Эйтонский отшельник - Эллис Питерс

Все это время он молча стоял у входа в часовню, внимательно осматривая помещение, которое отлично помнил со времени своего прошлого визита сюда. Обстановка была столь бедной, что он помнил все до мелочей. Часовня была больше жилой комнаты, здесь вполне можно было ходить и даже сражаться. Занята была лишь восточная стена, в которой имелось крошечное квадратное окошко. Под ним находился алтарный камень, на нем стоял резной ларец, на крышке которого покоился серебряный крест, а по обе стороны от него — два подсвечника с незажженными свечами. На камне перед ларцом теплилась лампада, она стояла прямо перед ним… Но ведь раньше перед ларцом было пусто! Кадфаэлю показалось странным то обстоятельство, что, казалось бы, тут была борьба, но алтарь в полном порядке. Кадфаэль отметил про себя, что пропала всего одна вещь, — требник в кожаном переплете с витиеватым тисненым орнаментом, тот самый требник, который было бы не стыдно иметь и принцу.

Хью встал с колен и отошел ко входу в часовню, осматривая ее вместе с Кадфаэлем. Они были здесь вместе и теперь могли сравнить результаты своих наблюдений.

— У тебя есть основания сомневаться? — бросил он короткий взгляд на Кадфаэля.

— Насколько я понимаю, Кутред был вооружен, — сказал Кадфаэль. Хью тоже заметил длинный кинжал, что находился подле правой руки отшельника. Хью не стал его трогать. Убедившись в том, что тело уже коченеет, он вообще не стал тут ничего трогать. — Когда отшельник упал, он выронил оружие. Это именно его кинжал. И Кутред пролил кровь. На клинке есть следы, причем это не его кровь. Что бы здесь ни случилось, это не был подлый удар в спину.

Сомневаться в сказанном не приходилось. Рана была чуть повыше сердца, запекшаяся кровь залила всю грудь. Кинжал, которым закололи Кутреда, был вынут из раны, откуда свободно вытекала кровь. Кинжал же Кутреда, лежавший на полу, был лишь чуть-чуть обагрен кровью, и лишь несколько капель упали с него на каменный пол.

— Вы говорите, что здесь был бой? — спросил аббат, выходя из своего оцепенения. — Но откуда у святого отшельника оружие? Даже при встрече с разбойниками святой человек должен уповать не на оружие, но на милость господню.

— Если здесь и побывал разбойник, то разбойник весьма странный, — заметил Кадфаэль. — Он не украл ни серебряного креста, ни подсвечников. Они даже не упали во время борьбы. Разве что он вновь поставил их на место.

— Верно, — согласился аббат. — Он убил не для того, чтобы ограбить. Но тогда зачем? Кому понадобилось убивать святого человека, у которого нет ничего своего, кроме алтарных украшений и принадлежностей? Он тихо жил среди нас, и, как говорят, любой мог прийти к нему со своими бедами и тревогами. Кому он помешал? Быть может, тот же человек убил и Дрого Босье? Или, чего доброго, в наших краях уже двое убийц?

— Не будем забывать о слуге отшельника, — хмуро заметил Хью Берингар. — Мы так и не нашли его. Я уже думал, что он подался на запад, куда-нибудь в Уэльс. Однако вполне возможно, что он все еще здесь. Кое-кто мог поверить ему и дать убежище. И у меня есть некоторые основания считать именно так. Если он и впрямь тот самый виллан, что сбежал от Босье, то у него были веские основания избавиться от своего господина. А Кутред, который отказался от него, узнав, что приютил негодяя, узнал, скажем, где тот скрывается. Так что у этого парня был повод убить и отшельника. Все это лишь предположения, однако их нельзя оставлять в стороне.

Кадфаэль подумал, что ни Эйлмунд, ни Аннет, ни, конечно, Ричард не станут рассказывать о Гиацинте до тех пор, пока Эймер Босье не уедет в свой Нортгемптоншир и пока Гиацинт не сможет выйти из своего убежища и говорить в свою защиту. А здесь лишь он, Кадфаэль, точно знает, где все это время находился Гиацинт и что в скиту отшельника его наверняка не было. За Гиацинта можно было не беспокоиться, но жаль, что в свое время они не позволили Кадфаэлю признаться во всем Хью Берингару.

Солнце уже поднялось, его лучи пробивались сквозь листву, освещая распростертое на каменном полу тело. Складки поношенной черной рясы Кутреда были скомканы, словно их смяла сильная рука, посреди темнело кровавое пятно. Кадфаэль склонился и раздвинул слипшиеся складки.

— Здесь убийца вытер свой кинжал перед тем, как вложить его обратно в ножны, — сказал он.

— Дважды, — сказал Хью, углядев еще одно такое же пятно, но не столь заметное. Человек действовал хладнокровно, тщательно вытирая орудие убийства, когда дело было сделано. — Посмотри-ка сюда, на этот ларец, — позвал Хью Кадфаэля.

Он обошел вокруг мертвеца и приблизился к алтарю, затем провел пальцем вдоль крышки ларца, как раз над замком. Там обнаружилась небольшая зазубрина, след от клинка, которым вскрывали ларец. Хью снял с ларца крест и открыл крышку. Та легко подалась. Замок был взломан, ларец пуст. Остался лишь тонкий аромат благородной древесины. Даже пыли внутри не было, ибо крышка закрывалась очень плотно.

— Такое впечатление, что из ларца нечто взяли, — заметил Кадфаэль. Про исчезнувший требник он пока молчал, хотя ни минуты не сомневался в том, что его отсутствие не ускользнуло от внимания Хью Берингара.

— А вот серебро на месте. Что же такое могло храниться у бедного отшельника помимо серебра, подаренного ему леди Дионисией? В Билдвас он пришел пешком, с одной сумой, какая есть у всякого пилигрима. Правда, у его слуги Гиацинта был еще заплечный мешок. Интересно, этот ларец ему тоже подарила леди Дионисия, или отшельник принес его с собой?

Они так увлеклись осмотром помещения, что совсем не обращали внимания на то, что происходило снаружи. Впрочем, оттуда до них не доносилось ни звука. Потрясенные увиденным, они забыли о еще одном человеке, который был приглашен на эту встречу. И вот до них донесся женский голос, он раздавался у них за спиной, из жилой комнаты, — высокий и надменный.

— Тут нет никакого секрета. Просто спросите у меня.

Все трое в тревоге обернулись и увидели леди Дионисию. Ее высокая, стройная фигура заслонила им солнечный свет, из-за которого она сперва почти ничего не видела, войдя со двора в полумрак. Все трое мужчин стояли между ней и распростертым на полу телом отшельника. Таким образом, леди Дионисия не могла видеть ничего особенного, кроме того, что шериф стоит у алтаря над открытым ларцом, подле которого находился крест. Зато это она видела отлично и воспылала гневом.

— Что это значит, милорд? Зачем вы трогаете вещи святого человека? Где Кутред? Как осмелились вы войти сюда в его отсутствие?

Вперед выступил аббат, еще более заслоняя своей фигурой лежавший на полу труп. Он попытался выпроводить леди Дионисию из часовни.

— Мадам, вы все узнаете, однако я прошу вас пройти в другую комнату и посидеть там. Подождите минуту, пока мы приведем тут все в порядок. Уверяю вас, мы ведем себя самым почтительным образом.

Солнечный свет, проникавший снаружи, вновь померк. Его заслонила массивная фигура Фулке Эстли. Тот встал позади леди Дионисии и мешал аббату вывести ее. Да она и не собиралась уходить, негодуя и возмущаясь.

— Где Кутред? — настаивала она. — Знает ли он, что вы здесь? Как вышло, что его нет в скиту? Он никогда не уходит отсюда…

Лживые слова замерли у нее на губах, леди поперхнулась. Посреди кучи темных складок за спиной аббата она увидела бледное пятно, — то была босая нога без сандалии. Глаза леди Дионисии уже привыкли к полумраку, она решительно отвела руку аббата и шагнула вперед. Одного взгляда ей хватило, чтобы получить ответ на все свои вопросы. Кутред был здесь. На этот раз он и впрямь никуда не ушел из своего скита.

Благородное лицо леди Дионисии стало серым, приобретя восковой оттенок. В одно мгновение она как-то осунулась. Леди Дионисия испустила отчаянный вопль, в котором было больше ужаса, нежели горя. Отпрянув, она рванулась к выходу и уткнулась в грудь стоявшего позади нее Фулке Эстли.

Глава тринадцатая

Леди Дионисия не стонала и не плакала, не из тех женщин она была. Она долго сидела на ложе Кутреда в жилой комнате, — бледная, с окаменевшим лицом, глядя прямо перед собой на голую каменную стену. Едва ли она слышала тщательно подбираемые слова аббата, который пытался утешить ее, и едва ли обратила внимание на неуклюжие попытки Фулке Эстли, предлагавшего ей свои услуги, в которых она вовсе не нуждалась. Она лихорадочно размышляла о том, что это убийство оставило все ее вопросы без ответа, и вне всякой логики почему-то пришла к выводу, что оно лишь подтверждает наличие духовного сана у Кутреда и что, стало быть, совершенный им обряд бракосочетания является законным и не подлежащим сомнению. Как бы то ни было, она ни на кого не обращала ни малейшего внимания. В своих раздумьях она ушла очень далеко. Все ее прежние замыслы померкли, потеряли значение. Лицом к лицу она столкнулась с картиной внезапной смерти, без исповеди и отпущения грехов, и она не хотела иметь к ней никакого отношения. Кадфаэль прочел это желание у нее в глазах, когда вышел из часовни, где сделал все возможное, дабы уложить покойника в более или менее приличной позе. Смерть отшельника побудила леди Дионисию задуматься о ее собственной смерти, которую она не хотела встретить с душой, отягощенной прегрешениями. Быть может, ее ожидали еще многие годы жизни, однако ей было ясно показано, что смерть не имеет обыкновения ждать и ни у кого не испрашивает позволения.