Мозаика любви - Наталья Сафронова

Долгие годы безбрачия, пока Дашка была маленькой, Новый год был для Тани возможностью разделить чужую радость. Она с изумительной ловкостью имитировала появление Николауса, как по-европейски назывался у них в семье Дед Мороз. Однажды, чтобы развеять сомнения, появившиеся у дочки после общения с прагматичными подружками, ей пришлось оставлять след ботинка на подоконнике и на ковре. Другой раз, когда она кралась к детской кроватке с подарком в руке, дочка проснулась, и, замерев как изваяние, Таня, казалось, вечность простояла босиком, не шелохнувшись, около шкафа, дожидаясь, пока дитя вернется в страну сновидений.

В этом году было решено, что они как всегда нарядят елку двадцать пятого декабря, чтобы получить европейскую долю рождественской радости, а тридцать первого соберутся всей семьей за столом. Анатолий обещал приехать к курантам и привезти огненные потехи. Встретив Новый год и пошумев во дворе, бабушку оставят у телевизора как на вахте, а сами разбегутся по интересам. Дашка впервые собиралась в гости к однокласснице на вечеринку без родителей, а Таня приняла приглашение Лобанова провести эту ночь с ним. Сидя в парикмахерском кресле, она с удовольствием вспоминала то их короткое свидание, когда они решили насчет Нового года, и она поняла, что ему хочется быть с ней так же, как и ей с ним.

За неделю до праздников у нее крайне обострились отношения на работе. Халтурить Луговская не любила, а развивать экономическую рубрику честно и профессионально ей не давали. Предстояла дирекция, и Татьяна упорно работала над пакетом документов, готовя обоснование своей позиции. Из-за этого она даже с Лобановым не виделась дня три и позвонила ему в надежде поделиться своими проблемами. Он, почувствовав ее тревогу, как всегда четко и быстро определился, скомандовав:

— Через сорок минут выйди из телестудии, я буду ждать в сквере.

Было по-зимнему темно. С неба непрерывно сыпался снег. Тане подумалось, что это зима-хозяйка варит в темной кастрюле вечера манную кашу на воде, а свет фонарей напоминает кружочки растопившегося масла. Вместо ложки для помешивания этого жидкого варева зима приспособила упругость порывистого ветра.

Дорожки скверика почти замело, Танины следы к стоящему неподвижно Лобанову казались следами одинокого путника к приюту. Добравшись, она припала к нему всем телом, как припадают к дереву или стене. Он нашел ее голову, зарывшуюся в мягкую шерсть его пальто, и медленно повернул лицом к себе. Снег слепил, Таня беспомощно щурилась, а он целовал ее сухие губы и замерзшие щеки, а потом предложил:

— Давай встречать Новый год вместе. Где захочешь: на даче, в ресторане, в клубе.

— А можно в твоей постели? — прижавшись губами к его холодному уху, спросила Таня.

— Тогда я, кажется, знаю, что заменит нам «маленькую елочку».

— Под ним мой подарок не поместится! — Таня отстранилась с шутливым испугом.

Сугробики снега, лежащие на плечах Лобанова, казались верхушками спрятанных за спину больших белых крыльев из склеенной сахарным сиропом ваты детсадовских утренников. Над головой искрился легкий нимб снежинок.

— Тебя мне Бог послал, — сказала она тихо и ушла, старательно ступая в свои же припорошенные следы.

Первую ночь нового года, ведь год начинается с ночи, а не дня, они провели в постели. Суета, комплексы, неуверенность и недосказанность отступили и дали дорогу желаниям. Они играли в догонялки: она заводилась от его прикосновения, он, чувствуя ее желание, не отставал, догоняя ее в бешеном темпе страсти. Она сдерживалась, ждала его, чтобы потом, сцепившись руками, ртами, телами вместе, задержав дыхание, прыгнуть в пульсирующую темноту оргазма. После такого «веерного отключения» все части тела, казалось, были отдельно разбросаны по постели и перепутаны. Таня и Толя медленно начинали возиться, отыскивая каждый свои руки и ноги, пытаясь собрать воедино расчлененные страстью тела. Потом, собрав все, укладывались, раскинувшись на спинах, касаясь друг друга только пальцами рук как на картинке в анатомическом атласе, изображающей строение тела мужчины и женщины. Все остальное ушло, исчезло в колдовстве новогодней ночи, снявшей с них не только одежды, но и ороговевшую корку опыта, отковырявшей коросты обид и позволившей добраться до теплого, живого, заполнявшего их тела изнутри горячей волной нового желания. Длина этой ночи была им по размеру. Под утро их тела стали моложе и сильнее, серый свет из окна обозначил контуры кровати и их силуэты.

— Мне кажется, что мы лежим на чьей-то огромной и теплой ладони, — сказала Таня тихо. — Кто-то нас сейчас рассматривает и оценивает.

— Выдумщица! — усмехнулся Анатолий и добавил: — Пусть любуется, твое тело прекрасно, да и я картину не испорчу.

— Меня только что сделали из твоего ребра и прикидывают, не добавить ли еще что-нибудь, — продолжала фантазировать Таня.

— Если из моего, то надо меня спросить, прежде чем вносить изменения в образец, — напомнил он о своих правах.

— Есть пожелания? — предположила она.

— Нет, ничего ни убавить, ни прибавить не разрешаю. Хочу, чтобы ты была такая. Мне подходит твое устройство, — легко касаясь, он прошелся руками по ее телу, накрыл ладонями ее грудь и шепнул на ухо: — Твои груди сделаны под мои руки, чтобы ласкать их. Он может быть доволен работой, а теперь пусть оставит нас одних: я хочу тебя.

Когда блеклый первый день нового года сменился сочными сумерками, Анатолий наконец уснул. Задремавшая на его плече Таня пробудилась от его дрогнувшей во сне руки, глянула на часы и осторожно выползла из объятий. Не почувствовав ее отсутствия, он уютно похрапывал. Пошумев водой в ванной, она тихо оделась, взяла свой телефон, проверила неотвеченные звонки. Ожидаемой ею SMS-ки от Даши не было. Таня посидела, прислушиваясь к затихающей в теле буре, достала из пакета яркую папку с красноносым Дедом Морозом. На первой из содержащихся в ней двадцати страниц крупным шрифтом было набрано название: «Записки на полях души». Раскрыв рукопись на последней странице, Таня задумалась и написала размашисто несколько строк. Потом оделась, намотала на шею шарф и, даже не глянув в зеркало, вышла из квартиры.

Когда в ночной мгле незаметно начался второй день нового года, сознание Анатолия стало медленно подниматься из глубин разноцветного калейдоскопа сна в темную ночь яви. Он сразу почувствовал, что остался один. Проведя рукой по одеялу рядом с собой, ощутил под пальцами вместо мягкой женской влажности холодную скользкость целлулоида. Его передернуло от отвращения, и он поспешно включил свет. Рядом с ним в постели лежал Дед Мороз с красным носом в шапке и тяжелых валенках. На широком ремне, опоясывающем его дородную фигуру, блестела металлическая кнопка. Бесцеремонно дернув за нее, Лобанов открыл папку и вытащил небольшую стопку бумаги с распечатанным незнакомым текстом. «Записки на полях души» — прочел он название и, подоткнув под спину подушку, начал читать. Последним в папке оказался текст, озаглавленный «Поцелуй».