Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя - Константин Романенко

Сын железнодорожника, Александр Смирнов принадлежал к когорте действительно «старых большевиков». Он вступил в «Союз борьбы освобождения рабочего класса» еще в 1896 году. Видимо, вследствие этого в последующие годы он регулярно занимал ответственные посты. Так, с октября 1917 года он член Коллегии и заместитель наркома внутренних дел РСФСР, с 1922 года член ЦК РКП(б), а с 1923 г. – заместитель наркома земледелия и генеральный секретарь Крестьянского Интернационала. В 1928 году он стал заместителем председателя СНК РСФСР и одновременно секретарем ЦК партии. Но затем политическая карьера Смирнова круто пошла на убыль. В 1930 году его вывели из ЦК, а на следующий год назначили лишь на пост председателя Всесоюзного совета по коммунальному хозяйству при ЦИК СССР. Конечно, такое резкое снижение престижа не могло не вызвать обиду в сердце «старого большевика».

В описываемое время появились причины недовольства властью и у Генриха Ягоды (Енох Гершенович Иегуда). Троюродный брат Якова Свердлова, он начал свое восхождение к вершинам власти в 1919 году, начав работать в ЧК. Уже через год он стал членом Президиума ВЧК, затем занял пост управляющего делами ГПУ. Осенью 1923 г. его назначили 2-м заместителем председателя ОГПУ, и вскоре он сменил Менжинского на посту начальника Особого отдела, а затем и Секретно-политического управления.

Худой, с землистым цветом лица и узким, как у Гитлера, клоком усов, Ягода казался «безличным», но был точен и проявлял почтительность к вышестоящим руководителям, а в отношениях с подчиненными вел себя по-барски надменно и покровительствовал восхвалявшим его подхалимам. После смерти Дзержинского Ягода стал первым заместителем нового председателя ОГПУ Менжинского. Ягода примкнул к правым еще в 1928 году, когда у него, как и у многих, складывалось впечатление, что в борьбе со Сталиным правые победят. Тогда же, в кабинете самого председателя Совета народных комиссаров состоялась и одна из первых его доверительных бесед с Рыковым. На следствии 26 апреля 1937 года Ягода говорил:

«Я сказал Рыкову следующее: я с вами, я за вас, но в силу того, что я занимаю положение зампреда ОГПУ, открыто выступать на вашей стороне я не могу и не буду. О том, что я с вами, пусть никто не знает, а я всем возможным с моей стороны, со стороны ОГПУ помогу вам в вашей борьбе против ЦК. <…> Про себя я соображал: «А вдруг правые не победят»[44].

В этом рассуждении и состоит суть событий в СССР, происшедших в 90-х годах XX столетия, в горбачевскую «перестройку». Совершив свой очередной виток и поднявшись над прошлым в техническом развитии, история начинала все сначала в общественных отношениях. Многие люди, носившие перед началом распада СССР партийные билеты, по своему мировоззрению не были коммунистами. То же самое происходило в начале 30-х годов. Ярким проявлением психологии таких людей является признание Генриха Ягоды, сделанное им 26 апреля 1937 года. Он говорил следователю: «Всю жизнь я ходил в маске, выдавал себя за непримиримого большевика. На самом деле большевиком, в его действительном понимании, я никогда не был.

Мелкобуржуазное мое происхождение, отсутствие теоретической подготовки – все это с самого начала организации Советской власти создало у меня неверие в окончательную победу дела партии. Но собственного мировоззрения у меня не было, не было и собственной программы. Преобладали во мне начала карьеристические, а карьеру свою надо было строить исходя из реальной обстановки. <…> Взбираясь по иерархической лестнице, я в 1926 году дошел до зампреда ОГПУ. С этого момента и начинаются мои первые попытки игры на «большой политике»…

Это было после смерти Дзержинского, в период открытой борьбы троцкистов с партией. Я не разделял взглядов и программы троцкистов, но я все же очень внимательно приглядывался к ходу борьбы, заранее определив для себя, что пристану к той стороне, которая победит в этой борьбе. Отсюда та особая линия, которую я проводил в то время в борьбе с троцкизмом»[45]. Однако именно в 1931 году у Ягоды появились и другие мотивы для недовольства, когда с должности 1-го заместителя председателя ОГПУ его понизили до 2-го зама этого ведомства.

Конечно, расчетливый Ягода – как и подобные ему люди – не готовился записываться в клуб самоубийц. Их противостояние индустриализации и коллективизации проистекало не из-за заботы о крестьянстве. Прежде всего, противники Сталина не верили в успех его политики. Ожидаемый ими большой провал они связывали с крушением собственных перспектив и карьеры. Существо таких опасений сформулировал в разговоре с Каменевым Бухарин: «Если страна гибнет, мы гибнем…» Ягода являлся лишь одним из многих, кто искал «особую линию» для своих жизненных планов, но была и другая сторона медали. Появившийся в результате нэпа общественный слой советских служащих, чиновников и интеллигентов из числа членов партии лишь прикрывался революционной терминологией. В действительности это была категория приспособленцев, склонных рассматривать свое положение как доходное дело.

Итак, у людей, собравшихся на даче в Болшево, утративших личные перспективы, было над чем задуматься и легко найти доверительную тему для разговора. Но даже собравшись в узком кругу, они не могли признаться друг другу, что ненависть к Сталину была порождена лишь потерей чинов и утратой жизненных перспектив. Обидами, подобно незаживающим ранам, причинявшим боль их обостренному самолюбию. Как позже показал на допросах Ягода, проинформировав его «об организации блока троцкистов и зиновьевцев, Томский заговорил и об активизации деятельности правых. Он сообщил о плане свержения власти: путем переворота в Кремле, с арестом всех членов правительства и Политбюро, а также об участии в этом заговоре секретаря ЦИК Енукидзе». Родившийся в семье крестьянина Кутаисской губернии, Авель Енукидзе занимал пост секретаря Президиума Центрального исполнительного комитета (ЦИК) СССР с декабря 1922 г. В 1934 году он станет и членом ЦК, но у него были более ярко выраженные амбиции. Сторонник линии правых, он не просто примкнул к верхушке оппозиционеров. В силу своего высокого положения он уже метил на роль главного лидера и вербовал людей, представлявших интерес для заговорщиков.

Конечно, вступая в борьбу со Сталиным, Троцкий не мог ограничиться нелегальной перепиской. Официальным рупором троцкистской пропаганды стал журнал «Бюллетень оппозиции». Еще с июля 1929 года он начал издаваться под редакцией Троцкого в Берлине, а с 1931 г. ответственным редактором журнала в Европе стал его старший сын Лев Седов. И все-таки, какие идеи вдохновили Троцкого на борьбу со Сталиным? Чего добивался он, стремясь «убрать Сталина»?

Свое «философское» кредо Лейба Бронштейн изложил в статье «Социализм в отдельной стране». «Мы интернационалисты, – писал он. – Это для нас не условная фраза, а самое существо наших воззрений. Освобождение пролетариата возможно только через международную революцию, в которую национальные революции войдут отдельными звеньями. <…> Мы отвергаем сталинскую теорию социализма в отдельной стране как мелкобуржуазную… неизбежно ведущую к мелкобуржуазному патриотизму. <…> Мы ставим своей ближайшей задачей сплотиться в международную фракцию на основе единства идей, методов и действий».

То есть в его идейной обойме не было ничего, кроме все той же банальной догмы о перманентной революции. Но она отражала лишь одну сторону медали, представленной на потребу общественного мнения в качестве политического аргумента. На другой, скрытой стороне, приближенной к любимому телу, был оттиснут иной символ – портрет самого Троцкого. Человек с обостренным тщеславием, он был уверен в своей «гениальности»; и его переполняло желание войти в историю в качестве вождя «мировой революции», сумевшего преобразовать весь цивилизованный мир.

Однако для осуществления такого замысла ему была нужна твердая опора – реальная власть, и чтобы обрести ее, он был просто вынужден вступить в противоборство с лидером Советского Союза. Он надеялся на всплеск энтузиазма своих сторонников внутри страны. В начале 1932 г., в преддверии XVII конференции ВКП(б), Троцкий оптимистично провозглашал: «В разных рабочих ячейках «троцкисты» поднимают голос, иногда очень мужественно. Их исключают. Это начало новой главы в жизни правящей партии. Критические голоса более уже не смолкнут».

Он как всегда заблуждался. Голоса его сторонников не только «смолкнут», но прежде, с судебных подмостков, они обернутся проклятиями в его адрес, обличая его как змея-искусителя, который ввел их в непростительный грех. Впрочем, на поверку вся «теория» Лейбы Бронштейна оказалась лишь жалкой утопией, демагогией, не принесшей человечеству абсолютно никакой пользы. Не принесла результата и его попытка образовать так называемый IV Интернационал. Все усилия Троцкого и его приверженцев из состава находившегося в Париже Интернационального Секретариата оппозиции не привели даже к мизерному успеху. Ему так и не удалось въехать в историю на белом коне.