Я живой! - Антон Зырянов

Когда боль в животе утихла, я подождала, чтобы луч прожектора прошел мимо грузовика и, забравшись на крышу кабины, перепрыгнула через забор…

Сирена, пронзившая вечернее спокойствие базы, заставила меня забыть о боли от жесткого приземления и побежать. На ходу, я потрогала живот, опасаясь, что своим прыжком навредила плоду, но почувствовала, что с ним все в порядке. Не поняла, а именно почувствовала, как, наверное, это может чувствовать только мать… Я знала: несмотря на страх, опасность, отчаяние и чувство обреченности, я сберегу ребенка, которого не желала, которой был чудовищной ошибкой и не должен был увидеть этот свет. Потому что я — его мать!

Я добралась до пролеска и свернула в лесополосу, надеясь хоть немного запутать погоню…

Серега. Некрополь. Что такое удача?

Люблю, когда удача поворачивается ко мне лицом, а не жопой, как обычно (и ведь пендаль-то не выпишешь, терпи себе, да зубами скрипи).

Что такое удача, для среднестатистического обывателя допандемийного периода? Ну, наверное, крупная купюра, которую счастливчику принесло ветром прямо под ноги. Или три семерки, которые обнаружились под защитным слоем с надписью «стирать здесь» на лотерейном билете. Или горячая, пьяненькая девушка, именно на него, среднестатистического обывателя, уронившая свой шалый взгляд и, отчего-то, решившая, что он «ничего».

Что такое удача, для бродяги вроде меня?..

Пуля просвистела над головой и с глухим стуком врезалась в деревянную опору электропередачи, заставив меня дать стрекача в сторону единственного возможного укрытия — заброшенной заправки.

Когда я, не сбавляя скорость, запрыгнул в давно уже выбитое окно с сорванной решеткой, валявшейся неподалеку, раздалось еще два выстрела и одна из пуль врезалась в деревянную раму, отчего та брызнула во все стороны щепками и раскололась. Я неудачно приземлился руками на стеклянные осколки и, безбожно матерясь, прижался к стене. Выглянув и тут же убрав голову из зоны прицеливания. Правда, это мало что дало — стрелка я так и не увидел.

Оглядевшись, я наткнулся взглядом на лежащего неподалеку мертвеца, который, видимо, и был причиной отвратительного запаха, царившего в заброшенном помещении. Голова его была размозжена, а над телом уже давно поработали крысы, так что он скромненько так смердел и вел он себя вполне прилично — как и полагается мертвому человеку.

— Хреновый из тебя снайпер! — выкрикнул я, наспех обрабатывая руки антисептиком, который достал из рюкзака вместе тюбиком «жидкого» пластыря. — Ни одной пули в цель!

— Ничё, это дело поправимое! — донесся снаружи хриплый крик.

Я снова выглянул из окошка, на мгновение. Этого хватило, чтобы увидеть, как из лесополосы, что тянулась вдоль дороги, вышли трое… Трое из леса, блин.

Один — бородатый мужик лет пятидесяти, целился в проем из карабина (скорее всего, одна из разновидностей «Сайги»). Двое других — какие-то плюгавые, оборванные сморчки предпенсионного возраста, были вооружены обрезами.

Коротко выдохнув, я, стараясь двигаться быстро, положил дуло карабина на подоконник и сделал четыре выстрела, стараясь, чтобы красная точка коллиматора была как можно ближе к бородатому, после чего снова прижался к стене. О прицельной стрельбе речи не было, но, прячась от ответных выстрелов, я заметил, как бородатый валится наземь. Раздался крик, а за ним грохнули два выстрела. Мелкая дробь посекла оконную раму и стену.

Я пролез под подоконником, встал у противоположного откоса, и собрался послать еще пару свинцовых подарков обнаглевшим любителям халявы… Но услышал тоненькое, даже жалобное, похожее на старушечье кряхтение. Внутренне похолодев, я обернулся.

Ко мне быстро приближалась, часто шаркая тонкими ногами, омерзительная мертвячка: нижняя губа твари была вырвана, обвисшая кожа на лице имела бурый цвет, ее покрывали язвы, стеклянные глаза вперились в меня, словно прицелы. Она, вдруг, сделала рывок, который, видимо забрал последние силы её безжизненного тела, и упала прямо на меня, успев впиться руками мне в предплечье. Я попытался стряхнуть тварь, но она, хрипло крякнула и вцепилась в мою руку зубами.

Когда я отпихнул мертвячку ногой и снес ей голову выстрелом карабина, снаружи донеслись полные ужаса крики. Сначала орали в три глотки, затем один из нападавших затих. Потом снаружи доносились какие-то мольбы, кто-то плакал, но затих после какого-то влажного шлепка…

Я отмечал происходящее какой-то частичкой своего подсознания, тогда как сознание на творящееся вокруг, вне моего последнего убежища, уже «положило с прибором».

«Какой смысл париться насчет опасности за окном, — вяло подумал я, скорее по инерции закатывая прокушенный рукав куртки и наблюдая, как кровь бежит по предплечью, а края свежей раны очень быстро темнеют. — Я обречен. Не умер, но уже неживой… Все равно, у меня хватит сил на то, что нужно сделать… Должно хватить».

Я прошел мимо окна, совершенно не беспокоясь схлопотать шальную пулю, и сел у стены. Время как будто бы растянулось… Я видел, как размытая тень перемахнула через подоконник, оставив расплывчатый призрачный след, который начал неторопливо таять. И без того темное помещение начало проваливаться во тьму, но я увидел, как это нечто медленно плывет ко мне.

«Насрать», — подумал я, доставая из кобуры «ПМ» и поднося его к виску.

Нажать на спуск я не успел. Странное существо, что не вызывало у меня никакого интереса, вырвало оружие из моей руки, заставив меня на секунду сфокусировать взгляд.

— Катя? — прошептал я, увидев лицо девушки. Узнать её было трудно, выглядела она, мягко говоря, необычно… Но это была она.

— Заткнись, — зло прошипело видение и сделало нечто странное: Катя вонзила зубы себе в запястье, другой рукой схватила меня за лицо и приказала открыть рот, а когда я подчинился, начала поить меня… своей кровью.

«Наверное, зараза поразила мозг слишком быстро… Так вот какие глюки ловят ходячие? Что же, не так уж и плохо», — отстраненно подумал я, глотая тягучую, солоноватую кровь. Прежде чем отрубиться, я попытался блевануть, но Катя зажала мне рот руками и сказала: «Потерпи, потерпи немного…»

Что такое удача? Да откуда мне знать! Я чертов неудачник!

Катя. Некрополь. Голод не тетка, голод не дядька. Голод — это голод…

Я не ела с самой ночи. Режим быстро превратился в привычку. На секунду мне даже подумалось, что убегать не стоило.

«А в тюрьме сейчас ужин… Макароны», — сказал кто-то у меня в голове с явным восточным акцентом… Это, наверное, от голода.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});