Первое дело Матильды - Оливер Шлик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дворецкий окидывает Дориана злым взглядом, а затем, сняв с крючка рядом с камином маленький совок и ручную смётку, принимается подметать осколки, но вдруг останавливается и, принюхавшись, бормочет:
– Странно. Вы тоже слышите этот запах?
– Загипсованным рубильником? – Брат Шарлотты показывает на свой нос. – Взлети рядом на воздух какой-нибудь завод по производству химических бомб, я бы и то ничего не учуял. А что такое? Что вы унюхали?
– Камин… – говорит Торвальд с крайне озадаченным видом. – Он пахнет… ополаскивателем для полости рта.
22
Сумасшедшая погоня
Когда ты с поджатыми ногами скрючился за письменным столом и должен сидеть тихо как мышка, три минуты кажутся вечностью – столько времени проходит, пока дворецкий убирает все осколки и они с Дорианом наконец удаляются.
Я жду, когда закроется дверь, а затем, с облегчением вздохнув, вскакиваю на ноги. Кажется, слишком быстро, потому что на мгновение чувствую страшное головокружение. Возможно, и оттого, что в голове одновременно роятся сотни самых разных мыслей. Сперва нужно разложить по полочкам всё, что только что услышала: Лана Берг и Дориан Шпрудель, которые якобы не выносят друг друга, – тайная парочка! И снежного ангела Дориан слепил как своеобразное проявление любви. Что нам ещё известно? Парня с усами, сломавшего Дориану нос, зовут Деннис, и он занимается борьбой. И драка эта была не из-за долгов, а из-за Ланы Берг. Что даёт нам бесспорно самую интересную новую информацию: Лана Берг вовсе не Лана Берг! И теперь она боится, что это всплывёт. Кто же она? Они с Дорианом вместе придумали историю с жемчужиной? Они сообщники? И как в эту историю вписывается усатый борец?
Я в растерянности смотрю на Рори, который по-прежнему сидит на корточках, спрятавшись за письменным столом. Глаза закрыты, и кажется, что он спит.
– Эй? – пихаю я его. – Вы ещё живы?
– Что? – вздрогнув, Рори испуганно открывает глаза. – Э-э-эм… э-э-э… да-да, конечно. Я просто…
– Вы представляете, что всё это значит? – недоумённо спрашиваю я. – Я уже вообще ничего не понимаю.
Рори, с трудом распутавшись, встаёт с пола и устремляет взгляд в снежную круговерть за окном.
– Да, – тихо говорит он. – Мне кажется… Кажется, я как раз начинаю что-то понимать. Начинаю… обнаруживать взаимосвязи.
– Правда? – потрясённо спрашиваю я, но сыщик меня, похоже, не слышит.
– Портрет, на котором чего-то не хватает, – бормочет он себе под нос. – Потом слова отца Шарлотты: «Никто не должен это узнать». И Лана Берг, которая вовсе не Лана… Не может ли быть, что…
– Что? – нетерпеливо наседаю я, но Рори, развернувшись, уже мчится в коридор.
– Мы должны обыскать комнату Ланы Берг! – срывающимся голосом говорит он. – Немедленно!
– Вам не составит большого труда посвятить меня в ваши соображения? – задыхаясь, прошу я, когда мы летим вверх по ступеням в одной из башен. – Какие взаимосвязи вы имеете в виду?
– Я… э-э-э… сперва я сам должен окончательно убедиться, – отклоняет он мои вопросы. – Если кого-то подозреваешь – это дело серьёзное. Мне было бы очень неприятно обвинять человека только на основании улик, когда позже может выясниться, что он вовсе не… Мне нужна абсолютная уверенность. Я смогу сказать больше после того, как мы осмотрим комнату Ланы Берг.
Оказывается, смущает сыщика не только это. Когда мы стоим у двери в комнату Ланы и нужно воспользоваться универсальным ключом, он медлит.
– Я… э-э-э… кхе-кхе… делаю это с большой неохотой, – не в состоянии решиться, сокрушается он. – По-моему, и подозреваемый имеет право на личную жизнь. Это каждый раз…
– Дайте ключ, – командую я. В качестве сыщика-любителя по соседским делам я ещё ни разу не обыскивала никаких комнат. Но здесь речь идёт о преступлении. О свободе Шарлотты. И никаких терзаний по поводу незаконного проникновения и недозволенного копания в вещах я не испытываю.
Я открываю дверь; Рори оглядывается, чтобы убедиться, что за нами никто не наблюдает, и мы, зайдя в комнату Ланы, запираемся на ключ.
– Выглядит как дома у Дракулы, – заключаю я по первому впечатлению. Любовь Ланы к чёрному цвету одеждой не ограничивается. Стены её комнаты покрашены чёрной краской, а вся мебель покрыта чёрным лаком. Чёрное ковровое покрытие, чёрные занавески, чёрное постельное бельё, чёрная полка для обуви, где стоит не меньше двадцати пар чёрных туфель на высоких каблуках… Узкая дверь ведёт в крошечную ванную комнату: туалет, душ, чёрные полотенца, чёрный коврик. Открыв шкафчик над раковиной, я обнаруживаю несколько упаковок чёрной краски для волос. – Мало того что она не Лана Берг, – объявляю я, – она ещё и не брюнетка.
– А ты не могла бы и в комоде… – робко просит меня Рори. – Тогда мне бы не пришлось…
Я осторожно выдвигаю верхний ящик – и тут из парка внезапно доносится истерический скулёж. Мы с Рори в один прыжок оказываемся у окна, и я вижу, как к Доктору Херкенрату большими скачками приближаются три белки. Он делает то, что и всегда в подобных ситуациях: даёт дёру. Во все лопатки. Комиссар Фалько слишком удивлён, чтобы действовать быстро. Он, правда, ещё пытается удержать Доктора Херкенрата, но запутывается в поводке, который выскальзывает у него из руки. Комиссар спотыкается и, потеряв равновесие, плюхается носом в пушистый снег, в то время как Доктор Херкенрат в дикой панике спасается от белок бегством.
– За ним! Ну же! Давайте! – ревёт комиссар Фалько охраняющим дверь полицейским. – У этой шавки моя улика! Он не должен от нас улизнуть! Вперёд! Шевелитесь!
За этим следует самая безумная погоня всех времён: трое полицейских, которые мчатся за тремя белками, которые несутся за одним кокер-спаниелем, который как заяц прыгает по глубокому снегу. Доктор Херкенрат выписывает всё новые поразительные виражи, чем держит на расстоянии пусть и не проворных белок, но полицейских. От его быстрых манёвров у них начинает кружиться голова, и очень скоро они уже шатаются, словно пьяные. Репортёры за оградой у ворот, нацелив камеры, снимают эту безумную погоню по всему парку.
– Будем надеяться, что полиция сдуется первой, – хихикаю я. – Но боюсь, что шок из-за белок и эти скачки ускорят у Доктора Херкенрата пищеварение. Ещё немного, и жемчужина выйдет наружу.
– Тогда… э-э-э… нам сейчас, вероятно, стоило бы… – отвернувшись от окна, Рори смущённо указывает на комод, и я начинаю перерывать содержимое верхнего ящика: чулки и нижнее бельё. И целая куча мозольных пластырей. Так что басня Ланы про больную ногу выглядит чуть ли не правдой.
– Мы ищем что-то конкретное? – спрашиваю я.
– Мы ищем какое-нибудь указание на… э-э-э…
