Калейдоскоп мгновений - Лин Химицу

Ты все еще хочешь продолжить путь? Ведь пока не поздно вернуться… Нет? Хорошо. В таком случе идем прямо к этим далеким огням.

Странные и страшные тени мелькают между деревьев. Через некоторое время под ногами начинает мерзко чавкать и хлюпать – солончак постепенно превращается в болото.

Вся живность – от мошкары до крупных животных – так или иначе норовит поживиться редкими путниками, по неосторожности попавшими в это зловещее место.

Кое-как избежав сомнительной чести быть съеденным кем-либо из них, мы все-таки наконец приближаемся к огням.

Это действительно костры. Огромные костры, в которых пылают человеческие тела – целые или только их части. Едкий удушливый чад горелой плоти режет глаза и вызывает выворачивающий наизнанку кашель. Кругом валяются изуродованные трупы – с выпущенными внутренностями, отсеченными конечностями, размозженными черепами. Некоторые еще продолжают подрагивать в последней агонии.

Это мир, в котором царят ужас, смерть, кровь, похоть, насилие, боль и страдание.

Сейчас здесь еще более-менее тихо – видимо, разгул всей нечисти недавно завершился и они все вернулись в свое обиталище – мрачный и жуткий замок Смерти.

Нет, туда мы не пойдем и не проси. Лучше будет, если мы все-таки уберемся отсюда, не потревожив местных обитателей. Если наше присутствие здесь будет обнаружено, то тебе точно не уцелеть, даже я не смогу защитить тебя от них, твоя участь будет настолько ужасна, что смерть по сравнению с ней покажется праздником.

Возвращаемся в первый мир. Вовремя – от замка Смерти поползли извивающиеся тени.

Ну вот, у тебя была возможность увидеть все, или почти все, своими глазами. Отвратительное и ужасное зрелище, я знаю. похоже на ад, верно? Вот только хозяйка всего этого я, это меня всегда ждут в этом черном замке. Потому что это тоже часть меня. Та часть, которую я старательно прячу на самое дно души, подальше ото всех и в первую очередь от себя самой. Я действительно боюсь этого – боюсь настолько, что просыпаюсь среди ночи в холодном поту или, неожиданно почувствовав его ледяное прикосновение, вздрагиваю без видимой причины. Боюсь, что когда-нибудь темная сторона моего мира с легкостью сокрушит красивые декорации светлой стороны и тогда…

И тогда наступит конец света.

Я рисую музыку сердца

Безумный калейдоскоп, в котором

вместо разноцветных стеклышек —

осколки моей мечты, мои друзья и знакомые.

Не пытайтесь угадать, кто есть кто.

Слишком все перемешалось в этой круговерти.

1. Асимура Рицуко. Писатель

Мои мысли бьют фонтаном сразу во все стороны. Моя рука не успевает ловить эти разноцветные слезы на кончик стержня моей авторучки и записывать. Я пишу все, что приходит в мою бедную голову. Вернее, все, что успеваю.

Раньше я писала только замечательные волшебные сказки с обязательно счастливыми концами. Но время сказок в моей жизни закончилось и я поняла, что счастливые концы выглядят слишком фальшиво, чтобы сохранить за собой право на существование. И все сказки ушли куда-то, не оставив мне своего нового адреса и даже не помахав на прощание.

Теперь я сею в нетронутый снег бумаги крючковатые семена букв, которые, прорастая, дают всходы безумных слов, плодоносящих бредовыми фразами.

Бред тоже может завораживать. Да еще как! Не всякий безумец – писатель, но всякий писатель – настоящий писатель! – хоть немножко, но безумен. А для того, чтобы бред стал завораживающим, надо иметь талант.

Говорят, что у меня он есть.

Не знаю, судить не мне. Для этого есть критики и читатели. Причем мнение читателей я ценю выше, хотя критические замечания тоже полезны. Для общего развития. Просто, чтобы жизнь сахаром не казалась.

А своих читателей я уже нашла.

Это такие же ненормальные, как и я.

Для них я продолжаю выпускать на белое поле листа шустрые букашки букв, длинные многоножки слов. Для них я хочу описать, что чувствуют паруса, когда их наполняет ветер, о чем думает капелька росы за мгновение до того, как сорвется с лепестка вниз, что видят звезды, когда ангелы поют им свои странные песни, как выглядит тишина, напоенная духовитостью ночных цветов.

Но больше всего я хочу описать музыку сердца.

А хватит ли моего таланта на это? Может быть, он недостаточно хорош?

Я всегда очень четко вижу те образы, которые описываю. Но у меня не всегда находятся нужные слова для точного описания.

Как описать музыку? И не просто музыку, а именно музыку сердца?

Я пытаюсь, но это тоже самое, что играть на ненастроенном инструменте – все получается искусственным, ненастоящим. Слова, которыми я испещряю очередной лист, теряют всякое значение, становясь фальшивыми звуками и авторучка спотыкается на них.

Я комкаю еще один испорченный листок и пускаю его в недолгий полет между четырех стен. Недавно начатая пачка бумаги стремительно худеет, а пол комнаты исчезает под бумажными сугробами моих неудачных попыток. Да, никогда в этом доме не будет порядка!

У меня есть компьютер, но я предпочитаю создавать свои творения на бумаге шариковой ручкой. Пустое мерцание монитора настораживает меня и я не могу полностью отдаться творчеству – мысли срочно вспоминают, что у них есть еще куча дел, помимо того, чтобы снабжать меня новыми идеями и стремительно разбегаются кто куда. Может быть, мерцание пустоты пугает их?

Другое дело, когда передо мной лежит совершенно новый лист, чистый, как душа невинного ребенка, как слезы фей, что утром остаются на траве, а мы принимаем их за росу. Моя рука замирает от восхищения, не решаясь нарушить его прекрасную белизну, словно излучающую слабое сияние. Мои мысли тоже приходят в восторг и ошеломленной толпой возвращаются ко мне, чтобы вместе со мною любоваться этим маленьким чудом.

Мне жаль совершать акт насилия над его целомудрием. Но я не могу не писать. И потому ручка отравленным жалом решительно впивается в белоснежную бумажную плоть, оставляя на ней вытатуированный рисунок, выжженные темные шрамы на бледной коже.

И снова не то. И еще один изуродованный лист, смятый моей безжалостной карающей рукой, начинает свой полет в никуда. Его дальнейшая судьба меня уже не интересует.

Я прихожу в отчаяние – никак не могу написать то, что хочется. Несколько листков уже не просто скомканы, а разодраны мной в клочья в порыве бессильной злобы.

Интересно, хоть кому-то из моих читателей удается видеть в моих текстах то, что вижу я, когда пишу их?

Швырнув на стол в знак протеста ни в чем не повинную ручку, я окидываю взглядом царящий вокруг бедлам и молча выхожу из дома. Уберу все это как-нибудь потом.

Я иду, не разбирая дороги, все равно куда. Просто на ходу мне легче думается.

Почему я не могу выразить словами музыку сердца? Может быть, потому что я не слышу ее?

От огорчения у меня возникает дикое желание закурить. Странно – я ведь вообще не курю и даже никогда и не пробовала. Чтобы справиться с этим – как-то не хочется обзаводиться еще одной вредной привычкой, – я отламываю веточку вишни, всю усыпанную нежно-розовыми цветами, которые почему-то вызывают у меня ассоциацию с морскими ракушками, сую ее обломанным концом в рот и начинаю ожесточенно грызть. Проглатываю горьковатую слюну. Курить больше не хочется.

В голову воровато закрадывается мысль – а почему бы не зайти к Рэйдзиро? Все равно, я собиралась на днях занести ему очередное мое творение, чтобы он его проиллюстрировал. Да и живет он тут поблизости. Решено – иду к нему. Может он что и подскажет мне.

Фудо Рэйдзиро – художник. Он иногда иллюстрирует мои книги. Обычно у него получаются рисунки, которые многим кажутся странными. Но они точно отражают то, что вижу я – как будто Рэйдзиро смотрит моими глазами. Я никогда не подсказываю ему, что надо рисовать. Он сам решает – рисовать красками или карандашом, сделать рисунок цветным или черно-белым, закончить его или оставить в виде эскиза. Потому что я уже неоднократно убеждалась, что его выбор всегда оказывается верным. Более того, единственно верным.

Я выворачиваю все многочисленные карманы куртки в поисках наличности – не люблю приходить в гости с пустыми руками. На мое счастье в общей сложности наскреблась порядочная сумма – хватит и на что-нибудь сладкое к чаю и на проезд, если вдруг я задержусь допоздна у Рэйдзиро, а такое частенько случается.

Магазины работают до глубокой ночи, я захожу в какой-то из них и долго выбираю из огромного ассортимента имеющихся сладостей. Вообще-то Рэйдзиро не любит сладкое, но никогда не отказывается съесть конфетку или печенье за компанию со мной. К тому же у него могут быть друзья – я ведь сегодня без предупреждения.

Когда я, наконец, добираюсь до дома Рэйдзиро и он, улыбаясь до ушей – он всегда так улыбается, когда прихожу я, – выясняется, что так оно и есть, сегодня все словно сговорились прийти к нему. Слава всему святому, что нынешних его гостей я знаю хорошо, не люблю находиться в обществе незнакомых людей.