Штурмовой отряд. Битва за Берлин - Олег Таругин

– Там фрицы, довольно много, множественные колебания. Правда, и помехи приличные, улицу и здание постоянно обстреливают. Воюем?

– Нет, попросимся тихо-мирно мимо пройти, – хмыкнул подполковник. – Работаем, Третий, на тебе дверь, Четвертый и Пятый, гранаты. Остальные по стандартному плану. Как минимум одного живым, а лучше парочку, поговорить нужно. Поехали.

Дождавшись сигнала готовности, Коробов плавно, чтобы не всполошить гитлеровцев внезапно ожившим штурвалом, провернул его по стрелке с надписью «Öffnen». Оборот, второй. Где-то внутри двери едва слышно скрежетнули рычаги, выдвигая стержни замка из пазов. Еще один оборот. Есть, готово. Поудобнее ухватившись за рукоять, старлей одним движением приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы товарищи смогли забросить внутрь пару «РГО», не рискуя зацепить корпусом за коробку. В освещенную неярким светом щель тут же полетели осколочные гранаты ударно-дистанционного действия, одна чуть правее, другая – левее. Дверь захлопнулась, дважды едва заметно вздрогнув от удара взрывной волны, и снова распахнулась от мощного толчка, на сей раз уже на всю ширину, пропуская в помещение первую боевую пару.

Что находилось в этой части подвала до того, как советские войска подошли к пригородам Берлина, понять было невозможно, особенно в контрастном свете приборов ночного видения, сейчас же помещение представляло собой нечто среднее между наспех оборудованной казармой охраны здания и оружейной комнатой. Двухъярусные койки и оружейные пирамиды вдоль стен, столы для обслуживания оружия по центру, на поверхности – разобранные для чистки автоматы, в основном «StG. 44», и вскрытые цинки с патронами.

На все остальное стремительно атакующие спецназовцы просто не обращали внимания – работающее в боевом режиме сознание выхватывало и фиксировало только самое важное. Вот стоящий возле стены гитлеровец, судя по потемневшему от крови кителю, поймавший осколок гранаты, вскидывает автомат. «Витязь» в руках коротко шлепает серией по три, и пули выбивают из его груди крохотные фонтанчики крови. Полусидящий возле перевернутого взрывной волной оружейного стола фриц – лицо залито кровью, кажущейся в свете «ночника» абсолютно черной, – слепо шарит руками по полу, усыпанному патронами из лежащего на боку цинка. Он уже не опасен, но это не имеет никакого значения, и пуля входит ему чуть повыше переносицы, опрокидывая навзничь. Немец в нижнем белье, ошалело вертя головой, спрыгивает с верхней койки на пол – вряд ли, чтоб добраться до оружия – разбуженный взрывом, оказавшись в полной темноте, он просто не понимает, что происходит. Практически беззвучная очередь пистолета-пулемета изломанной куклой швыряет его тело на пол; на груди – несколько аккуратных входных отверстий. Откуда-то из дальнего угла оглушительно тарахтит, захлебываясь недлинной очередью, немецкий автомат. Времени разбирать цели нет, и китель единственного успевшего оказать сопротивление – судя по полной выкладке, караульного или только что зашедшего в помещение – прошивают выпущенные сразу двумя «ПП-19-01» девятимиллиметровые пули. Осознавший, что к чему, штурмбанфюрер – сознание оказавшегося рядом спецназовца успевает зафиксировать витой серебряный погон без «розеток» – пытается застрелиться и тянет руку с зажатым в ладони «вальтером» «Р-38» к голове. Но медленно, слишком медленно – время для него и для русского спецназовца сейчас движется с разной скоростью. Короткий выпад и двойной удар разложенным прикладом. Пистолет отлетает в сторону, а немец мешком оседает вниз – приказ Нулевого выполнен, первый пленный захвачен. Второго, собственно, уже и не будет: все кончено, штурм завершен, уцелевших больше нет.

Синеватый, почти не заметный в свете ПНВ, дым от взрывов и выстрелов лениво поднимается вверх. Раскачиваются, отчаянно скрипя, свешивающиеся с потолка жестяные абажуры с разбитыми осколками лампами. Тонко звенят под ногами стреляные гильзы и рассыпавшиеся из цинков патроны. Едва слышно булькает, вытекая на пол, вода из простреленного в нескольких местах питьевого бака в дальнем углу помещения.

Время лениво возвращается к привычной скорости течения.

– Молодцы, хорошо отработали! – одобрительно сообщил Трешников, опуская пистолет-пулемет и автоматически переводя предохранитель вверх до щелчка. – Что с «языком»? Жить будет?

– Сейчас оклемается, – лейтенант Челобин, вырубивший фрица ударом приклада, опустился на колени рядом с ним и потянул из кармашка разгрузки аптечку. Раздавив под носом эсэсовского майора ампулу с нашатырным спиртом, поводил рукой из стороны в сторону, другой легонько похлопав того по щекам. – Эй, давай уж, приходи в себя. Не так ты и сильно по башке получил, я ж спецом в скулу бил, по касательной. А ну, как там оно: «Alarm, Herr Major, ist dringend! Achtung!»[20]

Услышав родной язык, майор слабо застонал, почти сразу же приоткрыв еще ничего не понимающие, мутные после короткого беспамятства глаза. Сделав инстинктивный вдох, и нюхнув нашатыря, эсэсовец судорожно закашлялся, тряся головой.

– Обожаю немцев, вот честное слово, обожаю, – пробормотал себе под нос Трешников. – В генах у них это, что ли? Ну, чисто же роботы, блин: сказал кодовое слово – и все, включается…

– Почему обожаете, они ж враги? – не сдержался Родченко. На этот раз голос капитана звучал вполне нормально, видимо, пообвыкся наконец пользоваться радиогарнитурой. – И что за роботы такие?

– Так сразу и не поймешь, долго объяснять. Будет время, расскажу. Если же совсем кратко, то предсказуемые они. Все по шаблону делают, а если и решатся на импровизацию, то все одно против устава не попрут. Не то что мы.

– А…

– Отставить. Тишина в эфире. Седьмой, тащи пленного вон туда, на койку. Остальным – проверить помещение и лестницу, она где-то в том углу. Если кто опустел, пополнить боезапас, патронов валом, только рассыпавшиеся не брать, лучше новую цинку вскройте. Первый, давай со мной, поговорим с фрицем. И спецаптечку прихвати, у нас времени – пара минут всего, и так нашумели. Так что сразу фрица «мозголомом» коли, некогда его по всем правилам потрошить.

Допрос и на самом деле много времени не занял. Уже через минуту после укола он поплыл, с радостью отвечая на вопросы таких милых камрадов, пришедших сюда спасти его, простого штурмбанфюрера СС Вильгельма Трубе, от страшных большевиков. Торопливо сглатывая слюну – побочный эффект, с которым не сумели справиться разработчики; помимо этого, спецпрепарат вызывал еще и граничащее с эйфорией чувство абсолютного расположения к окружающим, что являлось весьма полезным его свойством, – гитлеровец рассказал все, что знал про подвальный этаж Рейхсканцелярии и «vorbunker». А знал он немало, поскольку еще с сорок третьего входил в состав гарнизона охраны канцелярии, а с первых чисел апреля этого года – в боевую группу особого назначения под личным командованием бригаденфюрера Монке.

Самым важным из того, о чем сообщил пленный, оказалась информация о проходах к западному крылу. Огромный подвальный уровень Имперской канцелярии помимо восточного крыла, где сейчас и находились спецназовцы, включал еще центральную часть, самую большую по площади, и западную. Всю центральную часть занимал военный госпиталь и существовавшее еще с тридцатых годов бомбоубежище, западное же крыло являлось, собственно, старой частью гитлеровского бункера, куда и стремились добраться бойцы.

По словам штурмбанфюрера, добраться до «ворбункера» можно было в обход центральной части подвала, что весьма обрадовало подполковника, до сего момента с трудом представлявшего, как им пробиваться через забитый ранеными госпитальный этаж. Отдельный коридор, вход в который находился в помещении архива, вел напрямую в западное крыло. Одной из задач уничтоженных в караульном помещении гитлеровцев как раз и являлась охрана этого туннеля, обозначенного двузначным числовым индексом. Не верить эсэсовцу ни малейшего повода не имелось – находящийся под воздействием мощного спецпрепарата, о котором вряд ли слышало подавляющее большинство фармацевтов, лгать не мог априори. Скорее, как раз наоборот: Барсукову приходилось периодически успокаивать гитлеровца, порывавшегося вскочить на ноги и лично отвести «новых друзей» туда, куда им нужно попасть.

Прикинув в уме загруженную в планшет схему, Трешников понял, почему его план не совпадал с реальностью – некоторые проходы немцы построили в последние годы, и ни на какие схемы считавшуюся секретной информацию просто не наносили. О чем-то подобном писали в будущем и некоторые исследователи подземного Берлина, говоря о том, что если и существовали точные карты с указанием всех подземных объектов и секретных туннелей, то искать их следовало исключительно в архивах ведомства рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

Наконец немец начал все чаще тормозить с ответами, сонно моргая лихорадочно блестящими глазами с расширенными, словно у наркомана, зрачками, а голос его с каждой секундой становился все менее внятным. Действие препарата заканчивалось, впрочем, как и интересующие подполковника вопросы. Кивнув Первому, неторопливо потянувшему из кобуры пистолет, он отошел в сторону, почти сразу наткнувшись на заинтересованный взгляд Родченко, до того не решавшегося подойти ближе. Учитывая практически полное незнание им немецкого, смысла в этом все равно не было.