернатор, у некоторых людей в головах живут мозгоглисты. Могу тебя поздравить: ты входишь в число этих счастливцев!

Петр опять заплакал, а Эльза, заливисто смеясь, положила руку ему на плечо:

— Ну полно, не плачь! Ушла одна жена, найдешь другую. Забрала ребенка с собой – сняла с тебя обузу. Надо же: какому‑то лошаре она с нагрузкой оказалась нужна! Как будто мало свободных девок! А она не промах: нашла на себя хорошего покупателя!

— Но Даша не такая!

— Была не такая, стала такая. Кстати, такой ты ее сделал: муж и жена, как два сообщающихся сосуда – один сделает какую‑то гадость – на другом тут же отразится!

— Но почему?…

— Ладно, милый мой, – жестко сказала Эльза, – пора и честь знать. Я между прочим здесь работаю.

И она уже почти без тени интереса посмотрела вслед вышедшему из ее кабинета священнику, будущее которого заместитель министра вдруг четко увидела: пьянство из‑за горя, запрет в священнослужении, бедность и болезни, а там, глядишь, лишение сана, а потом и смерть… Тратить на него время было бессмысленно уже на взгляд той, кто помогла его падению. Она вдруг вспомнила, как этот человек читал ей Гейне: «мне зла она не желала, и меня не любила она». И ей стало забавно: «Не любила, это верно. Но зла‑то так ли еще желала!»

Элизабет

… Элизабет, покончив с Зоей Георгиевной, много где побывала. Ее брак с олигархом оказался каким‑то до смешного коротким, и ничего не принес «для дела»: муж красавицы–англичанки вдруг разорился и покончил с собой. Хотя и немало людей ей удалось уничтожить и физически и морально, но после того, как сэр Джон стал Иоанном, и вместе с отцом Аристархом перешел в сферы духовного мира, завершив свое земное странствие, все у Лиз пошло как‑то не так. И, самое обидное, это происходило не из‑за них – это еще ее самолюбие могло бы стерпеть. А происходило все из‑за негодяя Гришки, ставшего после смерти отца Аристарха священником и вздумавшего за нее молиться. Элизабет никогда не поверила бы, что молитва этого старого дурня, любившего ее без памяти пока он был рядом с сэром Джоном, может значить хоть что‑то. Но вот ведь значила, и значила для нее только плохое, за что убить этого старого негодяя было мало.

Дар вечной молодости у Элизабет исказился: она уже больше не выглядела юной девой, но сорокалетней женщиной, «вполне красивой», как сказал кто‑то. Это «вполне» Лиз надломило. И, кроме прочего, в ней вместо «девушки–фэйри» все чаще стала просыпаться обычная баба, самое ужасное, что даже жалость ей стала не вполне чужда. В том, что это из‑за дурацких Гришкиных молитв, она знала точно – чувствовала где‑то глубоко внутри. «Наверное, и сэр Джон пропал не из‑за Аристарха, а из‑за Гришки!» – думала она.

Ей хотелось уничтожить отца Григория, но это было не так просто: какая‑то защита была над ним. И тут Лиз повезло: она нашла нового учителя, который, в отличие от сэра Джона, был уже вовсе не человек. И учитель этот оказался в той же области России, где в городе Большом служил священником Григорий Александрович.

Новый наставник быстро переделал Элизабет в Эльзу Рудольфовну, дал ей место при областном правительстве, ввел к губернатору, на которого стал влиять теперь и через нее. А она выполняла поручения учителя, с тем большим удовольствием, чем более гнусными они были. Никто не знал, откуда Эльза Рудольфовна появилась, но через полгода все в регионе считали, что она была тут всегда.

Звали нового хозяина Элизабет Борух Никанорович Свинчутка.

***

Отец Григорий тяжело вздохнул: каждый раз, как он молился об Элизабет, у него начинался сильный приступ стенокардии, мешали сосредоточиться на молитве разные фантазии. В этот раз перед ним возникла картинка, что он и Лиз – только старенькая совсем, муж и жена, и им нужно так прожить двадцать лет: ей быть старухой в наказание за то, что она душу променяла на земную молодость и красоту, а ему со старухой, в наказание за то, что ему всегда нравились молоденькие, и для испытания правда ли он ее любит. «И привидится же такое!» — усмехнулся отец Григорий, — наверное, это был бы уже ад на земле! Но Лиз все равно жалко, для меня она любая — хорошая!»

А у Боруха Никаноровича Свинчутки, мысли эти организовывавшего, возникла идея, что с Григорием Александровичем стоит‑таки поработать!

ГРАНИЦЫ ПОЗНАНИЯ

Сны

…Дарья шла по полю, вдыхая ароматы цветов, травы. Она редко бывала на природе. Как ее сюда занесло – Даша и сама не помнила, женщина и в городе‑то не часто выходила из дома. Но, видимо, что‑то важное привело ее сюда; а вот что именно? Дарья напряженно морщила лоб, пытаясь вспомнить, но ничего не получалось. Внезапно земля под ее ногами вдруг потеряла свою твердость, появилось ощущение полета куда‑то. «Интересно, глубока ли кроличья нора?» – успела подумать Даша, недавно читавшая про Алису в стране чудес. Но для других мыслей времени не было: женщина поняла, что стоит, и не на дне ямы, а в каком‑то мрачном саду – вроде бы яблоневом, на первый взгляд, но плоды на деревьях напоминали скорее не яблоки, а какие‑то искаженные пороком и страданием рожи…

— Леди Долли, – услышала она вдруг полунасмешливый низкий голос и увидела гнома с густой черной бородой, выпученными глазами, одетого в камзол и башмаки с серебряными пряжками.

Даша никогда не видела гномов, но почему‑то не испугалась, а только растерялась и сказала:

— Здравствуйте! Где я? А кто вы такой?

— Видно женщину – столько вопросов сразу, – засмеялся гном. – Я Лепрекон, но очень бедный, вынужденный подрабатывать здесь садовником. А вы сейчас в саду моей хозяйки, леди…

— А почему вы всех называете леди? – перебила его Дарья.

— Потому что мне за это платят, а мне как‑то пополам, как кого называть, — улыбнулся Лепрекон. – Сам бы я использовал совсем другие термины, если бы это не влияло на мое финансовое положение.