Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 2. Столпотворение - Семар Сел-Азар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О, неет, — с суеверным страхом протянула Нин.
— Что случилось?
— Это же не к добру, встретить призрака.
— Призрака???
— Ну, его же, прежнего правителя, убили.
— Да кто тебе такое сказал?! — Начал терять терпение Кикуд. — Посмотрел бы я на это зрелище.
Бродяжка облегченно вздохнула:
— Так он живой?!
— Живехонек, как видишь. — С нескрываемой злобой к старику, процедил молодой кингаль.
Нин за свой страх стало стыдно, и она, покраснев от неловкости, прыснула в ладонь; глядя на нее, ее спаситель тоже не удержался от улыбки, и маленькая виновница переполоха тоже смеялась, не понимая еще, но просто радуясь общему веселью.
Нин, все же не оставляли в покое слова свергнутого лугаля:
— Но он же старый и жрец.
— Если б каждые жрецы имели силу, на земле б и людей не осталось, одни жрецы. Да и не так стар он вовсе.
— Каак???
— Его неприкормленная жадность и бессильная злоба, сделали его таким.
— Он проклинал нас.
— Это он любит. — Ухмыльнулся Кикуд, уводя юную бродяжку с ее непоседливой подопечной. — Кого он только не проклинал, мне самому раза три довелось подвергнуться его пожеланиям. А ведь поначалу он был тише воды, пока все боялся, что его казнят. А какой ласковый был со всеми. Ровно до той поры, пока не понял, что родича новой царицы никто трогать не станет.
Затем вдруг, будто о чем-то вспомнив, передав малышку обратно в руки Нин, рванул к храмовой горе, откуда только что те бежали. Но Нин обеспокоившись, предчувствуя неладное, поспешила за ним, все так же держа на руках малышку.
— Эй ты! — В сторону храма на вершине, закричал Кикуд стоя у подножия. — Живой еще, храмовая крыса?! Не надоело еще, повсюду разбрызгиваться своим ядом?! Когда ты уже угомонишься?! Сколько можно терпеть твое зловоние?! Мало ты крови попил?! Выходи, судить тебя будем! Думаешь, ты спрятался тут, и все, всё забыли?! Я — ничего не забыл! Люди — не забудут! Думаешь, легко отделался?! Ошибаешься! Я — тебя еще не судил! Люди — не судили!!!
И хоть все происходящее было скорее страшным и было не до созерцания красот, Нин невольно залюбовалась молодым кингалем, в нем было столько неуемной страсти, а глаза горели огнем благородной ярости, что казалось это сам — ее любимый Ишкур, спустился, чтоб судить неподсудных на земле, судом небесным. И видом он был прекрасен, как прекрасен может быть только бог, в своей стройной и могучей стати; столько благородства было в нем, когда он метал гроздья гнева, и он был страшен в этом гневе, и был красив. Наверно так же в бою, он налетал на врагов подобно ястребу, что вороны безвольно опускали перед ним свои крылья.
— Ну, где ты?! Чего молчишь?! Отвечай! — Кричал юноша, напоследок в отчаянии швырнув в сторону храма камень, отзвуками простучавшимся по ступеням, но никто не отвечал ему, и только едва уловимый скрип прикрываемых ворот, говорил о том, что он был услышан, и тот, к кому были обращены те слова, их слышал, но трусливо прятал нос за створами. — Выходи!!!
Нин была перепугана еще сильнее, чем прежде и взмолилась к разгневанному воину, обычно спокойному и немногословному: «Не надо! Оставь его, тебя схватят! Уйдем отсюда, прошу, пожалуйста!». А к ним уже бежали храмовые стражи, чтобы пресечь самосуд какого-то безумца, посмевшего встать против решения высших. И Нин все умоляла, все уговаривала, а Кикуд взявший из ее рук малышку, готов был увести их, и только сама малышка уже мирно посапывала, на его большом и сильном плече.
***
— Солнце перестало светить как прежде Уруинимгина сын Энгильсы, от человеческого вероломства солнце уже не светит как прежде. Уруинимгина сын Энгильсы, твой отец был боголюбивым человеком, почитавшим их и слушавшим советы божьих людей, и боги в ответ любили его, и мы думали, что и детям его передалось это богопочитание и послушание и мы доверились тебе Уруинимгина сын Энгильсы. Уруинимгина сын Энгильсы, слушай нас! Мы дали тебе волю в твоих начинаниях; мы призывали народ идти за тобой; мы помогли, мы низложили с тобой зарвавшегося самодержца, мы вместе радовались этому; мы позволили тебе творить угодное Нингирсу по твоему разумению. Мы свое призвание выполнили. Теперь мы ждем, мы надеемся, мы требуем, что и ты начнешь исполнять свое.
По пустынным просторам, одиноко разносятся голоса сонма жрецов Нингирсу, отдаваясь от стен громовым раскатом.
— Святейший совет несправедлив ко мне. Разве я, не следовал нашим уговорам? Разве храмы, не получили обратно земли, когда-то произволом присвоенные Энентарзи и его наследником? Разве я, не вернул вам попранные права и преимущества? Разве не избавил от поборов? Разве божье не вернулось божьему? — Возражает совету, восседающий на престоле человек.
— Как смеешь ты, долг свой перед богами, называть уговором?! — Грозно вещали ему.
— Да простят меня досточтимые старцы и святейшие мудрецы, но долг свой перед богами я стараюсь выполнять день ото дня, не уговариваясь со служителями храмов, которые такие же люди как и все.
— Да как ты посмел…! — Начал браниться один из жрецов потрясая посохом, но знаком был остановлен старшим, давшим понять, что говорит здесь он.
— Да, мы лишь простые люди и нам с нашего ничтожества даже низко не стоять рядом с великими анунаками, и мы сознаем это, обращаясь, всякий раз к высшим за их волей и помощью. Но мы помним также про то, что от них нам ведомо то, что неведомо людям живущим. Мы люди, но мы наделены великими знаниями высших; мы люди, но обладаем правом вещать божью волю. Потому, говорим мы тебе: слушай нас и услышишь речь господа.
— Чем же я мог прогневить Нингирсу? Я во всем следую его заветам.
— В своем стремлении угодить бедным, ты обижаешь богатых; отнимая, ты не даешь удовлетворения в праве; твои люди в своей безнаказанности сами творят беззакония и потакают хулителям вельмож и богов.
— Кто посмел, творить беззакония от моего имени?! — Нахмурившись, спросил Уруинимгина.
— Поступок молодого кингаля, не имеет оправданий.
Дальнейших пояснений не понадобилось, побледнев, лугаль ответил не сразу:
— Я знаю, что Кикуд достоин всяческого порицания, и он будет наказан за своеволие. Но стоит ли, это вашего внимания? Ведь он никого не убил, не ограбил.
— Он нарушил покой бога и грозился его слуге! Он пытался осквернить дом божий! — Не выдержав, вскричал с места жрец Шульпаэ.
— То, что Лугальанда там прячется от гнева народа, не значит, что он стал вдруг жрецом вашего храма….
