Лёс - Алла Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На дворе стоял глубокий декабрь. Тонкий слой свежего снега прилипал к подошвам, и Тара возилась дома с детьми. Все, что я хотел спросить у старейшины – можно ли мне остаться здесь. В Омелье. Навсегда. Вот и всего. Мне не нужен был месяц, чтобы принять это решение. Мне понадобился лишь день, лишь секунда, а остальное время – лишь чтобы набраться смелости. Остаться до весны, отправиться в путь домой и привести к началу осени в этот чудесный город мою семью. И по возможности всех тех, кто захочет для себя лучшей жизни.
Старейшиной в Омелье была женщина, высокая и с посеребренной мелкими прядями головой. Я уже видел ее несколько раз на рынке и на площади издалека. Но в этот день она седлала коня, встретив нас на подходе к двору; ее зоркий темный взгляд упал на меня, и Экхоф, стоявший только что за моей спиной уже куда-то исчез.
Я замер. Старейшина подозвала меня широким взмахом руки. Ее светлый плащ колыхался по ветру. Затаив дыхание я пошел вперед, и был встречен неожиданно расположенным рукопожатием. Ранее я представлял старейшину как-то иначе. Я представлял ее старой, с тяжелыми глазами и каменным изрезанным морщинами лицом. Но она похлопала меня по плечу и мягко улыбнулась, а я понял, как много силы есть в этом человеке. И еще больше доброты.
Она повела меня по двору, неспешно интересуясь о моих делах. Но и без того, она, казалось, знала обо мне уже все: кто я и откуда, сколько преодолел на пути сюда, где теперь живу и какую работу намерен делать… А впереди нас уже расстелилась вся деревня целиком – она подвела меня к вершине холма, на котором возвышался ее дом – и я увидел огромнейшее поселение, много-много дворов, извилистые дороги, заполненные повозками. И вдалеке, за серым бесконечным пятном построек, я видел очертания горизонта и едва уловимые пятна-миражи других соседних деревень. Говорили, далеко за ними стоят горы.
Старейшина спросила меня, как надолго я хотел бы остаться здесь, и я ответил, что навсегда. Она одобрительно кивнула, внимательно на меня глядя.
– Но после зимы, если можно, – произнес слегка неуверенно я, – я хотел бы вернуться.
Старейшина перевела взгляд вдаль. И ненадолго замолчала.
Я еще раз окинул взглядом рай, расстелившийся перед моими глазами, и впитал в себя его красоту, его благородство, его силу.
– Я обязательно вернусь, – сказал я.
Старейшина кивнула и сказала, что Омелье будет меня ждать.
В тот день я внял словам старейшины, и уже не мог отступить от задуманного. Теперь мне еще сильнее захотелось отправиться домой и выполнить свое обещание – привести сюда свою семью, Лорелею, и чуть ли не всю деревню. Мне захотелось сделать то, что не смог сделать мой дед. Он был здесь, и отправился за нами в деревню, и почему-то… остался в ней. Я не понимал почему. Мне эта причина была неведома, но она не так сильно мучила и волновала меня, как собственная задумка.
Возможно, когда я вернусь домой, после прошедшей снежной и страшной зимы, я без того узнаю дурные вести. Я не хотел думать об этом, но каждую зиму деревня теряет, теряет людей, их невинные жизни в холоде. Нужно было не вспоминать об этом, но я не мог. Я очень хотел оказаться дома и одновременно боялся. Но больше этого не будет, никогда не будет смерти и страдания на моих глазах. Я просто обязан был вернуться. Оставаться здесь одному, навсегда, без них – не имеет смысла! Как я мог остаться жить в этом прекрасном дружелюбном месте, где можно было вдоволь работать и не бояться предстоящей зимы, не бояться потерять в болезни или голоде брата или маленькую сестру, и оставить их там, беззащитных к суровой судьбе?
Я твердо решил отправляться обратно. Когда стоял конец февраля – я собирался в дорогу и прощался мысленно с Тарой и Экхофом, а когда пришел март, я сказал им вслух "до ближайшей встречи", поблагодарил за все хорошее, что они для меня сделали, и отправился в путь. Как бы там ни было я вернусь. Через год я вернусь. Нет никаких причин, почему я должен был бы остаться жить в том кошмаре, в котором жил так долго.
В августе мне должен будет исполниться семнадцатый год. В августе я уже буду дома. И снова в свой день рождения я пойду в дорогу. Выйти раньше и не застать холодного ноября в пути – было бы разумным. Но вряд ли мы успеем проститься со всем, что нам было дорого и собрать оставшееся, более нужное, столь быстро.
Я сижу, сбросив рюкзак с плеч, на прохладной земле, прислоняясь спиной к стволу. Воздух пахнет дождем и заходит солнце. Веет теплым весенним ветром. Я разворачиваю остатки еды, отставляю сумку в сторону, тихо ужинаю под пение птиц. Окидываю мысленным взором пройденную дорогу, пока пережевываю пищу. Пути осталось на полмесяца. Майский лес, не октябрьский. Идти по нему приятно, будто гуляю с хорошим другом.
Я готов к возвращению домой, и мне не терпится увидеть родных. Думаю о волнующейся матери. Она, наверное, места себе не находит до сих пор. Вспоминаю о Лорелее все чаще. Ее образ уже снова светлый и зовет меня, манит мягким голосом. Хочу уже осчастливить их всех своим приходом. Маму и Лорелею, братьев и сестер. Даже отца. Он наконец-то будет мною гордиться.
Идут дни и недели. Я все больше укрепляюсь в ощущении того, что несу с собой в деревню благо. Я ощущаю такую огромную силу в руках, которая способна была бы свернуть горы, встреться они на моем пути. Ничто не может больше заставить меня сомневаться. Ничто и никогда. Теперь я совершенно другой человек.
Я выхожу на желтую поляну, целый широкий луг с огромными кузнечиками. Здесь осенью я только начинал свой путь. Мог ли я поверить, что вернусь когда-нибудь сюда? Я надеялся, но сомнения были. Думаю о том, как понравится на этом лугу Лорелее, когда заберу ее с собой.
Остается совсем немного. Несколько закатов и рассветов. Они считаются по пальцам обеих рук. Я бесконечно придумываю слова, которые скажу, выйдя из глубины чащи. Мне интересно, узнают ли меня, потому что, кажется, я выгляжу иначе с этой
