100 и 1 день войны - Роман Лерони

Ранее ему не приходилось воочию видеть последствия лётных происшествий. В училище было одно, когда Ми‑8 был опрокинут во время взлёта. Причиной были ошибочные действия курсанта и несвоевременное вмешательство инструктора. Правда, там обошлось без жертв. Курсант, инструктор и борттехник отделались лишь испугом. Машину же восстанавливали долго.

Гибель же 322‑го «Атарда» была мгновенной и не поддающейся какимлибо объяснениям. Офицеры вполголоса, украдкой поговаривали о диверсии. Всё–таки война, всё–таки отряд Вергеева был первым рубежом, который нерушимо стоял на пути злоумышленников. До сих пор шло расследование. Ангар, где обслуживался погибший борт, был опечатан и там почти круглосуточно копошились люди в гражданской одежде. Особисты допрашивали всех. От Вадима они не могли узнать ничего более из того, что он ранее написал в рапортах по завершению вылетов. Он трижды летал на место катастрофы, сопровождая конвои спасателей и борт с оперативниками. С высоты в 50 метров многого не рассмотришь. Большое пятно гари на откосе моста и сплющенная обгорелая конструкция вертолёта. Вертолёты только–только взлетели и шли по плану, поэтому в баках 322‑го было полно горючего. Прибывшая из совхоза пожарка лишь перевела в пар всю свою цистерну воды. От экипажа мало что осталось.

Днём ранее Вадим летал в качестве ведомого у погибшего капитана Морозова на Красную Поляну, для ознакомления с участками, где предстояло нести службу и выполнять нелёгкую лётную работу. Голос Морозова, его манера говорили о нём, что это был незаурядный человек и талантливый пилот. О последнем Вадим мог судить лично. Он шёл за 322‑м вектор в вектор и заметно устал, стараясь повторять всё, что делал ведущий. Это был его второй полёт в горах, что было немалой причина для излишнего напряжения. Капитан же не только уверенно пилотировал машину, но и непринуждённо, толково объяснял все особенности участка, предостерегал об опасностях и ненавязчиво наставлял. Это был хороший человек вне всяких сомнений.

Оператора же 322‑го, старшего лейтенанта Томина, Вадим не только не видел, но и не слышал.

В маленьком холле штаба отряда был установлен караульный пост № 1, где в стеклянной пирамиде стояло знамя части; рядом был стенд, посвящённый Герою России капитану Вергееву, а под стендом обыкновенный канцелярский стол с растрескавшимся клеёнчатым шпоном, уставленный фотографиями тех, кто отдал свои жизни, защищая Родину. Они навечно вписаны в список ЛС части. Девять фотографий. С капитаном Вергеевым — десять. Возле фотографий Морозова и Томина два стакана с ломтиками хлеба. Водка в стаканах выпарилась, хлеб стал сухарём. Никто не решался их прибрать. Ещё не прошло и сорока дней…

5:27 утра

Сразу за забором находилась спортплощадка, оборудованная стандартным набором турников, брусьев, тренажёров и обязательной полосы препятствий. Выгоревшая за жаркое черноморское лето пожухлая трава была вытоптана, и неосторожный шаг поднимал облачко пыли. Вадим, как и весь ЛС отряда знал, что здесь были организованы караульные посты из охранения штаба.

Окрик часового заставил остановиться. Запрос, ответ, кодовое слово, ответ, подтверждение и можно идти дальше. Сразу за площадкой находился штаб. Это была небольшая простая приземистая конструкция, обложенная по периметру мешками с песком и редутными стенами. Эта сложная система подступов была организована так, что можно было долгое время держать круговую оборону, не позволяя противнику проникнуть внутрь. Конечно, не ЖБУ, но довольно прочное укрепление, которое можно было разрушить лишь несколькими точными попаданиями фугасных снарядов или мин. Таким был штаб отряда. Он отличался от тех простых зданий, которые обычно были в обыкновенных строевых частях, находящихся вне зоны боевых действий.

Короткий бросок правой руки к виску, отдающей честь дежурному по штабу офицеру, и ты оказываешься в коротком холле с постом № 1, знаменем части и памятным столом с фотографиями, ушедших в века товарищей.

Низкий потолок, пара неярких плафонов на стенах. Также были развешены «летучие мыши». Эти лампы были не зажжённые, и предназначались на тот случай, когда штаб перейдёт на автономное электропитание от генераторов. На одной из стен была вывешена карта-»пятисотка» с районами, где приходилось действовать силам отряда. Данные карты устарели, так как были сняты Генштабом СССР в далёком 1945 году, но позволяли ознакомиться с высотами горных массивов, прилегающих к Адлеру. По карте бежала почти выгоревшая полоска границы, значащаяся в легенде как граница союзной республики. Какой–то доброхот со скрупулёзной точностью, красным флюоресцирующим фломастером прорисовал эту границу и подписал «ГГ РФ». Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы расшифровать эту аббревиатуру: Государственная граница Российской федерации. Этот шов в сумраке плохо освещённого холла выглядел излишне ярко и нелепо, но карту не снимали, и всякий входящий инстинктивно бросал на неё свой взгляд. И мало кто из них воспринимал это обозначение действительно как границу. Для большинства эта рдеющая линия была ничем иным, как линией фронта, разделяющей мир на «наших» и «ваших», на друзей и врагов.

В холле также было ещё одно напоминание того, что ты находишься в зоне боевых действий. Обычно на посту № 1, в войсковых частях стояли отличники боевой подготовки в парадно–выходной форме при оружии. В штабе же отряда стоял боец со СШ на голове, в бронежилете, разгрузке, выпирающей магазинными и гранатными карманами. Позади бойца была сложена пирамидка из патронных цинков, ящика с гранатами, и накрытым парашютной тканью, но наверняка полностью снаряжённым пулемётом.

Холл расходился в стороны проходами, больше напоминавшими окопы в полный профиль, обшитыми ладно подогнанными досками, да перекрытыми рифлёным железом, в свою очередь сверху, как знал Вадим, накрытыми деревянными брусьями и обложенными мешками с грунтом. Эти проходы вели к различным отделам и службам штаба, а также к жилым помещениям старших офицеров. Некоторые проходы выходили наверх к оборудованным пулемётным позициям, где постоянно находились караульные посты. От окопов проходы отличались лишь тем, что в них могли свободно разминуться пару человек. Каждый из проходов также был оборудован надувными гермозатворами, которые в несколько секунд наполняясь воздухом от баллонов со сжатым воздухом, надёжно герметизировали отдельные части штаба от отравленного внешнего воздуха. Тут же, в стенных нишах, стояли автономные установки забора и фильтрации воздуха.

Один из таких окопов–коридоров привёл лётчиков в санчасть, которая находилась тут же, при штабе. У дверей уже стояли несколько офицеров, ожидая своей очереди на обязательную предполётную медицинскую комиссию.

Они поздоровались, просто за руку, без «козыряний». Обычно ВК занимала не очень много времени. С согласия товарищей можно было заходить парами. Ну, а когда были некоторые «личные» проблемы со здоровьем, можно было, извинившись, пройти к доктору одному. Никто не разговаривал. Кто–то читал газету, кто–то журнал, а кто пялился в экран мобильного телефона или карманного компьютера. Несмотря на хорошую вентиляцию, которая лёгким бризом обдувала лица, в маленьком пространстве прохода прочно висел терпкий запах винного перегара. Вадим осмотрел присутствующих. Его сосед, Илья и ещё пару офицеров заметно потели, время от времени оттягивая воротники фуфаек. Им было душно. Они заметно волновались. Отрядный врач сам был охоч до бахусовских продуктов, но был весьма строг к тем, кто переусердствовал с возлияниями, запрещая вылеты. Последнее было равносильно срыву боевой задачи и невыполнению боевого приказа. Это могло стать проблемой…

— Я с тобой пойду, — то ли спросил, то ли просто поставил в известность старший лейтенант Пошехонец, Илья, и похлопал себя по груди. — Замучила изжога. Попрошу у доктора таблеточку.

Вадим ответил молчаливым согласием. За своё здоровье на этот лётный день он был полностью уверен.

5:33 утра

— Доброе утро, товарищи офицеры!

Голос отрядного врача был зычным, громким. С непривычки стороннему человеку могло показаться, что этот человек постоянно кого–то звал, и тихие тона в голосе этому гиганту были неприсущими. Вадим слышал даже шутку по этому поводу, мол, Кузьмича никто не зовёт на Поминальный день после Пасхи

— он своим голосом поднимает мёртвых. Слишком плоская шутка, как для такого богатыря, каким был отрядный врач. И обращение Кузьмич было не прозвищем, а фамилией. Юрий Иванович Кузьмич, майор медицинской службы. Из всех медиков Адлера и Сочи он был единственным, к кому сразу доставляли раненых и увечных после частых боестолкновений. Вадим знал, что этот человек раньше приобретал опыт военного врача в Югославии и Чечне. Это был отменный врач и душа коллектива.