Вагон 7, место 15 - Клод Авелин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Добрый вечер, мсье, — говорит контролер. — Вот и снова настали холода!.. Благодарю вас, мсье.
Он склоняется еще ниже. Когда выпрямляется, в толстой руке у пего зажата сигара. Огромная сигара, опоясанная блестящим колечком. Эту роскошную сигару он прячет на дне каскетки.
— Сегодня вечером совсем никакой работы. — говорит контролер. — Можно подумать, весь народ вымерз! Теперь вернусь к себе, немного вздремну До Онуа... До свиданья, мсье! До скорого!
Я поспешил сесть, прежде чем он закончит свою фразу. Но он проходит мимо меня, даже не взглянув. Как удачно он выразился: «До скорого!» До скорого? Отправляйся почивать с миром, болван.
На всех парах пролетаем Крей. Полдевятого. Надо бы взглянуть, что там происходит. Я выхожу в коридор, делаю шаг вперед... Стоп! Еще шаг, и мое любопытство может быть замечено. Впрочем, и оттуда, где я стою, вполне можно его удовлетворить. Мой единственный сосед складывает газету. Над ним на верхней сетке покоится сложенное вчетверо пальто, подкладкой наружу, лежащая плашмя каскетка мирно соседствует с небольшим pakajoj, красивым саквояжем из свиной кожи. Из кожаной записной книжки торчит визитная карточка. Я знаю, что можно на ней прочесть: Габриэль Марион, 25, улица Франклина, 16-й округ.
Господин Марион встает. Он кладет газету на маленькую сетку, рядом с книгой в бумажной обложке, купленной в одном из киосков Северного вокзала. Потом стягивает с руки перчатки из толстой коричневой кожи. Все его жесты размеренны, неторопливы. Как может человек оставаться таким спокойным, когда за ним следят? Любое животное на свете почувствует в такие минуты, что ему грозит опасность. Да, природа не обострила наших чувств...
Положив перчатки рядом с газетой и книгой, господин Марион проводит рукой по лбу. по глазам, зевает, его явно клонит ко сну. Черты лица его расслабляются. И теперь этот худой, суховатый деловой человек становится похож на усталого, преждевременно состарившегося обывателя. До чего же быстро некоторые умеют сбрасывать свою личину!
Большим пальцем он ловко выдергивает галстук из-под жилета, шелковый темно-синий галстук в белую крапинку, очень красивый галстук. Вытаскивает из него круглую жемчужную булавку, закалывавшую узел, и втыкает в отворот пиджака. Потом быстро снимает галстук и воротничок, они тоже занимают свое место на нижней сетке. Теперь этот тип готовит себе постель, намереваясь лечь. Он убирает подлокотники, кладет две взятые у проводника подушки. Затем спускает шторку на окне, поворачивается, чтобы взглянуть на шторки в коридоре. Отступаем! Несмотря на шум поезда, я слышу. как задвигается дверь купе. Когда я снова выхожу в коридор, я убеждаюсь, что шторки и тут опущены. Клетка захлопнута. Вот теперь-то и наступает ночь. Интересно, который час? Без двадцати девять. Сейчас раскурю трубку, снова попытаюсь читать. До девяти часов что-либо предпринимать бесполезно. Я возвращаюсь в свое купе. Мне казалось, что я возбужден и сна ни в одном глазу, но стоило мне представить себе, что мой сосед улегся на нижней полке и уснул, как меня тоже охватила сонливость, от которой закладывает уши, пощипывает глаза, я начинаю томительно сладко зевать во весь рот. До чего же предательски убаюкивающее это мерное постукивание колес! Я должен сопротивляться, защищаться. думать о том, что мне предстоит. Еще двадцать минут, еще полчаса...
Замечание автора
Пусть эти полчаса останутся в тени: мое повествование представляет только факты. Но прежде чем сообщить, что ожидание окончилось, я изложу вам одну историю, а читатель пусть задумается, так ли уж она далека от той, что я рассказывал.
Глава вторая ЧЕМОДАН
За неделю до событий, о которых мы начали свой рассказ, 12 января, примерно в половине одиннадцатого утра, на площади Согласия перед одним из самых красивых отелей Парижа остановилось такси. Двое посыльных бросились к нему. Но дверца машины распахнулась, прежде чем они успели коснуться ее; они увидели сидящего в такси человека самой заурядной наружности — в пенсне, с бородкой клинышком, в черном поношенном пальто и видавшей виды шляпе, — он смотрел на них с некоторым страхом.
— Это еще что такое? — процедил сквозь зубы один из посыльных.
Они привыкли обмениваться репликами, почти не разжимая губ.
— По ошибке, — отозвался другой посыльный.
Однако профессиональная выучка заставила их поклониться и протянуть руку к маленькому чемоданчику, который составлял весь багаж путешественника. Но робко, хотя в то же время решительно человек с бородкой клинышком отказался от их помощи. Он вылез из такси, держа в руке свой чемоданчик, убогий вид которого вполне соответствовал внешности его владельца.
С большим трудом извлек он из кармана кожаный бумажник. Все его движения были какими-то лихорадочными и неловкими. Чтобы расплатиться с шофером, ему пришлось зажать чемоданчик между коленями. При этом он чуть не сбил со своего носа пенсне. Крахмальная манжета на левой руке, ни на чем не державшаяся, соскользнула вниз, и этот твердый негнущийся обруч крепко обхватил кисть до самых кончиков пальцев. Время от времени незнакомец вскидывал глаза, словно черпая новую порцию страха в проносившихся мимо автобусах и легковых машинах, в потоке пешеходов, в свистках конного полицейского. До чего же трудным оказалось для него отсчитать два франка пятьдесят сантимов, которые требовалось уплатить по счетчику! За время этой бесконечной операции посыльные утвердились во мнении, что человек этот принадлежал к тем темным маклерам, не отличающимся ни умом, ни обаянием, которых, однако, считают нужным использовать некоторые фирмы по одним им ведомым причинам. В чемоданчике наверняка находились подготовленные для подписания контракты или образцы всякой редкой продукции, способной заинтересовать какого-нибудь сказочно богатого промышленника из Японии или Нового Света, для которых отель этот был своеобразным штабом. Но молодые люди ошибались. Поскольку, расплатившись наконец с таксистом, человек с бородкой клинышком спросил взволнованным голосом, ни к кому вроде бы не обращаясь:
— Как бы получить... номер?
Ошеломленные посыльные радостно вспыхнули. Чтобы получить номер, мсье должен просто проследовать за ними в «приемную». Они проводили его с подчеркнутой любезностью, а он в ответ раскланивался, неловко шаркал ножкой. Этот балетный номер наконец прекратился, когда, повернув налево, они вошли в зал, где находились стойка с регистрационными карточками, касса, окруженная медными поручнями, огромные трубы пневматической почты и молодой человек в визитке, с прилизанными волосами,